На центральный Тираспольский пляж, который в ту пору находился на берегу Днестра со стороны города, официально можно пройти, только сойдя вниз по единственной каменной лестнице. По ней было легко спускаться но, со слов моих бабушек и мамы, очень тяжело подыматься.
Мы с отцом добирались проще. Спускались напротив завода Ткаченко по тропинке у одноэтажных домиков. Путь проходил мимо небольшого камня, где было начертано, что там будет построен памятник советским людям, расстрелянным в этом месте во время Великой Отечественной.
По слухам , в начале войны там были расстреляны практически все евреи Тирасполя. Все они, безусловно, были гражданами Союза. Да. Недалеко от этого места располагалось гестапо. Может быть, там расстреляли , впоследствии, и часть подпольщиков.
Но упорное нежелание властей информировать о том , что подавляющее число - тысячи детей, взрослых и стариков было убито по национальному признаку, породило по всей Молдавии, Украине, Беларуссии и Прибалтике множество памятников, где массовые казни евреев, совершенные в основном руками полицаев из местного населения, так и остались обезличенными. Массовые преступления, виновники которых сбежали в Америку, Канаду, Аргентину и прочие страны, оказались нераскрытыми.
Что-ж. Б-г им судья.
Буквально в семи минутах ходьбы от этого места нас встречал Днестр.
Запах реки, легкое поплёскивание мелкой волны у песчаного берега и нежное ласковое тепло на небольшом уютном тираспольском пляже.
Конец августа слегка позолотил кроны высоченных тополей. Как легкая седина на висках у ещё нестарого человека, эта позолота только оттенила мудрую зрелость и неиссякаемую силу гибких и мощных ветвей.
Они шумели под нечастыми порывами ветра, вальсирующего с мелкими опавшими листьями, и оживленно переговаривались , смотря вслед ещё обнаженным компаниям и парочкам , изрядно подзагоревшим за длительный летний сезон.
Громкие крики, доносившиеся в июне-июле с волейбольной площадки, поутихли. Куда-то подевались и азартные картежники с листиками , замысловато разрисованными таблицами схваток в преферанс.
Отец, любивший позагорать до самого последнего лучика заходящего солнца, с моей помощью перетащил старенький брезент поближе к Днестру.
- За час еще с полсотни страниц прочитать успеем,- довольно заключил он.
Я так не думал. Томас Манн и Иосиф с его братьями изрядно меня измучили. Заложив между страницами золотой листик, приземлившийся прямо на раскрытую книгу, я стал рассматривать одного из завсегдатаев нашей вечерней, как сказали бы сегодня, пляжной тусовки.
Каждый день, как только начинало вечереть, и тени деревьев становились длинными, он появлялся со стороны центрального входа, пересекал весь пляж и устраивался в нашем дальнем секторе, который вплотную граничил со спортивной базой.
Ему было никак не меньше лет тридцати. Загорелое мускулистое тело, широкие плечи и роскошная грива волос делали его похожим скорее на какого-нибудь из древнегреческих богов, либо атлета тех времён , когда Игры на горе Олимп ещё только начинались.
Все девушки, которые стайками сидели по всему пляжу, с его приходом замолкали, быстро поправляли свои прически и старались повернуться к красавцу наиболее выгодной стороной. Некоторые из них, кто посмелее и симпатичнее, вставали и шли прямо к нему навстречу.
Он же ни на кого внимания не обращал.
- Эх , мне бы такую фигуру,- восхищался я.
Несмотря на усиленные занятия гантелями, эспандером и прочие ухищрения, до такого совершенства было бесконечно и безнадежно далеко.
- А как держится?! Как держится!
Ноль внимания на всех красоток, которые, казалось, готовы выпрыгнуть из своих соблазнительных купальников и последовать за ним по первому зову.
- А он? Бесстрастен, флегматичен , как настоящий Печорин!
Спокойненько достаёт себе и разворачивает раскладушку, принесенную легко, как какую-нибудь соломинку, ложится у самой воды, укрывается с головой обычным солдатским одеялом и мгновенно тихо засыпает.
Проснётся он ровно через час. Ни звука будильника, ни мобильного телефона, которого тогда и в помине не было. Соберёт свою раскладушку и легко пройдёт по песку в обратном направлении. Словно и не касаясь ногами земной тверди.
За время этого часа мы с папой вдоволь ещё начитаемся. Я , в свои шестнадцать, не раз подумаю о бренности всего земного.
Отец же - наоборот.
Глубоко вдохнув прозрачный воздух , насыщенный свежей речной прохладой и запахом первых желтых листьев, он блаженно улыбнётся и скажет в очередной раз,
- Как прекрасна и удивительная эта Жизнь!
Всегда - вплоть до самого его ухода из этого мира , я чувствовал, что папа , намного-намного, моложе...