Николай Михайлович никогда не верил, что человек может забыть свой день рождения. Считал, что так только в кино показывают: приходит герой с работы, ни о чём таком не думает, зажигает свет в квартире, а там толпа друзей ему торт со свечками выносят – на, мол, поздравляем…
Свой день рождения Николай Михайлович, конечно, помнил. Другой вопрос - отмечать или нет… Это уже от многих других обстоятельств зависит. Какой тут праздник? Сам «закодирован», значит, не выпьешь. Да и встречать не с кем. Жена померла. А сын как запил неделю назад, так неизвестно, где и пропадает. Уж он-то точно не вспомнит, что у родного отца юбилей. И что же Николаю Михайловичу: самому с собой кефиром чокаться?..
Дата у него круглая, ничего не скажешь. Шестьдесят лет. Но с другой стороны, как посмотреть: сегодня ему ещё пятьдесят девять, а завтра уже пойдёт шестьдесят первый. И где они эти шестьдесят?..
Николай Михайлович, непонятно по какой причине проснувшийся посередине ночи, незаметно для себя заснул, но через какое-то время снова пробудился. На этот раз из-за старых часов. Ещё на его свадьбу подарили. Шли они точно, но бой у них давно сбился и работал совершенно произвольно. Вот и сейчас он услышал семь раскатистых удара. Сразу тревожно посмотрел на свои наручные часы. Потом не поленился, зажёг стоявшую рядом настольную лампу и проверил циферблат настенных.
- У-у-у, заразы! – Он выключил свет и откинулся на подушку. На обоих хронометрах было ровно четыре часа утра. Можно было ещё минут сто пятьдесят отдохнуть.
Работать ему с каждым годом становилось всё тяжелее. А попробуй-ка помаши мастерком с утра до вечера. И это в шестьдесят лет! Руки ещё двигаются, но спина к концу дня болит по страшному… Но и жаловаться, пока есть работа, грех. На этой бы удержаться. Останется без заработка, так на одной пенсии с таким сыном голоду сдохнут.
Виталий пока за них с Иваном держится. Иван Максимович – такой же старый пень, но дело они своё знают. Это не молодые да ранние: за всё хватаются, а делать ничего толком не умеют.
А их работодатель, Виталий Борисович, даже особую рекламу придумал, стервец. Всегда спрашивает у хозяев: вам ремонт как делать? Быстро и хорошо или не торопясь, но по высшему разряду? И ведь клюют на такую наживку. Кто-то торопится быстрее в новую квартиру въехать, а кто-то выбирает «по высшему». А Виталька что так цену накинет, что эдак.
Вот они с Иваном и работают «по высшему разряду». И это без хвастовства. Уж сколько квартир отделали, а на их работу ни разу не жаловались. Дело своё знают: один с молодости сантехником, другой – плиточником. Навертит Иван трубы в ванной, а Николай Михайлович потом аккуратно их под кафель прячет. Сейчас многие объединяют санузел, и чего только в нём не напридумывают!..
Наступивший день не задался сразу. И сон дурацкий приснился: слава Богу, что уже забыл его, и просыпался среди ночи, а под утро, когда уже пора было вставать, неожиданно уснул и проспал. Да ещё палец ошпарил, когда кофе наливал – это надо же было второпях мимо чашки промахнуться! И потом долго стоял на лестничной площадке, пока смог перехватить лифт. Другими словами, каждая мелочь раздражала, и успокоиться Николай Михайлович смог только когда принялся за работу.
Его напарник Иван Максимович был гипотоник, и разговоры о своём пониженном кровяном давлении были его излюбленной темой. Когда они делали перекур на обед, то каждый доставал свою диету: Иван - термос с крепким, как чифирь, чаем, а Николай – кефир и бутерброды с докторской колбасой. Иван, кстати, как и Николай, тоже был «закодирован». Виталий их и взял работать с таким условием, чтобы они каждый год приносили справки из наркологического диспансера: ввели, мол, себе «Торпеду» и ещё год пить не будут. Вот они и «постились» третий год подряд.
Перекусить расположились на подоконнике.
- Сейчас давленьице подниму, а то голова кружится, - завёл свою песню Иван.
Немного помолчав, Николай, объявил:
- Максимыч, а у меня сегодня день рождения.
- Да ну? Бывает… И сколько тебе старому настучало?
- Шестьдесят ровно.
- Да-а-а, юбилеец… А сегодня число какое?
- Девятнадцатое марта.
- Так это… И у меня сегодня день рождения.
- Ты серьёзно?
- А чего врать-то? Как раз девятнадцатого марта. Я про число сегодняшнее забыл… Девятнадцатого и есть… - Он стал прихлёбывать чёрный, как смола, чай.
- Ну, так поздравляю.
- И я тебя.
- А тебе сколько?
- Я с сорок седьмого. Это сколько получается?.. Пятьдесят семь.
- Отмечать будешь?
- Какая там отметка? Это не двадцать лет. Да и не выпьешь… У меня вот справка кончается. А этот паразит заставит снова «торпеду» делать. Полторы тысячи коту под хвост… А у тебя сколько осталось?
- Два месяца.
Помолчали.
- Максимыч, унитаз установил?
- Да, всё подсоединил. А что? Отлить?
- Надо бы… - ответил Николай Михайлович, аккуратно смахивая с подоконника крошки в целлофановый пакет. «Стройка любит чистоту», - любил повторять он, хотя занимался одним из самых грязных при отделке квартиры дел. Вполне возможно, что и из СМУ Николай Михайлович ушёл без особого сожаления не в последнюю очередь по той причине, что сейчас, работая в одиночку, имел возможность полностью соблюдать свою профессиональную максиму.
- Да, Михалыч, поссать сейчас – самое оно... Ну, иди первый…
Николай Михайлович зашёл в туалет. Подумалось: «Хорошо, что не писсуар, а родимый унитаз». Последний год он стал замечать, что мочиться в писсуар ему стало трудно. Требовалось очень сильно натужиться, чтобы струя долетела до фаянсового ложа, а не закапала на ботинки. «Простата, наверное, выросла, мать её… Намучаюсь ещё с нею…»
Николай Михайлович с несдерживаемым удовольствием слегка наклонился над унитазом и жёлтая струйка отвесно потекла вниз. И оказалась совершенно несоразмерно малой объёму выпитого кефира. «И куда там всё девается?..»
Застёгивая ширинку, оглядел будущий фронт своей работы. Блескучая палевого цвета сантехника нелепо смотрелась на фоне голых бетонных стен. «Ничего… Это ненадолго. Через пару дней здесь всё засверкает по-настоящему… И чего они с каждым новым годом санузлы планируют всё больше и больше? Танцевать что ли в них?»
- Максимыч, мы потом в какую квартиру переходим, не знаешь?
Тот почему-то сразу не ответил, складывая свои инструменты и втулки в потрёпанный кейс. Изобретателю этой формы портфеля и в страшном сне вряд ли приснилось бы, что в «дипломате» кто-то будет носить разводные гаечные ключи…
- А тебе Виталька ничего не говорил?
- Нет. А что?
- Вот, паразит…
- Что случилось-то?
- Ну, в общем, Михалыч, такая хренотень получается. Он тебе, наверное, всё равно вечером скажет… А уж коли ты спросил… В общем, я сейчас перехожу в сто семьдесят четвёртую квартиру. Но кафель там будет класть шуряк Виталькин. Из Белоруссии припёрся…
- А я куда?
- Не знаю… Виталька, видимо, будет с тобой рассчитываться.
- Это почему же?
- Да откуда я знаю?! Ну, что мне-то душу терзать? Не понимаешь? Шурину хочет дать деньгу зашибить. А тебя… Сам у него спрашивай. Ей-богу, Михалыч, мне даже говорить на эту тему не хочется. Сам с Виталькой разбирайся. Что я могу тут сделать?..
Их хозяин, Виталий Борисович, появился в пять часов вечера, был деловит и спокоен. Внимательно осмотрел сделанное, потом сказал:
- Значит, так, Михалыч, не обессудь, но мы с тобой расстаёмся. Обиды не держи, платил я тебе всегда хорошо, правда? А сейчас решаем так: как здесь закончишь, так я тебя плачу, как и договорились. И ещё лично от меня компенсация – вот три штуки, держи! Отпускные, так сказать…
Николай Михайлович молча смотрел на своего хозяина.
- Ну, человек у меня появился, Михалыч, понимаешь? Родня. Работу ему дать надо… Ты загляни в ГЖУ, я знаю, там плиточника искали… И ещё: вот эту стену до конца не выкладывай. Оставь метр, вот здесь, по вертикали. Заплачу я тебе, естественно, за всю площадь.
- Это ещё зачем?
- Посмотреть хочу, как он кафель положит. Твоя работа у меня за образец идёт! Чтобы сравнить легче было… Кстати, Михалыч, в жизни всякое бывает. Может я тебя ещё назад позову. Так что не держи зла. Ну, давай!..
Возвращаясь после работы домой, Николай Михайлович зашёл в универсам купить пакет замороженного картофеля.
«Так, маслице у меня есть, хлеб есть…», - перебирал он бестолково в уме продукты, необходимые для ужина, хотя прекрасно помнил, что ничего кроме картошки покупать ему не надо, а забивал он себе голову с единственной целью – не дать угнездиться в ней одной пакостной мыслишке. Но через минуту, хоть и продолжал думать о том, как будет жарить картофель, сам уже покупал не то, что нужно было. Зашёл в винный отдел. Быстрым взглядом пробежался по витрине, одновременно слегка похлопывая себя по карману, как бы убеждаясь, что вся немалая сумма неожиданно полученных денег при нём. Задержал взгляд на незнакомой бутылке.
- Девушка, дай мне, пожалуйста, вон ту - «Парламент»… Ишь ты… Попробуем… Что-то такой раньше не было…
- На чёрной смородине. Очень мягкая. Года два уже продаём…
Николай Михайлович знал, что если выпьет хоть одну рюмку, то, скорее всего, уже вряд ли остановится. Значит, завтра не выйдет на работу… Такое у них не прощалось… Интересно, а почему ему Виталька именно сегодня эти тысячи всучил? Мог бы и при расчёте, вместе с остальными… Может быть, нарочно, чтобы он запил? Нет человека, нет и проблемы… И зачем он сейчас бутылку эту покупает?.. Теперь уж точно напьётся…
Дома в первую очередь поставил водку в холодильник, умылся, переоделся и принялся жарить картошку. Вкусный запах поплыл по кухне, но настроения против обыкновения не поднимал. А чему тут радоваться? Сегодня у него день сложился самым несчастливым образом…
Николай Михайлович почувствовал, как волна обиды, жалости к себе и раздражения захватывает его всё больше и больше. И усмирить это цунами можно было только тем самым способом, который он до последнего момента даже не хотел выражать словами.
Внешне – всё, как всегда.
19-55 – готов ужин. Николай Михайлович включил телевизор, чтобы ровно в 20-00 начать кушать и смотреть «Вести». В последние два года ему понравилось соблюдать эту придуманную им точность, и он редко выбивался из своего графика. Кстати, сегодня он опоздает с принятием пищи секунд на семь. Потому что ровно в восемь поднесёт ко рту не вилку, а стопку - была у него такая, как раз по ладони, на сто пятьдесят грамм… «Очищена молоком»… Надо же, придумали чего!..
Всё, что последует дальше, он тоже знал – такое не забывается. Сейчас возраст, конечно, уже не тот, но дней на пять-шесть его должно хватить. О том, что будет и каким он будет через неделю, думать не хотелось.
Николай Михайлович ещё раз оглядел стол. Всё на своих местах: около его края стола - большая тарелка с жареной (до коричневой корочки!) картошкой, а вокруг неё по часовой стрелке ровным полукругом расположились: баночка маринованных огурчиков, кусок бородинского хлеба, густо намазанный хреном, блюдце с нарезанным лимоном, запотевшая бутылка «Парламента» и стопка. Лимоном он обычно не закусывал, это так – на всякий случай. Вдруг его «торпеда» ещё полностью из крови не выветрилась. А мужики говорят, что её реакцию можно хорошо нейтрализовать лимоном.
- Значится, с днём рождения меня, - одновременно дурашливо и обречённо произнёс Николай Михайлович. – Прощай, молочная диета, а ты, язва, теперь держись, сука!
Закончился рекламный ролик, на экране появилась заставка новостей.
Подняв стопку, Николай Михайлович, не отрываясь, смотрел на секундную стрелку, которая, подёргиваясь, приближалась к своему зениту.
Вдруг вместо бравурной мелодии из динамика телевизора он услышал резкий звук дверного звонка.
Николай Михайлович чертыхнулся, поставил стопку и пошёл открывать. «И кого там ещё черти принесли?!»
- Ой, Николай Михайлович! Мы успели? Специально к вашему ужину торопились. – В квартиру вошла Надя, жена его беспутного сына, и внук Вовка. – Поздравляем Вас с юбилеем! Желаем Вам крепкого здоровья и долгих лет жизни! И чтобы у Вас всё было хорошо! – Она чмокнула его в щёку. – Вот держите подарки. – Надя протянула ему два пакета.
- Деда, поздравляю тебя с днём рождения. – Вовка протянул ему лист бумаги. – Это я тебе плезиозавров на берегу океана нарисовал. Они из подкласса синаптозавров. – Увидев растерянное лицо дедушки и истолковав мимику по-своему, снисходительно добавил: - Ну, это тоже такие динозавры, не знаешь?
- Спасибо вам… Проходите… А в пакетах-то что?
- Давайте, я сама достану… Вот, это Вам каска строителя, которую мы с Вовчиком назвали «Берегиня». Видите, написано? Это Вовчик сам на принтере напечатал. Пусть эта каска бережёт Вас по жизни… А это я салат приготовила, не острый, на сметане, как раз Вам подойдёт… А это Вам брелок для ключей. Правда, красивый? Мне ужасно понравился. А там внизу торт.
Глаза у Николая Михайловича покраснели, и он сжал челюсти, с трудом удерживая слёзы. Кое-как выдавил:
- Давайте, заходите… Сейчас ужинать будем. Я картошки много нажарил… Сергей не объявлялся?
- Нет. Мотается где-то по своим друзьям-алкашам… Ой! Это водка? Вы что?... Николай Михайлович, Вы что, опять?..
- Да я… Нет… Это так…
- Николай Михайлович, миленький, не надо! Если и Вы сейчас запьёте… Что мне тогда делать? Ну, ради Вовки… Не надо… Серёжку с работы наверняка уже уволили, и Вы сейчас свою потеряете… Ну, не надо… А?.. Ну, ведь не остановитесь же, сами знаете!!! Себя хоть пожалейте.
- Да я и не хотел вовсе… Вылей её на хрен в раковину!.. «Молоко» ещё какое-то придумали, сволочи!..
***
Николай Михайлович тщательно подмёл санузел, сложил оставшиеся кафельные плитки в углу и вынес мусор. Ещё раз осмотрел свою работу: грязная полоса бетона, которую он оставил по распоряжению Виталия, портила всю картину. И чувство удовлетворения от сделанного поэтому не возникало.
Позвонил по мобильнику, доложил, что всё готово.
- Подожди с полчаса, Михалыч, покури пока. Я скоро буду.
Из окна квартиры была хорошо видна вторая половина заселявшегося дома – он располагался в виде громадной буквы «Г». Не отремонтированных квартир ещё немерено, дел невпроворот. Но здесь своя мафия. Никто его к себе в бригаду не возьмёт. Всё давно поделено… Придётся завтра идти на поклон в ГЖУ. А там – бабка надвое сказала. Кому сейчас пенсионеры нужны?
- Михалыч, ты тут? – раздался голос от входной двери. - В кухню тяжело дыша, зашёл Иван Максимович. – Здорово!
- Привет, Максимыч.
- Не с моим давлением по этажам без лифта бегать… Ты как?
- Вот, жду, когда придёт. Всё закончил.
- Слушай, Михалыч… Только между нами. В пятом подъезде надо мной, это выходит сто семьдесят восьмая квартира, плиточник заболел. У них хозяин Дамир. Знаешь татарина, на «Вольве» ездит? Будут искать себе плиточника. Подойди туда, с чем чёрт не шутит…
- Спасибо, Максимыч, обязательно зайду. Как его по отчеству?
- Хрен его знает. Спроси у мужиков… Смотри, на девятый лезть.
- Дотопаю.
- Витальке на всякий случай ничего не говори. У них там свои разборки… Ну, давай!
- Будь здоров.
Он ушёл, продолжая причитать по поводу своей гипотонии. Николай Михайлович снова посмотрел в окно. Может быть, судьба убережёт его и на этот раз?..
Впрочем, причём здесь судьба? Всё от самого себя зависит. Каждый, как говорится, кузнец своего счастья… Хотя, наверное, не всегда. Вот позавчера, например, опоздай Надюха на несколько секунд и – хана. Сейчас бы его жизнь протекала совсем по другому руслу. Какой там кефир, какие огурчики?! Пил бы, не закусывая, одну водяру…
***
Николай Михайлович пришёл к своему наркологу с просьбой повторить «торпеду». Только про полнолуние забыл и угодил в самую очередь – час отстоял! Зато врач предложил ему, как старому пациенту, «усилить торпеду пролонгом».
- Пусть будет с пролонгом, если цена та же, - легко согласился Николай Михайлович. – А когда можно сделать?
- Если Вы всё это время жили трезвой жизнью, то в любой день.
- Трезвой жизнью живу, мать её… Давайте прямо сейчас и введём. Деньги у меня с собой…
В этот же вечер Николай Михайлович лежал в своей квартирке под тёплым одеялом и ежечасно измерял температуру. Нагретый в жаркой подмышке ртутный столбик быстро проскальзывал мимо делений, пока не упирался в цифру 38. В этом месте серебристая полоска неуверенно застывала, но всем своим видом показывая, что может подняться и выше.
Одетый в три рубашки Николай Михайлович то зябко кутался, то чувствовал жаркую тяжесть и раздевался. Заниматься чем-нибудь в таком состоянии естественно было невозможно. Поэтому он успокаивал себя словами доктора («Только один вечер температура подержится, а потом пройдёт») и вспоминал...
Николай Михайлович хорошо помнил и с каждым годом всё охотнее представлял свою юность. А вот вся середина жизни почему-то сплющилась в серую туманную массу. Он словно ехал на поезде, который всё больше и больше разгонялся. Поэтому первую часть пути Николай Михайлович запомнил хорошо: все станции и открывавшийся из окна купе пейзаж перегонов. Но вот колёса начали стучать чаще, мелькнул какой-то полустанок – даже и не посмотрел на него. Сплошная рябь от проносящихся столбов и деревьев раздражает глаза. И невольно отводишь их в сторону. А тут ещё встречный поезд с рёвом застит белый свет. На что там смотреть?
Вот так, по-видимому, происходило и в жизни.
А ведь в то время произошло немало очень ярких событий. Впрочем, что значит немало? Это были самые насыщенные событиями годы. И Николай Михайлович, кстати, может вспомнить любое из них. Но почему-то сами по себе они в сознании не возникали, а требовали специальных усилий. Юность же – вот она, как на ладони… А середина жизни?
Где он жил, когда ему было тридцать лет?
Правильно, в Люберцах. Там и встретил свою Татьяну, с которой почти тридцать лет прожили душа в душу… Интересное было знакомство…
В небольших городках, особенно выросших из сёл, растянутых вдоль одной улицы, иногда встречается любопытный феномен, свойственный лишь деревне: незнакомые люди здороваются друг с другом. Причины этому, скорее всего, были разными. В деревне – вековая традиция и подчёркивание того факта, что все здесь мы – одна большая семья. В городке – понятная ошибка памяти. Годами жители ходят одними и теми маршрутами по немногочисленным улицам, посещают одни и те же магазины.
Период в жизни Николая Михайловича тогда был не самый приятный. Он развёлся и жил в общаге. В жизни, конечно, всякое бывает, но развод у него оказался какой-то малопонятный. Кому рассказать, засмеют. Жена, родив Серёжку, через годик оперилась, расправила крылышки и вернулась на работу в свою парикмахерскую. И вскоре неожиданно заявила, что Николай «малохольный», и что у неё с ним «душа не поёт».
- Это как? – Искренне удивился Николай.
- А вот так! – Лена взяла со стола чашку и грохнула её об пол. Та, естественно, вдребезги. – А ты так сможешь?
- Зачем? Что я, ненормальный? – Всё ещё не понимая её запала, ответил Николай и стал собирать осколки.
- Вот за это ты мне и не нравишься, – заключила жена.
Потом ещё несколько месяцев они жили вместе, когда Николай заметил, что начала его Елена Прекрасная «погуливать». Но терпел, надеясь, что перебесится и всё снова образуется. У них всё-таки семья, сын. Терпел до тех пор, пока она однажды не заявила:
- Колюнь, давай разведёмся по-хорошему, а? Без скандалов и драк. Ну, ради сына, а?
Николай собрал свои вещички в два чемодана и переехал в общежитие. И сразу стал настойчиво искать возможности переехать «по лимиту» в Москву. Перед Олимпиадой было много новостроек, рабочие специальности требовались как некогда. Работу он нашёл быстро, но с квартирой надо было подождать.
Вот в этот период он свою Татьяну и встретил.
Однажды утром, торопясь на электричку, завернул Николай за угол своего дома и столкнулся лоб в лоб с женщиной с очень знакомым лицом. Когда тут вспоминать, кто она и откуда? Машинально сказал:
- Ой! Здравствуйте. Извините, чуть не сшиб.
Она ответила на приветствие, добавив:
- Ничего страшного.
Он пошёл дальше, пытаясь сообразить, с кем только что поздоровался. Через минуту пришёл к выводу, что приветствовал совершенно незнакомую ему женщину. Если, конечно, считать незнакомым человека, которого на протяжении нескольких лет встречаешь на своей улице. Конечно, так близко и неожиданно им сталкиваться не приходилось.
Через день они встретились ещё раз. И уже вполне сознательно раскланялись. При этом слегка улыбнулись друг другу. Оба одновременно подумали об одном и том же: формально они, конечно, незнакомы, но почему бы, как хорошо воспитанным людям, им не поздороваться? Это же не к чему не обязывает.
Однако уж если судьба покатила, то тут не увернёшься. Поэтому Николай не очень удивился, когда через неделю оказался вместе с этой молодой женщиной в электричке. Если обоим нужно в Москву, то ничего странного в этом нет. Не самолётом же лететь?..
На сей раз судьба действовала решительно и со стопроцентной гарантией: поток пассажиров внёс их в вагон и там основательно и тесно прижал друг к другу лицом к лицу. Теперь до самой Москвы и не вздохнёшь. Да ещё рабочая сумка Николая неудобно поместился между ними и наверняка причиняла ей неудобство. Это было заметно по её лицу: она морщилась и тщетно пыталась повернуться.
- Вы уж извините. Я ничего не могу сделать. Так сжали…
- Ничего страшного. Кстати, здравствуйте.
- Да-да, конечно, здравствуйте. Хотя мне кажется, что мы с Вами раньше не знакомились. Меня зовут Николай.
- А меня – Таня… У вас в сумке случайно не кирпичи? Что-то твёрдое очень…
- Это мастерок. Больно?
- Терпимо. Вы только ей не дёргайте. Всё равно не вытащите. Уж пусть, как есть.
- Теперь до «Казанского»… А я Вас раньше здесь что-то не встречал.
- Не дай Бог! Я ненавижу электрички из-за этой давки. Хорошо, что редко приходится ездить.
- Вы счастливая. А я вот так каждый день…
Толпа людей – не самое удобное место для разговора: со всех сторон торчат головы, лица, уши. Только громкий шум электрички устанавливал расплывчатую границу голосу.
В таком положении они и ехали. На остановках начинали осторожно вертеться, пытаясь встать свободнее, но в итоге выходило, что только тёрлись телами друг о друга и снова застывали, видя неловкость своих движений. Когда двери захлопывались, и электричка трогалась, они снова перебрасывались ничего не значащими фразами. Трудно молчать, когда прямо перед тобой находится лицо знакомого человека.
- Неужели Вы так каждый день?
- Ко всему привыкаешь…
В такой же плотной людской массе, но уже толкающей, обгоняющей, закуривающей и галдящей, они подошли ко входу в метрополитен.
- Вам по кольцу или на радиальную?
- По кольцу. До «Таганской».
- Ну, тогда всего доброго! До следующей встречи на улице. – Николай радушно улыбнулся и тут же с досадой подумал о том, что мог бы проехать с ней ещё пару остановок, а потом вернуться – время у него было. Но многоликие потоки уже растаскивали их в разные стороны.
Николай снова ехал в толпе пассажиров, которая, как ему казалось, уже чем-то неуловимо отличалась от предыдущей. Он стремился «по лимиту» переехать в столицу, поэтому немного завидовал окружающим, терпимее относился к давке и уважительно думал: «Москвичи…»
Следовать мыслями по привычному руслу не давало оставшееся ощущение: Николай ещё чувствовал на своём теле прикосновение той женщины.
«Симпатичная… Наверняка замужем. Даже руку её не разглядел: с кольцом или нет. Впрочем, какая разница?.. Если разговорилась с ним, значит, сама этого захотела…»
Он перебрал возможные варианты дальнейшего развития их отношений.
«Ну, не буду загадывать… Человек предполагает, а Бог располагает… Но при следующей встрече надо будет остановиться и поговорить с ней».
И ведь какая приключилась незадача! То встречал эту Таню чуть ли не каждый день, внимание не обращал. А как загорелось – нет её и всё тут!.. Как сквозь землю провалилась!
«Надо же было проболтать с ней целых полчаса и не спросить ни номера телефона, ни места работы… Да, ухажёр из меня всегда был никудышный… Итак, если я встречал её по пути на станцию, значит, работает она в Люберцах. А встречал её не каждое утро по той простой причине, что сам ездил в Москву в различные дни недели разными электричками, в зависимости от того, в какую смену работал. Следовательно, она ходит в своё учреждение всегда в одно и то же время. Скорее всего, к 8 часам, так как в пятницу, когда впервые поздоровался, сам я торопился на восьмичасовую электричку. Кстати, шла она в сторону его двора. А что во дворе его общежития начинает работать в восемь часов утра? Детский сад! Значит, эта Татьяна – воспитательница в детском саду, который расположен прямо под его окном… Интересно, что именно мне в ней так понравилось? Женщина она, безусловно, симпатичная, но мало ли красавиц ходит вокруг?.. Пожалуй, больше всего привлекает её лицо… На кого она может быть похожа? Длинные волосы… Острый прямой нос… У кого-то в моём детстве была такая же внешностью… Да! Так на старых фотографиях выглядела в молодости мать!.. Это что же получается? Мне понравилась собственная мать?.. Глупость, конечно…»
В тот же вечер, отпросившись с работы пораньше, Николай устроил из своего единственного окна наблюдательный пост. Распластанное по двору двухэтажное здание детского сада буквально утопало в зелени, которая резко обрывалась за периметром его ограды. Несколько разделённых кустами прогулочных двориков с беседками для разных групп детей.
Только в пять часов из разных дверей детсада стали выходить чинно построенные парами детишки и направляться на свои участки. Здесь они должны играть, пока их не заберут родители.
«Так, а вот и воспитательницы… Это не она… Это тоже явно не Таня. А вот та женщина в голубом пиджачке очень на неё похожа. Она? Какой бы найти предлог, чтобы зайти в садик?.. Впрочем, можно просто пройти по дорожке вокруг него. Вроде прогулки… Оттуда всё хорошо должно быть видно, если кусты не окажутся слишком высокими…»
Таня первая заметила его, неподвижно стоявшего у забора, и приветственно махнула рукой. Николаю стало стыдно за свою робость («Как мальчишка из-за оградки подглядываю»), он решительно вошёл внутрь и направился к Татьяне.
Вот таким манером судьба их и сплела в один узел…
Он и запил-то по-настоящему, только когда Тани не стало. До этого момента она умудрялась удерживать его.
«”Берегиня” моя, - подумал Николай Михайлович. – Где ты сейчас? Если душа продолжает жить и после смерти, то может быть мы с тобой ещё встретимся… Кто бы это знал!.. А странно, что она, женщина, умерла раньше меня. Мужчины вроде меньше живут… Что, интересно, со мной будет дальше? Ну, пока работаю, ладно… А когда не смогу?.. Что делать?»
***
Пока же всё складывалось самым наилучшим образом. Николая Михайловичу удалось устроиться в другую бригаду. Однажды даже до смешного дошло. Виталий, встретив его во дворе, громко сказал:
- Привет, Михалыч! Умыкнули тебя конкуренты, да? Я же говорил, что всё о`кей будет. Ну, ладно, давай! – и пожал ему руку.
Сын благополучно вышел из запоя, был отведён отцом к знакомому наркологу и наконец-то согласился на «кодирование». Надюха по этому поводу разве что не плясала.
Да и сам Николай Михайлович чувствовал себя (тьфу-тьфу-тьфу) неплохо. Вот только на душе было лихо и кошки скреблись. И ещё он как-то заметил, что, начиная как обычно ужинать с боем курантов двадцатичасовых «Вестей», делал вилкой приветственный жест, словно рюмку поднимал, и только потом вонзал её в картошку.
Но выпить ему не хотелось.
***
Николай Михайлович прижал очередную плитку к стене, немного подержал, проверяя, как легли края, и потянулся за следующей.
Сколько он их положил за свою жизнь? Наверное, миллион! Неужели ради этого свои шестьдесят лет и прожил? Что ещё после него на этом свете останется? Сын и внук. Впрочем, нет, два сына. Вот только первого, Серёжку, он уже лет двадцать не видел и ничего о нём не знает… Помрёт Николай Михайлович, его и вспомнить будет некому… Бездарно прожил он свою жизнь. И первого сына потерял, и из второго человека сделать не смог…
А как тогда Ленка чашку лихо разбила!.. А он из своего миллиона кафельных плиток и не помнит, чтобы хоть одну уронил и расколол. Если когда по молодости…
Николай Михайлович решительно выпрямился, несколько секунд настраивал себя, а затем («А ну вас всех на хер!») взмахнул рукой, но… плитку не выпустил.
Жалко стало. Её-то разбивать за что? Да и кафель с красивым рисунком, итальянский…
Нет, решительность не так надо проявлять…
Николай Михайлович отошёл к окну. Надо покурить, успокоиться… Что это он завёлся ни с того ни с сего? Вообще: чего ему, дураку старому, не хватает? Всё у него нормально. Работа хорошая. Живи да радуйся…
Во дворе дома заканчивали строительство детского сада. Уже клали бетонные перекрытия на стены второго этажа. А выше двух этажей детские сады редко строят…
Он немного посмотрел на чужую работу и вернулся к своей стене. Но работать не хотелось. Это, конечно, глупости, сейчас пройдёт. Не стихи сочиняет. Вдохновения ему не требуется.
- Зайти можно? – раздался женский голос.
Николай Михайлович вышел из кухни в коридор. Перед ним стояла высокая, чуть ли не выше его самого, молодая женщина. Бросилась в глаза необыкновенно гладкая кожа лица. Невольно подумалось: «Как бежевая кафельная плитка… Ишь ты, цаца какая! Да ещё в очках».
- Заходите. Вы из этой квартиры?
- Да. Здравствуйте. Это Вы её до ума доводите?
- Вроде я. Ну, не один, разумеется. Моё дело – кафель.
- Можно посмотреть?
- Да, ради бога. Вот… Только я ещё не закончил.
Женщина осторожно вошла в просторную кухню и стала смотреть по сторонам так, как люди в музеях картины разглядывают. Сначала в одну сторону внимательно посмотрит, потом в другую. Да ещё голову на бок наклоняет, словно примеривается. А чего разглядывать? Плохо не делаем…
Голос у неё был негромкий, и слова она выговаривала как-то особенно тщательно. Такая аккуратность в речи Николаю Михайловичу понравилась.
«Но худая-то, худая, как доска. – Он в свою очередь искоса смотрел на хозяйку квартиры. – Симпатичная, конечно, не без того. Лицо даже умное, как у профессорши. Или это из-за очков? Но сама – вешалка вешалкой… Может, какая фотомодель или манекенщица?.. Хотя нет, те кобылки – ещё поискать! А эта слишком уж вся какая-то тоненькая и ломкая».
Николаю Михайловичу, не отличавшемуся избыточной полнотой тела (как он говорил о себе: «Жилы да кости»), женщины нравились полные и ядрёные. А тут…
- Что, не нравится? – в его голосе прозвучало недовольство.
- Почему? Очень красиво получается. Правильно сказали, что Вы хороший мастер. – Она вдруг тем же пристальным взглядом уставилась на Николая Михайловича. – А можно мне посмотреть, как Вы работаете?
- Смотрите… А зачем? Я вообще-то не люблю, когда у меня над душой стоят.
- Я только одну минуточку посмотрю и сразу уйду. – Она стояла у окна и во все свои четыре глаза рассматривала теперь Николая Михайловича. – Ну, пожалуйста. Вы на меня внимания не обращайте.
- Да, смотрите на здоровье, если уж Вам так хочется. Мне всё равно…
Он положил несколько плиток, как за спиной раздалось:
- У Вас руки очень красивые.
Николай Михайлович недоумённо обернулся:
- Чего? Какие у меня руки?
- Это я так… Не обращайте внимания. А Вы в ванной когда кафель класть будете?
- В санузле? – Николай Михайлович неторопливо оглядел кухню. – Ну, здесь ещё на день работы. Сегодня у нас пятница. Значит, в понедельник и начну. У Вас санузел по площади как моя квартира, там работы много.
- Вы и по субботам работаете?
- Какие у меня могут быть выходные? Моё дело – деньги зарабатывать. А отдыхать на том свете будем… А Вы это к чему спросили?
- Я там рисунок хочу немного изменить.
- Раньше надо было говорить. Плитку уже закупили и завезли. Теперь чего ж менять? Поздно.
- Речь идёт о мелочи. Я просто хочу немного изменить расположение декоративных плиток. У Вас должен быть эскиз стены.
- Есть, а как же!.. Вот видите: поверху две и внизу три. Очень красиво получается.
- Да, безусловно. Но я хотела расположить их асимметрично. Две - здесь, а три – вот так.
Волна приятного запаха окутала Николая Михайловича и как будто даже её волосы слегка коснулись его щеки, когда она, наклонившись над эскизом, показывала, как бы хотела изменить рисунок.
- Асимметрично, говорите? Ну-ну… - Он глубоко вздохнул. - Мне-то всё равно. Можно и так. Давайте сразу пометим… Сам бы в жизнь не догадался, что их можно так странно расположить. Мне казалось, что треугольником красивее.
- Разумеется, красиво. Но мне хотелось бы по-другому.
- Хозяин – барин. Сделаю, как скажете.
- Вот и прекрасно. Я на неделе зайду посмотреть, как получается. Можно?
- Почему же нельзя? Это Ваша квартира…
«Вешалка» не долго пропадала – на следующий день снова заявилась в квартиру и сразу начала знакомиться.
- Меня зовут Мария.
- А я буду Николай Михайлович. Руку не подаю, извините, грязная.
- Хорошо у Вас всё получается, Николай Михайлович. Я, знаете ли, люблю фотографировать какое-либо дело в процессе. Ну, например, строится дом. Сначала фундамент, потом сфотографирую первые этажи, потом, как крышу кладут… Понимаете? И вот хочу снять, как Вы у меня плитку в кухне кладёте. Вы внимания не обращайте на меня, работайте, как работали. Я не Вас буду снимать, а плитку. Красивая она.
- Да, плитку Вы выбрали неплохую…
Она заходила по кухне, защёлкала каким-то большим фотоаппаратам. Таким уже сейчас никто и не снимает. Сейчас «мыльницы» в ходу: быстро и без хлопот. А у этой Наташи, видимо, ещё старый был фотоаппарат, хотя и сверкал, как у кота яйца. Николаю Михайловичу, конечно, эта фотосъёмка не нравилась и немного мешала, но не выгонять же хозяйку из её собственной квартиры? И потом, не будет же она каждую плитку в отдельности фотографировать. Сейчас пощёлкает, сколько ей надо, и уйдёт…
Так всё и получилось…
С переменными успехами прошёл почти год. Но перед шестьдесят первым днём рождения Николаю Михайловичу снова стало не по себе… Он не читал, да и не слышал о том открытии учёных, которые утверждали, что с возрастом жизненный тонус человека перед очередным днём рождения снижается, усиливается апатия, неуверенность и тревожность. Ему становится с каждым годом как бы всё труднее и труднее подниматься ещё на одну возрастную ступеньку. Сам для себя он это ощущение объяснял довольно незатейливо: «Торпеда кончается»…
Делать ничего не хотелось. Да, и вообще – ничего не хотелось.
Каждый вечер, закончив ужин и помыв посуду под прогноз погоды, Николай Михайлович, не раздеваясь, ложился на постель и смотрел в стену. Спать рано. Делать нечего. Если честно сказать, то занятия по хозяйству, конечно бы, нашлись. Вон, хоть барахло на лоджии разобрать да половину выкинуть… Но апатия не отступала, всё сильнее сковывая его по рукам и ногам…
Он всё чаще просыпался среди ночи и думал: «Прямо в Гамлета превращаюсь, мать его… Тоже вопрос решаю: пить или не пить? И не то, чтобы совсем скучно жить на трезвую голову. Как раз наоборот: всё идёт хорошо и сам себя уважаешь… Но чего-то не хватает. Женщину бы какую найти… Но ведь тоже – с первой попавшейся связываться не хочется. Та, которая мне понравится, наверняка со мной жить не захочет. А кто захочет, мне, скорее всего, не понравится… Зачем тогда и связываться?.. Какое-то странное состояние: что жить, что не жить – всё едино».
Нет, о самоубийстве Николай Михайлович и не помышлял. Но и жить большого желания не было. Мысли бесцельно кружились и вертелись, не приходя ни к какому заключению…
Его новый напарник по работе, охальник Ромка как-то ему заявил, попав, как говорится, сразу не в бровь, а в глаз: «Когда мужику плохо, он ищет бабу. Когда ему хорошо, он ищет вторую». Распущенная молодёжь пошла… Но какой-то смысл в этой дурацкой поговорке есть. Действительно, если бы сейчас рядом с ним была какая-нибудь женщина, то жилось бы легче. Не в смысле приготовить-постирать, а душевно легче. Ну, не по танцулькам же ему бегать на старости лет?
Выручила его, уже не в первый раз, Надюха. Как Сергей пить бросил, так по субботам они всей семьёй стали приходить в гости к Николаю Михайловичу. Ужинали. А потом все вчетвером, включая и специалиста по динозаврам Вовку, играли в лото.
И вот Надя как-то ему и сказала:
- Со мной на заводе работает женщина одна, очень хорошая и симпатичная. Вам должна понравиться. Вдовая… С Вами познакомиться хочет.
- Это ещё зачем?
- Вот только зовут её тоже Татьяна. - Помолчали. Николай Михайлович невольно вспомнил первую жену. Нет, второй такой Тани у него уже не будет. – Ей, правда, уже пятьдесят лет, - несмело продолжила Надя, - но не с девочкой же Вам знакомится?.. Как раз… А? Хотите?
- Ну, как ты себе это представляешь, Надюха? Что я ей скажу? Здравствуйте, давайте жить вместе?.. Глупости…
- Ничего не глупости. Двадцать третье февраля надо отметить? Надо. Вот у нас и отметим. Она, кстати, у меня уже была в гостях: рецептами кулинарными делилась. Вот такая хозяйка! – Надюха выставила вверх большой палец. – Вы придёте, само собой, и её пригласим. Там посидим, посмотрите друг на друга, поговорите. Кто Вас неволить будет? Не понравится, ну и не надо… А?
- Она знает, что я пил?
- Да всё она знает!... Вернее, не всё, конечно, но кое-что про Вас я ей рассказала. У неё первый муж, между прочим, от пьянства умер. Пил, пил, потом инсульт и готово. Так что она всю эту механику хорошо себе представляет. Ну, как?
Николай Михайлович согласился. А что ему было терять?..
Как Надюха напланировала, так всё и вышло. Татьяна действительно оказалась очень милой и симпатичной женщиной. И в теле, не сикушка там какая-нибудь, у которой джинсы на полметра ниже пупка болтаются. А лицо, в свою очередь, даже утончённое: острый нос, удлинённый овал. И ещё одна деталь: при всей солидности фигуры лодыжки у неё были как у хорошей лошадки - тонкие. И держалась просто: со своими разговорами не лезла, больше молчала, но легко начинала смеяться по малейшему поводу. Главное – не пялила глаза на Николая Михайловича, почему он её и успел хорошо рассмотреть.
Николай Михайлович и Сергей, даром, что сын и отец, оба были в ударе, когда хотели, могли быть весёлыми и без вина: постоянно шутили и острили, когда играли в своё традиционное лото - по рублю за карточку.
Когда вечер закончился, Надя, сделав для себя вполне правильные выводы, уверенно спросила у свёкра:
- Николай Михайлович, Вы Татьяну Ивановну проводите?
- Конечно. Не одной же ей по такой темноте ходить?
По дороге Николай Михайлович первым попросил:
- Расскажите немного о себе, Татьяна Ивановна. А то я и не знаю ничего о Вас.
- Ну, мы с вами не дети, поэтому я без обиняков. Возраст мой Вы, наверное, знаете. Но, смешно сказать, чувствую себя почему-то гораздо моложе… И здоровьем Бог не обидел: тьфу, тьфу, тьфу. Ну, что ещё? Мужа своего схоронила год назад. Пятнадцатого января год исполнилось. Живу с детьми: сын с женой и внучка Машенька.
- И что же Вам за удовольствие со стариком связываться?
- Ну, во-первых, Вы ещё никакой не старик. Сами себя только заранее в расход не списывайте. А во-вторых, если по-честному, тяжело мне стало со своими жить. Две хозяйки в одной квартире – такая морока! Ссориться с невесткой начинаю, а она ведь хорошая девочка… Не хватало ещё детей между собой поссорить… Денег на новую квартиру ни у меня, ни у них, разумеется, нет. И не заработали столько, и не наберём никогда… Вот и решила, что надо уйти мне. Такая вот история… Вам, конечно, неприятно такое объяснение услышать, но зато всё по-честному сказала…
Её дом был в получасе ходьбы от дома сына.
- Вы уж извините, Николай Михайлович, но я не буду вас к себе приглашать. Сейчас дети маленького спать укладывают… Суматоха.
- Ничего страшного. Основное – познакомились, поговорили друг с другом… Вы не хотели бы ещё раз встретиться?
- С удовольствием. Можно было бы куда-нибудь сходить: в кино или в кафе посидеть.
- Можно, конечно, но знаете, я за последние годы превратился в домоседа… Может быть, у меня посидим? Поужинаем вместе. Я большой мастер картошку жарить… Заодно посмотрите, как я живу.
Провели вместе один вечер. Потом ещё один. А затем Николай Михайлович и предложил:
- Татьяна Ивановна, Таня, давайте жить вместе? Посмотрим, что из этого получится. Под венец нам не идти: понравится Вам, будете у меня жить. Перетащим всё необходимое из ваших вещей… Только мне уже за шестьдесят и последние четыре года я без женщины жил... Ну, Вы понимаете?
- Понимаю. И не комплексуйте по этому поводу. Мы ведь с Вами не новобрачные. Как будет получаться, так и хорошо… Нам лишь бы характерами сойтись, чтобы жить спокойно можно было. В нашем возрасте уже трудно приспосабливаться. А всё остальное приложится…
Вот так они и сошлись.
Как-то само собой и быстро распределились домашние обязанности. Татьяна, которая возвращалась с работы гораздо раньше, сразу хваталась за домашние дела: и убирать, и стирать, и готовить.
Но уборку квартиры Николай Михайлович решительно взял на себя, заявив, что «не родилась ещё такая женщина, которая лучше меня чистоту навести сможет!». Сговорились.
Стирку он поначалу тоже доверял Татьяне с большой опаской. У него стояла последняя модель стиральной машины «Индезит», которую приобрёл год назад и сам довольно ловко с ней управлялся. Татьяна недоумевала:
- Ну, как же так?! Мужчина – и стирает?
- Да, какая там стирка? Нажал на кнопки и все дела.
- Ну, ты мне покажи, я и буду сама нажимать.
- А вдруг что-нибудь перепутаешь?
Постепенно Татьяна и стирку взяла в свои руки, но Михаил Николаевич ещё долго ревниво проверял: правильно ли установлены режимы работы, тот ли засыпан стиральный порошок?
Татьяна молча посмеивалась над его дотошностью, но в спор не вступала: золотой характер оказался у женщины.
В первые месяцы своей новой семейной жизни Николай Михайлович заметно изменился в лучшую сторону: стал более спокойным и улыбчивым, практически перестал хандрить. По совету Татьяны совершенно отказался от воскресных работ, да и по субботам возвращался раньше обычного. По этому поводу они, правда, немного поспорили:
- Денег стану меньше получить.
- Ну, и шут с ними. Нам и так хватает, да ещё остаются. А всех всё равно не заработаешь. Не в деньгах счастье.
- Без них тоже плохо, - проворчал Николай Михайлович, но обговорил со своим хозяином новый график работы. И не пожалел. Установили традицию: по субботам собирались на квартире у сына и играли в лото. И хотя вся философия этой нехитрой забавы должна была основываться на теории случайных чисел, Николай Михайлович почему-то постоянно проигрывал. Дети смеялись над его проигрышами, комментируя: «Зато в любви повезёт». Татьяна слегка краснела и отмалчивалась, а Николай Михайлович искренне сокрушался:
- Опять вся мелочь на вас, чертей, ушла! – И суетливо менял одни карточки на другие. – Разменивай теперь завтра…
С годами Николай Михайлович становился скуповатым.
Если у него с Татьяной и возникали какие размолвки, то, как правило, виноват в них был он сам. А первая серьёзная ссора произошла ранней весной, когда снова встал проклятый вопрос: продлевать «торпеду» или попробовать пожить «так»? Ведь уже четыре года не пьёт! И не тянет.
Татьяна настойчиво и ежедневно напоминала ему о явке к наркологу. Николай Михайлович, не возражая, отговаривался занятостью. Но что-то в нём уже накапливалось и закипало, а Татьяна, не почувствовав появившегося напряжения, долдонила одно и то же:
- Ты когда пойдёшь «торпедироваться»?
И вот однажды, вернувшись с работы, Николай Михайлович принял душ и зашёл на кухню, где его уже ждал готовый ужин.
- Ты зачем ванну помыла? Я же сказал, что убираться буду сам?
- Ну, что в этом особенного, Коленька? Ну, помыла ванну… Ты чего раскипятился?
- Что значит «раскипятился»? Мы с тобой чётко договорились, что свою квартиру я буду убирать сам!
- «Свою»?! А я-то думала, что это наша квартира…
В общем, словно шлея обоим под хвост попала. Слово за слово – и разругались. На первый взгляд, вроде бы на пустом месте.
Но Николай Михайлович просто не отдавал себе отчёта в том, что чем больше Татьяна забирает в свои руки всё «его» хозяйство, тем большее недовольство он ощущает. Другой бы на его месте только радовался: хочет баба стирать и убирать – флаг ей в руки!
В их совместной жизни существовал и ещё один более интимный момент. Татьяна явно сдерживала свою ещё не угасшую сексуальность. Но стоило Николаю Михайловичу обнять её в постели, как она страстно прижималась к нему и долго не могла насытиться его ласками. А у него воспламенение первых месяцев довольно быстро притухло. Он чувствовал, что надо… что Татьяна только и ждёт этого… Но желания почему-то не возникало, и понимание этого обстоятельства подсознательно действовало на него самым отрицательным образом.
У Татьяны, видимо, тоже накипело, и она не сдержала себя, как обычно, в выражениях. В общем, закончилось всё тем, что она всплакнула, хлопнула дверью и ушла.
Уже через несколько минут Николай Михайлович успокоился, но не сразу сообразил побежать за ней вдогонку и вернуть. Ещё через минуту рассердился на самого себя за свою медлительность. Он нервно заходил по комнате и досадливо приговаривал:
- Ну, теперь-то что бежать? Теперь уже не догоню… Да если она ещё на автобус села… А как ей, наверное, обидно! На ночь глядя заявиться к своим – нате вам, сожитель меня выгнал!.. Но ведь я не прогонял и даже не говорил ничего подобного… Нет, надо всё-таки сходить за ней. К тому же, если не сейчас, то это протянется до завтрашнего вечера, пока с работы не вернёмся, обоим переживать… И Танюша совсем разобидится… Нет, надо сейчас идти! Пусть и не догоню, но объясниться надо сегодня… Но каково будет при её детях мириться?..
Только он переоделся, как раздался звук дверного звонка.
- Ну, наконец-то… Ну, слава богу! Не хватало ещё из-за таких пустяков ссориться. Да пусть теперь моет ванну хоть каждый день! Чего это на меня нашло?
Но на пороге стояла та самая женщина… как её? Ну, фотокорреспондентша, которая свою кухню снимала на фотоаппарат, а сама как вешалка. И была она с каким-то большим пакетом, сумкой и сияющей физиономией.
- Здравствуйте, Николай Михайлович. Кое-как Ваш адрес отыскала. Ничего, что я без приглашения?
- Ради бога, заходите. Я только запамятовал…
- Я – Маша. Вы мне квартиру кафелем выкладывали.
- Кафель-то я помню. Я имя забыл. Проходите, Маша… Я Вас запомнил ещё потому, что никто мою работу никогда не фотографировал… Кафель держится? Всё нормально?
- Всё хорошо, Николай Михайлович, и я к Вам как раз по тому самому поводу. В феврале в Праге была фотовыставка, и моя работа заняла на ней второе место. Представляете? Приз получила и денежную премию. Вот пришла Вас «спасибо» сказать.
- Вы, конечно, молодчина, а я-то здесь при чём?
- Как при чём? Моя работа называется «Руки мастера», шла по разделу «Профессии». Это Ваш фотоснимок. Вот, я специально копию Вам принесла в подарок. Помогите развернуть… Там Вы плитку кладёте в той самой кухне.
- Да ну?
- Правда-правда… Вот смотрите… Вам нравится?
В самом центре фотоснимка действительно были изображены его руки. Лицо, жаль, получилось как-то вскользь, сбоку. Не сразу и узнают, что это он.
- А чего же цветную не сделали? Там такая симпатичная плитка была…
- Поэтому и не сделала. Чтобы внимание от рук не отвлекать. Руки у Вас красивые, я сразу заметила… Вот, дарю Вам на память. Как главному действующему лицу.
- Спасибо… Куда её деть только? Большая очень. Да и странная какая-то... Если бы там лес был или, на худой конец, цветы. А то одни руки и плитка бесцветная… Нет, интересно, конечно, что это мои руки… А куда её подвесить?
- А это мы сейчас посмотрим. Можно я по вашим комнатам пройдусь?
- Ради бога…
Маша быстро обошла обе его комнаты, заглянула даже на кухню и в задумчивости остановилась перед Николаем Михайловичем.
- Что?.. Там вроде есть на стенках место… Или не подходит?
- Не подходит. – Она осмотрела коридор, склонив по своей птичьей привычке голову к левому плечу. – Если только вот на этом месте. Напротив двери. Здесь самое большое расстояние. Только повыше повесьте.
- Договорились, здесь и подвешу… Это, получается, я на мировую арену вышел?.. Ну-ну…
- А у меня Вам ещё подарок. – Маша открыла сумку. – Это презент из Чехии с моей премии. У них там есть целебная настойка на травах, «Бехеровка». Вместо аперитива можно выпить рюмку перед обедом. Очень полезная. Вон я Вам какую большую бутылку притащила!
- Спасибо... Только я по рюмке пить не умею… Но бутылка оригинальная. В сервант поставлю. Может когда и пригодится… Маша, Вы извините, что я Вас к столу не приглашаю. У меня тут семейные неурядицы…Срочно надо сходить в одно место… Спасибо Вам за все подарки, но мне надо бежать. Вы уж извините…
- Это Вы меня простите. Заявилась без приглашения… А Вам куда? Давайте, я подвезу. Я на машине.
- Вот это было бы очень кстати. Подвезите, пожалуйста. Здесь не очень далеко, я покажу…
- Что же Вы сразу не сказали? У вас оказывается проблемы, а мы тут фотографии по стенам развешиваем…
- Да я сам до последнего момента всё решал, идти – не идти… Не знал, как лучше поступить.
- У меня есть правило: лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Едем?
- Хорошее правило! Едем.
Всё-таки следует признать, что по большому счёту Николаю Михайловичу чаще в жизни везло, чем не везло. Так и в этот раз. Только подкатили к Татьяниному дому, ну, к тому, где она со своими детьми раньше жила, так сразу её и увидели. Шла, бедная, не торопясь, кое-как ноги переставляя. Хоть не плакала, и то хорошо…
А тут Николай Михайлович с шиком на «Ауди» с красоткой за рулём прямо перед ней и останавливается.
- Спасибо Вам, Маша. В самый раз успели. Очень удачно. Ну, я побежал…
И сразу к Татьяне:
- Постой, Танюша. Слава богу, что успел… Извини, меня. Занесло опять не в ту сторону. Не обижайся. Хорошо?.. Пошли домой.
- А это кто тебя подвёз?
- Да, так, одна фотокорреспондентша знакомая. На международной выставке мой портрет показала и сразу приз получила! Представляешь?
- Серьёзно, что ли?
- А то! Сейчас придёшь, увидишь. Вот такой портрет, в рамке и под стеклом. Повесить его ещё надо…
Назад они шли под руку, тесно прижавшись друг к другу.
Вряд ли стоит говорить, что если подспудные причины их конфликтов были столь глубинны, то и ссоры независимо от поводов повторялись всё чаще, хотя уже и не в столь драматичном оформлении. Пока Татьяна однажды не заявила:
- Что-то мы с тобой, Коля, не уживаемся. Я, наверное, слишком отличаюсь от твоей жены, и ты никак не можешь ко мне привыкнуть.
Николай Михайлович какое-то время обдумывал услышанное:
- Ты знаешь, как это не удивительно, но вы наоборот – очень похожи друг на друга: и именем, и внешностью, и характерами. Но почему-то те вещи, которые я у неё воспринимал спокойно, у тебя начинают меня раздражать. Я вижу, что ты стараешься сделать всё, чтобы нам было лучше… Сам не понимаю, почему так происходит. Может быть, это у меня уже от старости и дурости, не знаю… Извини, Танюша, что так получается…
- Давай поживём врозь. А там видно будет. Только я тебя очень прошу, сделай до моего ухода «Торпедо». Ведь у тебя уже все сроки прошли. Я боюсь, что останешься один и… Не хочу каркать, но согласись, что так надёжней…
Тут, кстати, если можно так выразиться в подобном случае, заболела ветрянкой внучка Татьяны. Дети, естественно, попросили её взять отпуск за свой счёт и посидеть этот период времени дома с Катенькой.
- Я могу заходить к тебе обеды готовить. Раза два в неделю. Хочешь?
- Не надо. Чего будешь носиться? Я лучше сам к тебе буду заходить. Мы на новый объект скоро переходим. До него мне удобнее всего с «Семёновской» добираться. А это рядом с тобой.
На том и порешили.
И пошла у Николая Михайловича жизнь такая же, как была до этого.
Надя появилась тёплым весенним вечером, когда Николай Михайлович, выпив чай, досматривал свои любимые «Вести». Лицо у снохи было опухшим и заплаканным.
- Что стряслось? – Вместо приветствия сразу спросил он.
- Что-что! Серёжка сорвался. Запил опять, урод! Второй день дома не показывается.
- А где он?
- Где-где! Вы же знаете, он как загудит, так по своим друзьям-алкашам мотается.
- Что делать думаешь?
- Что-что! Ничего… Не бегать же по всем притонам искать его?
- Он сколько продержался?
- Три месяца до года не дотянул. Обидно… Так хорошо жили всё это время… А теперь опять двадцать пять… С вами не соскучишься, ей-богу!
- У меня-то всё нормально…
- Где нормально? Как Вы разошлись с Татьяной Ивановной, так Серёжка сразу дурить и начал: то не так, это не так…
- Почему разошлись? Я к ней захожу иногда. Вот на той неделе был…
- Мы же не дети, Николай Михайлович! Всё видим и понимаем. К нам Вы перестали заходить. Сидите как барсук в своей норе… И у Татьяны Ивановны на работе всё из рук валится, весь день сама не своя… Я это Вам не в укор, конечно… Ваше дело. Но с Вас всё началось!
- Ты присядь-ка, Надюха. Успокойся. Давай вот чаю попьём и решим, что делать.
- Какой тут чай? У меня Вовка дома один. Я к Вам забежала просто посмотреть: Вы-то как? А то не дай бог!..
- Что ты на меня набросилась? Всё у меня нормально, четыре год трезвый, как стеклышко. И хоть бы хны! Я так думаю, что мне теперь до конца жизни хватит…
- Ой, лучше не зарекайтесь, сглазите… Ну, я побежала. Вам из продуктов ничего купить не надо, а то, небось, холодильник пустой?
- Всё у меня есть, не беспокойся… Будем надеяться, что Сергей долго дурить не станет. Ты мне дай знать, когда он появится. Я его быстрее смогу уговорить к врачу сходить.
- Хорошо. Спасибо Вам, Николай Михайлович. Обязательно скажу. Ну, до свидания. Смотрите, сами держитесь…
Сноха унеслась, как пролетевшая птичка, а он остался сидеть перед пустой чашкой чая и невидящим взором смотрел на экран телевизора.
«Неужели есть какая-то моя вина во всём случившемся? Вроде живу обычно, как всегда, никому не мешаю, ни к кому не навязываюсь… Почему оказывается так, что при этом другим людям из-за меня всё равно хуже становится? В чём же я оказываюсь виноватым?..»
На следующее утро случилось непредвиденное. На стройке, разумеется, всякое случается, но у них однажды налаженная система внутренней отделки работала, как правило, без сбоев. А тут пришёл Николай Михайлович к той квартире в новом доме, где кафель клал, а перед ним закрытая железная дверь. Вчера ещё её не было. Это что же получается? За вечер хозяин её установил (его дело, конечно), но ключ не передал?
В основном для таких вот казусов имел при себе Николай Михайлович мобильный телефон. Позвонил своему шефу, Дамиру Закировичу.
- Гуляй сегодня, Михалыч! Клиент мне ключ от двери только вечером сможет отдать. Вот такой нехороший человек, понимаешь, оказался. Завтра утром мы с тобой там встретимся, а сегодня – выходной у тебя…
Делать нечего. Отправился потихоньку Николай Михайлович восвояси. Решил пешком прогуляться: дел особых дома нет, погода хорошая.
В этом микрорайоне возвели три больших многоэтажных дома. Один уже заселили, в двух других шли внутренние работы. Вот и стал Николай Михайлович вспоминать, в каком доме и на каком этаже плитку клал. Набиралось десятка два квартир, если не больше.
Жаль, что никакого автографа после него не остаётся. Скульптор, например, как сварганит статую, так где-нибудь внизу обязательно нацарапает своё имя или табличку пришпандорит. Такой-то сякой-то Иванов Иван Иванович вылепил этот бюст. И все, кто смотрит, сразу узнают, кто его вылепил. А у Николая Михайловича работа была абсолютно анонимная. Только очень опытный взгляд смог бы оценить его безупречную кладку. Но ведь Николай Михайлович не один такой. Мало ли мастеров в столице?
Но даже при такой безвестности свою работу он любил. И ему никогда не надоедало разглядывать кафельную кладку, чья бы она не была. Как опытный искусствовед, оценивая художественное произведение, видит его достоинства и недостатки, незаметные для взгляда обычного человека, так и Николай Михайлович мог бы многое сказать по поводу чьей-либо строительной работы.
Может быть, в связи именно с этим обстоятельством он и любил бывать в метро? Николай Михайлович неожиданным для других образом успокаивался в толчее любимой им подземки, которая в его глазах представлялась гимном мраморной и керамической кладки. На каждой станции своя плитка, свой замысел и узор. Если, конечно, не считать новые безликие станции с квадратной бело-жёлтой (он её называл «банно-прачечной») плиткой. В метрополитене главное – не выбиваться из течения общего людского потока. Идти с той же скоростью, что и все. И тогда чувствуешь себя в полном одиночестве. И вокруг словно нет никого. И только в туннелях переходов мелькают по обеим сторонам миллионы рядов гладких или рельефных кафельных изразцов…
Только Николай Михайлович дотопал из конца Гольянова до «Щёлковской», как запищал его мобильник. Никаких иных абонентов, кроме своего шефа да редких заказчиков, которые просили номер телефона («Вдруг кому из знакомых понадобится хороший мастер»), у него не было. Сейчас, скорее всего, звонил Дамир Закирович: ключ от двери, наверное, раздобыл.
Пока эти мысли ворочались в его голове, он доставал из сумки свой сотовый телефон. Носить его на поясе или – ещё не хватало! – болтающимся на шее Николай Михайлович не любил. Да и необходимости такой не возникало. Чаще раза в день ему звонить не приходилось, так чего обвешиваться этой аппаратурой? Там ещё СВЧ какое-то: Николай Михайлович об этом где-то читал…
- Алло, папуля! Привет! Ты где?
- Я на «Щелчке». А ты куда пропал, стервец? Надька с ума сходит!
- У меня всё нормалёк, папуль. Нам тут нежданно-негаданно премия обломилась, представляешь? Сам Лужков нам её выделил!
- Так ты премию пропиваешь, мудак? У тебя что, совести совсем не осталось?
- Ничего я не пропиваю. Чего ты сразу взъелся? Я на неё мобильник купил! Понял? «Моторолу». Американская фирма!
- На хера она тебе нужна? Со своим токарным станком разговаривать?.. Ты домой вернулся?
- Нет ещё… Надо же с ребятами премию отметить. Такие деньги с неба свалились!
- Мобилу зачем купил, дурень? Лучше бы Надьке деньги отдал.
- Ну, как зачем? Вот тебе позвонил. Как у тебя дела? А то ты давно у нас не появлялся.
- Так, давай конкретно. Ты где именно сейчас находишься? В каком месте?
- Ну, это… Я не знаю точно. Мы во дворе здесь с ребятами. Да недалеко от тебя где-то, на какой-то «Парковой». Здесь большой продовольственный…
- Значит так, слушай сюда! Выйди на улицу и посмотри номер дома и точно, какая улица. И мне сразу перезвони, понял? Я жду. Давай!
- Да зачем тебе это, папуль? Какая разница, где мы?
- Подойти к вам хочу. У меня сегодня работы нет, выходной тоже с неба свалился. Посидим, побалакаем.
- Ну, это другое дело. Сейчас перезвоню. Вот видишь, какая полезная вещь мобильник! А ты сразу ругаться…
Двор был чистый, уютный и по утреннему ещё времени почти пустой. На одной из скамеек сидели трое молодых мужчин (среди них и Сергей, мать его!), четвёртый – постарше и в чёрных очках – стоял рядом, курил. Около скамейки в теньке её ножки склонились две двухлитровые бутылки пива и бутылка водки. В общем, не совсем забытая Николаем Михайловичем картина.
- Привет, мужики!
- И Вам здравствуйте, - вежливо ответил один за всех. Посмотрели на него без любопытства.
- Это батя мой, - сказал Сергей. - Лучший плиточник Северо-Восточного административного округа города Москвы!
Николай Михайлович присел на свободный край скамьи, неторопливо закурил.
- Чуток плеснёте, мужики?
- Это можно. Только у нас четыре стаканчика.
- Мне в Серёжкин. – Николай Михайлович достал из кармана 20 рублей и молча протянул старшему. Секунду помедлив, тот взял их и сунул в карман. Сидевший рядом парень сразу заполошился:
- Хорошему человеку чего же не налить? Это можно…
Николай Михайлович залпом выпил наполненный на три четверти пластиковый стаканчик тёплой водки. Шумно не выдыхал и одобрительно не крякал. Понюхал рукав и сказал:
- Тёплая водка, как холодная баба.
- Это верно. Но мы свой холодильник дома забыли. – Уже похмелённые собутыльники наконец-то заулыбались, признали за своего. – Пивка налить?
- Это лишнее… - Обернулся к Сергею: - Давай отойдём, поговорим... Спасибо, мужики. Мне с сыном надо перемолвиться.
- Дело ваше… Денис, давай-ка пивком освежимся…
Николай Михайлович и Сергей пересели на соседнюю скамейку. Помолчали. Сергей не выдержал первым:
- А ты что, развязал?
- Это мне из-за тебя дурня выпить пришлось. Говно какое-то жрёте да ещё не закусываете… Для убедительности выпил. Трезвого ты бы меня и слушать не стал.
- Тоже верно. Трезвый пьяному не товарищ.
- Деньги все спустил?
- Ну, я же сказал… Смотри, какая классная мобила! Круто, правда! А то у всех есть… Номер мой запиши себе, будем перезваниваться.
- Уже перезванивались, забыл что ли? Значит, остальные пропиваешь… Домой когда пойдёшь?.. Неужели они тебе дороже жены и сына? Я ничего против друзей не имею. И знаю, что все вечера сидеть с женой дома - тоже скука! Но сын-то с тебя пример будет брать. Таким же, как ты, и вырастет. По себе вижу…
- Ну, нет. Он пьяных не любит. Я потому домой и не иду, чтобы он меня не видел такого. Ты думаешь, мне нравится ночевать чёрте где?.. Но не хочу в таком виде дома появляться…
Минут пять они обменивались репликами.
- В общем, слушай сюда. Или сейчас, прямо сию секунду мы идём с тобой к наркологу, или возвращайся на свою скамейку. И хрен с тобой! Пей дальше! Вон видишь, уже за новой бутылкой пошли. Самое оно: с утреца выпил и целый день свободен. Ни забот, ни хлопот…
- Ты думаешь, я сам не переживаю? Нам сегодня уже на работу надо было выходить. Три дня отгула было. Но ребята решили ещё немного погудеть… Не буду же я белой вороной…
- Вот и хорошо, что сегодня у тебя рабочий день. Как раз с сегодняшнего дня тебе доктор больничный и выпишет. И прогула не будет. Видишь, одно к одному всё получается… На хорошую работу попал, так держись за неё. Неужели не жалко, если и оттуда попрут…
- Жалко, конечно… Но перед своими неудобно. Вместе начали ведь…
- А я с ними поговорю.
-Ты?
- Я.
- Нет. Я лучше сам … Ты ещё начнёшь им лекцию противоалкогольную читать… Не бойся. Самому что-то надоело в такую жару водяру жрать…
Николай Михайлович привёл протрезвевшего и полусонного сына (что-то ему там в диспансере вкололи) домой: то-то подарок Надюхе будет, когда с работы вернётся.
Уложил его спать. На всякий случай заглянул в сервант и на кухню: нет ли где – не дай Бог! – спиртного? Затем взял в Вовкиной комнате ручку, лист бумаги, сел за стол и написал снохе послание:
«Надя. Таблетки, которые на столе на блюдце, дашь Сергею на ночь, когда очухается. С сегодняшнего дня у него больничный лист. Прогулов нет. Завтра с 9 до 13 он должен быть у нарколога. Отведи сама на всякий случай сразу, как проснётся, тогда уж наверняка остановится. Если надо, возьми отгул. Мобильник на столе – ваш. Он тебе его в подарок купил на премию. Если нажмёшь на цифру 2, то автоматически наберётся мой номер. Я так настроил. Это на всякий случай, если что не так пойдёт. Особенно никому не названивай, а то потом не расплатитесь. Завтра я сам позвоню, узнаю, как дела. Н.М.»
И прикрепил записку магнитным муляжом пивной кружки к дверце холодильника.
И направился к себе домой.
В это время снова зазвонил мобильный телефон. Николай Михайлович называл такие совпадения «законом парных случаев»: то днями никто не звонит (кому звонить-то?), а то сразу два подряд. Может быть, Сергей раньше времени проснулся? Это плохо. Надо было с ним, наверное, посидеть.
- Аллё!
- Николай Михайлович? Это Маша говорит. Помните, я Вам зимой Ваш фотоснимок привозила? «Руки мастера».
- Помню, как же. Повесил в коридоре, где и показали. Здравствуйте, Маша.
- Николай Михайлович, у меня есть для вас очень серьёзный и не совсем обычный заказ. Надо облицевать плиткой камин и каминную трубу на даче. Сразу говорю, работа не простая, да и я у Вас, если помните, заказчица капризная. По специальным эскизам надо положить плитку, изразцы, кое-где будет даже майолика. Справитесь? Цена работы, разумеется, за Вами.
- Ну, честно говоря, художествами мне заниматься особенно не приходилось. Интересно, конечно, было бы посмотреть на Ваши картинки, но обещать заранее не берусь.
- Давайте с Вами встретимся? Вы когда сможете?
- У меня сегодня свободный день. Если, конечно, опять не считать всяких домашних неурядиц. Но через полчаса уже точно буду дома. Адрес помните?
***
Он неодобрительно рассматривал её эскизы.
- Эта ракушка и есть Ваш камин? Это что, декорации для Большого театра?
- Но ведь красиво, согласитесь? И очень необычно.
- Сами всё придумали?
- Да. Хотя, если не лукавить, то кое-что взяла у Гауди.
- Это кто такой? Плиточник?
- Испанец один. Гений. Архитектор, но Вы правильно сказали: можно его и плиточником назвать. Очень своеобразные орнаменты создавал на искривленных поверхностях. Красивый декор, правда?
- Маша, я ведь не живописец. У меня в принципе воображение другое. Я привык работать «по линеечке», понимаете? Когда плитку кладу, у меня в миллиметр отклонения не бывает. А у Вас тут ни одной ровной линии. Абстракционизм сплошной. Боюсь, что не смогу перестроиться.
- Я понимаю, что Вы хотите сказать. Но для меня на первом месте качество и аккуратность, а Вам этого не занимать. А рисунок – вот он. По нему потихоньку всё и выкладывайте. Как укрепить плитку на изгибах, это уж Вы сами придумайте. И потом, я не знаю, какой Вам лучше раствор нужен. Тоже Вам самому придётся закупать. А изразцы и плитки необходимой расцветки у меня уже заготовлены. Только её придётся разбивать на куски, а потом из них рисунок складывать.
- Вот именно это, Маша, дорогая Вы моя фантазёрка, меня больше всего и волнует. Помните гоголевскую «Шинель»? В ней Акакию Акакиевичу поручили переписать какую-то бумагу, в которой надо было изменить глаголы из первого лица в третье. А он не сумел. Мог только копировать одно и то же. Боюсь, что и я смогу делать только то, что уже сорок лет делаю.
- Нашли, с кем себя сравнивать, Николай Михайлович! И потом я Вас не ограничиваю ни временем, ни ценой… Я уж не говорю о том, что, вероятно, могут сразу появиться и другие заказчики. Я женщина богемная и достаточно общительная, у меня много гостей бывает. И заработаете прилично, и Вам должно быть интересно выполнить не совсем банальную работу… Ну, как?
Николай Михайлович считал, что находится уже не в том возрасте, когда стоит соглашаться на различные эксперименты и подвиги. Хотя действительно интересно, осилит ли он такое задание? Он уже частично представлял себе, как лучше выложить ту или иную часть вычурного оформления камина. Но тут и другие заботы: и Сергей ещё из запоя не вышел, да и сам он не безработный, у него ещё дел на несколько дней…
- Вам когда надо это чудо сварганить?
- Ну, в общем, разумеется, не горит. От Вас зависит. Но чем быстрее, тем лучше. У меня осталось только внешняя отделка террасы, во дворе газон разбить, да вот отделать камин. И потом можно будет мебель закупать.
- Дорогая, наверное, дача? Труба метров на семь тянет, никак не меньше. Это какую лестницу придётся мастерить! Вы здесь два этажа объединили?
- Да. Это у меня каминный зал такой. А дача на самом деле не дешево обходится… Что надумали?
- Давайте договоримся так. Вы мне свои картинки оставьте на пару дней. У меня как всегда и проблемы семейные, и на работе надо узнать, дадут ли отпуск. Ваши декорации за одни выходные не сделаешь… Кстати, а где дача расположена? Где материалы? Я пока их не увижу, ответа не дам. Кто раствор будет привозить?
- Это всё технические вопросы, которые мы решим самым удобным для Вас способом. Вы мне в принципе ответ дайте. Согласны или нет?
- Тогда через два дня. Я Вам позвоню.
- Буду надеяться на ваше согласие. До свидания. Кстати, как Вам «Бехеровка»? Понравилась?
***
Проводив гостью, Николай Михайлович отложил эскизы в сторону. Про чёртову «Бехеровку» она, конечно, зря ему напомнила. Злополучная бутылка до сих пор так и стояла в его серванте… Он сегодня грамм сто выпил, это точно. Мелочь, конечно. И потом со всеми этими свалившимися на него хлопотами успел уже протрезветь. Хорошо, что доза маленькая оказалась, не «забрала», не взяла за душу. Окажись побольше, кто знает…
Николай Михайлович вышел в коридор и уставился на свой портрет. «Руки красивые у меня… Это надо же было такое ляпнуть!.. Хотя, красивые – не красивые, а пока работают нормально. И глазомер не подводит. Так что ещё несколько лет протянем, а дальше – видно будет. Чего загадывать? Может быть, я действительно кое-чего ещё стою и не кончена моя жизнь, как это порою кажется? Сначала надо Сергея вытащить из запоя, потом вместе с ним повторить «торпеду». Потом встретиться с Татьяной и тоже всё решить. Потом договориться насчёт отпуска… Сделаю я ей этот сказочный камин... Чего только в своей жизни не выкладывал! Деньги опять же хорошие получу. Можно хоть раз в жизни за границу съездить. Люди вон по всему свету сейчас начали мотаться. И не только банкиры. Ромка, его напарник, уже пол Европы объехал. А ведь тоже - простой рабочий… Съездить бы с Таней в Египет что ли? На пирамиды ихние поглядеть… Ну, вот, вроде опять какие-то цели в жизни появились…»
***
Февраль, май-июль, 2005.