Ледниковый период. Накрахмаленные вершины гор. Мечтательная голубизна неба. Кристально чистый воздух обжигает ноздри. Что творится в легких? Я физически чувствую, внутри что-то весело лопается, как конфета-шипучка на языке. Борьба с остатками городских выхлопов, с табачным дымом далеких лет, когда без сигареты не могла выйти из затяжной депрессии? Если так, то битва явно не на жизнь, а на смерть. Вроде всё стихло. Шипучка растворилась. А мимо величественной походкой тихоходов бредут мамонты. Как их много! И нет никакого страха, что меня затопчут. Божественные создания! Как жаль, что вы уже исчезли. Может быть, этот малыш и есть тот самый мамонтенок Дима. Сердце сжимается и вот я уже кричу ему вдогонку: "Будь осторожен, не отставай от мамы!"
Лечу над лугом с неимоверной скоростью. Ветер - страстный любовник - скользит по лицу, сжимает в своих объятьях, огибает упругое тело, создавая дополнительную подъемную силу. Рацио сидит на ветке дерева и ухмыляется:
- "Подъемную силу"? Не зря на авиационном комплексе когда-то работала, а то бы, тупенькая, убогенькая, и не смогла бы так описать свои ощущения.
- А не пошёл бы ты, тебя забыла спросить. И перестань вмешиваться, уважай свободу воли. Сегодня вечером я в отрыве, собирай свои манатки и вали отсюда.
Солнечные лучи проникают в поры. Как же надрываются цикады, как на Родосе в таверне, расположенной на горе неподалеку от моря. Высокая сочная трава неудержимо манит. Наверное, и змей там полно, но почему-то нисколечки не страшно. Хочу почувствовать, как сила Земли проникает в меня, питая своими целебными соками. И вот мой Наблюдатель уже видит, паря над телом, как я лежу в зарослях. Подобно Карику и Вале, я - крошечная точка в огромном мире гигантских растений и насекомых. Над головой стоит молодая женщина в красивом платье из льна с мережкой на юбке, у ног сгорбилась морщинистая старуха. Тело начинает вибрировать в такт пению цикад - старая карга длинной иглой проткнула мне пятку. И надо же, выбрала правую пятку, откуда знает, ведьма, что прошлым летом я подвернула голеностоп и упала со ступенек? Слюнявит пальцы беззубым ртом, длинным, закрученным в грязную спираль ногтем подцепляет что-то и тянет. Тонкие белые жгутики. Неужели болезни? Так много? Как же больно! Пятка саднит. Девушка, не прикасаясь к моему лицу, вытягивает из меня обиды. Маленькие прозрачные, бесплотные облачка, очертаниями похожие на моих обидчиков, вылетают из приоткрытого рта. Господи, сколько же их! Вот вылетело еще одно облачко. Даже не сразу сообразила кто это. Четырехлетний соседский пацаненок, радостно прыгает на моей клумбе, вытаптывая ещё неуспевшие окрепнуть ростки бархатцев, пока его мама, улыбаясь, наблюдает эту вакханалию. А я, худенькая шестиклассница, пытаюсь достучаться до нее. Без толку - она не понимает русского, а мне из всех слов на казахском языке приходят на ум только "мектеп" (школа), "ыдыс" (посуда), "су" (вода) и "жимурт;а" (яйцо). И ничего подходящего из словарного запаса о посевных работах и о той хрене, которая сейчас творится на моей клумбе.
А бабка, знай себе, тянет. Позади нее уже огромная куча. Я не могу это видеть. Неужели жгуты зашевелились? Аскариды? Боже, какая гадость. Меня мутит. Может, хоть суставы перестанут болеть? Не хочу рассыпаться по частям и наблюдать, как некогда гуттаперчевое тело гимнастки, способное на невероятные кульбиты, становится заскорузлым, хрустит и не гнётся.
- Тяни, бабка, тяни! - беззвучно кричу я.
Ну, почему я не могу хотя бы попытаться скрыть своё омерзение? Человек меня лечит, а меня выворачивает, когда она смачивает тягучей слюной свои крючковатые пальцы, прежде чем подцепить очередного ленточного червя карамельного цвета.
- Тяни, бабка, тяни! - внутренний монолог продолжается. - Я благодарна, просто первородный грех и человеческие стереотипы о том, что такое хорошо, и что такое плохо, не дают мне выразить свою благодарность словами.
***
- Наталья Петровна, Наталья Петровна, - кнопка-второклассница с косичками, скрученными в две баранки и увенчанными огромными бантами, осторожно дергает учительницу за руку, пытаясь привлечь ее внимание, - Наталья Петровна, а укольчик там не будут делать?
- Нет, Ксюшенька, успокойся, тебя просто посмотрят, - гладит меня по голове.
Вот и моя очередь, коленки подкашиваются. К кабинете очень душно. Уставшая женщина, осмотревшая за сегодняшнее утро уже пять первых классов, без особого энтузиазма проводит медосмотр. Заглядывает в лицо Ксюльки-Шпульки (безобидная детская кличка). Пухлые пальцы, унизанные безвкусными кричащими кольцами оттягивают нижнее веко. Явно заинтересовалась чем-то. Мой Наблюдатель парит рядом, не в силах оторвать глаз от толстых "сосисок". Безумная мысль: "Видно, теперь уже невозможно снять эти кольца, ещё в юности надетые на тонкие, нежные пальчики, - разбухшая плоть распирает под ними, как дрожжевое тесто."
В комнате тихо, лишь скрип шариковой ручки по бумаге, да беззвучная суета моего Наблюдателя:
- Нет, нет, что Вы там пишете. Вы не правы, Вы совершаете врачебную ошибку. Нельзя так поступать, это же ребенок. Ну, проверьте еще раз, нет у нее желтухи.
Поздно. Ничего не изменить. Да и финал заведомо известен. Словно нарочно зашифрованный для избранных, объединенных клятвой Гиппократа, размашистый почерк гласит: "Подозрение на гепатит А. Срочная госпитализация в "Инфекционную больницу № 3".
***
Кровать была придвинута к крохотному оконцу. Держась за металлическую спинку, Шпулька часами стояла на коленках, рассматривая такой близко-далекий знакомо-неизведанный мир за немытым стеклом. Наглухо заколоченная форточка не оставляла никакой надежды, хотя через дырки в трухлявой, давно некрашенной раме в палату проникали тоненькие живительные струйки октябрьского воздуха. Внутри ползал маленький жучок. Иногда он раскрывал свои крылышки, взлетал и с силой ударялся о невидимую преграду.
- Не надо, разобьешься, - успокаивает его. - А Наталья Петровна поставила мне "5" за стихотворение о тебе. Хочешь расскажу?
Губы беззвучно зашевелились:
- Агния Барто. "Мы не заметили жука".
"Мы не заметили жука
И рамы зимние закрыли,
А он живой,
Он жив пока,
Жужжит в окне,
Расправив крылья...
И я зову на помощь маму:
- Там жук живой!
Раскроем раму!"
- "Мама с папой и Димой только вечером придут недолго постоять у окошка. Я не слышу, что они мне рассказывают. Улыбаются, папа показывает мне фокусы, а глаза у всех такие грустные... Стараюсь не плакать, хотя мне все время страшно, особенно ночью. Я накрываюсь одеялом с головой, подтыкаю его со всех сторон под себя, прижимаю к груди коленки и пальцами закрываю уши. Жарко, липнут ладошки, и кружится голова, но всё вокруг затихает, ночные чудища отступают, и когда тетя на соседней кровати, свешивая голову, рвет в чашку, стоящую на полу, это уже не так пугает. Я в домике. Она больна. Мне сказали, я тоже. Мы не разговариваем, ей все время плохо. К нам никто не заходит - все нас боятся. Когда иду в туалет, тёти из палаты, через которую я прохожу, всё время кричат, что заражу их с детьми. Я терплю и почти не пью, чтобы не писать."
Мой Наблюдатель обнимает хрупкую фигурку за острые плечики, торчащие из ночной сорочки, и ласково шепчет ей в ушко:
- Я знаю, физически ты меня не видишь и не слышишь, потому что я - это ты. И хотя живём мы в разных временных измерениях, мы - единое целое, поэтому у тебя сейчас пробежали мурашки, а волосики на ручках встали дыбом. Я расскажу тебе сказку. Давно это было. Уже и не вспомнить никому из ныне живущих, сколько лунных фаз с тех пор сменилось. В штате Нагаленд, в бедной индийской семье, где на свет появлялись только девочки, сводя главу семьи с ума от необходимости заботиться об очередном приданом, на рассвете родилась еще одна девочка. Нарекли ее Рансар, что в переводе с языка Мошанг означало "солнце". Росла она веселой и беззаботной. Любила бегать с мальчишками наперегонки, и даже длинное сари было не помехой. Содранные коленки не успевали заживать, ранки время от времени рубцевались, превращаясь в шрамики причудливых форм: вот, собачка с вздернутыми кверху ушками, настороженно прислушивается к чему-то, а здесь - капелька дождя после долгой засухи, а тут - червячок выглянул из яблочка. Но в 8 лет Рансар сильно заболела.
Продолжение следует...