День первый.Старый город.
Тяжелый Боинг, казалось, завис в воздухе. Там, под крылом, медленно поворачивалась земля - Земля Обетованная, что означает - Обещанная Богом всем. Внизу заблестела кромка прибоя, кораблики покачивались на серебристой, как чешуя рыбы, воде. Вдоль побережья раскинулись красивые здания - Тель-Авив. Какие-то четыре с небольшим часа назад мы покинули мокрую весеннюю Москву, чтобы оказаться под этим ярким, почти летним, солнцем.
Мы, это мой друг и я - оба фотографы, оба люди увлеченные этим делом-фотографией, бредившие ей, отдающие ей каждую свободную минуту. Фотография - это наше хобби, но к этому увлечению мы с Владимиром относимся более чем серьезно.В Израиль мы летим к нашему другу, тоже фотографу - Михаилу Левиту. Личность Михаила Левита очень известная в фотографических кругах, личность легендарная, незаурядная. Фотограф , а вернее - Фотохудожник или, как его все называют, Маэстро занимается фотографией вот уже 45 лет. Победитель многочисленных зарубежных конкурсов, снимавший в бывшем Союзе много и плодотворно, приехав в Израиль в 1994 году с семьей он самозабвенно стал снимать Иерусалим, вернее Старый город. Снимал много, неистово. Его фотографии серии "Это я ,Господи, это я!", поражают, переворачивают сознание, вызывают много споров в среде фотографов. Этично ли снимать людей у Стены Плача во время молитвы, т.е.по сути, интимного разговора с Богом? Мнения разделились, но трудно встретить фотографии более сильные по своей энергетике и переполняющих эмоций.
И вот, наконец, наш самолет коснулся колесами этой священной земли. Толпа плавно перетекает из самолета в просторный аэропорт Бен - Гуриона и растворяется в его просторных, чистых и светлых залах. С тележками, нагружёнными вещами, выезжаем в вестибюль с колоннами , пронизанными косыми лучами света и еще издали видим нашего высокого, радостно подпрыгивающего и машущего руками друга.Встреча была искренней и желанной, всю дорогу до Иерусалима нас не покидало ощущения счастья.Нам предстояло познакомиться с этой землей ближе. От этого предвкушения слегка потряхивало и хотелось как можно быстрей начать это знакомство.
Канун праздника Пасхи, да еще и совпавшей с Песах , это совпадение бывает не так часто, сделало свое дело и Иерусалим радостно гудел и наполнялся паломниками из всех стран. Отели были все раскуплены заранее и мы, остановившись в одном из них, весьма скромном, наблюдали как город готовится к празднику. Иерусалим. Еще подъезжая к нему со стороны аэропорта , наблюдаешь как перед тобой раскрывается панорама белого города.Белого, потому что Иерусалим построен из белого иерусалимского камня , песчаника. Вот уже сотни лет разрешено строить только из него особым указом. И еще: этот белый праздничный город утопает в зелени, что казалось бы странным на этой скудной, пустынной почве, но это -дело рук человеческих и поражает и еще раз подтверждает как этот народ любит свою страну, свой город.
Утро. Я просыпаюсь в странное для себя время- еще не взошло солнце. Подхожу к окну и отдергиваю плотные шторы. Передо мной он-этот город. Розовое небо нежно освещает белые каменные дома, делая их тоже розовыми. Судорожно достаю их кофра фотоаппарат и начинаю снимать, как восходит солнце над этим священным городом, оно выкатывается как разрезанный спелый арбуз без косточек, да, арбузы здесь именно без косточек! С трудом заставляю себя убрать фотоаппарат и, умывшись, иду на завтрак. Внизу, в ресторане наблюдаю, поглощая европейский завтрак, только без хлеба, потому что в эти святые дни мы будем есть только мацу-сухие пластинки, похожие на галеты или на хлебцы, огромное количество паломников-женщин в платочках, одетых очень скромно, разных возрастов со светлыми лицами.
Много паломников и из России. Я уже знаю, что, совпав по времени в этом году, эти два праздника Святой Пасхи и Песах отличаются друг от друга тем, что для православных этот праздник означает: Воскрешение Иисуса Христа, а для иудеев-это Исход, великий Исход из Египта по пустыне в поисках Земли Обетованной. С утра едем в район Меа-Шеарим. Это район, где живут ортодоксальные евреи, которые заняты лишь молитвами и постижением Торы-пятикнижия Моисеева, главного исторического постулата, совокупности законов.
Сегодня там происходит достаточно странный для нас ритуал: сжигание хлеба и всего, с чем он соприкасался. Происходит это потому, что во время Исхода , нельзя было брать с собой хлеб, его заменила маца. И вот мы в этом удивительном районе, скажу, что ничего подобного я не видела. Дома абсолютно запущенного вида, гроздья проводов, свисающих со стен, невероятное количество труб сходящихся и расходящихся прямо на стенах этих домов, краны и вентили находятся в открытом и доступном всем состоянии, подумалось, что оставить весь этот район без воды и света совсем не составляет никаких усилий. Впереди наблюдаем дым и сам, этот более чем странный ритуал. Железный мангал на ножках, который у нас используют для жарки шашлыков, окружен людьми, одетых в черные сюртуки и черные шляпы, здесь же много детей разных возрастов, одетых по-праздничному:в полосатые или клетчатые кофточки черные с белым. В мангале много дыма, горят пакеты из целлофана, в огонь кладут горбушки хлеба, чуть поодаль старый еврей по толстой книге читает молитву, книгу держит помощник , глаза старца закрыты , он покачивается в такт молитве, дети вокруг трут красные от дыма глаза.
Снимать как-то неловко но мы делаем несколько кадров и тактично удаляемся, чтобы не мешать. Дальше мы едем в Старый Город. Я очень волнуюсь, зная, что значит для моего израильского друга этот город, ведь почти все его последние фотографии сняты именно здесь. Мы входим в арку и попадаем в эти священные стены, они тоже из того же иерусалимского камня, но камень этот, пожелтевший,отполированный ногами миллионами людей, до зеркального блеска, вымытые, прохладные улочки, с большим перепадом по светам и теням, что для фотографа сущая катастрофа! Я вдыхаю запах этого города, при приближении к восточному базару запахи усиливаются, пахнет специями, пряностями, крики торговцев зеленью и овощами, кругом развешены яркие ткани, рядами стоят кальяны, гул гортанных голосов, крики чумазых детей, жизнь бьет ключом.
Я практически не опускаю фотоаппарата, снимаю непрерывно, боясь что-то пропустить.Такие лица! Я очумевшая, от запахов, от крика, все это мне потом будет сниться долго по возвращении в Москву и будет манить к себе и тянуть меня в этот мир, пряный , восточный, непонятный, но такой притягательный! И я понимаю своего друга, снимающего только Старый Город и отдавший ему себя без остатка. Я уже почти готова на эту капитуляцию. И я это осознаю.Не было ничего, я не ощущала ни холода, ни голода, ни слепящего солнца, рассекающего эти древние улочки.Я едва успевала менять светочувствительность матрицы фотоаппарата, на ходу приходилось нырять в кромешную тьму и выныривать на ослепительные островки рынка, где кипела особенная жизнь.
Я встала на углу одного такого перекрестка торговых улиц и поняла, что здесь можно стоять и снимать вечно. Подрезая друг друга, наперерез неслись удивительные персонажи этого города. Вот быстро пробежал с криком подросток, на голове которого каким-то чудом держался огромный деревянный поднос с плотно уложенными на нем аппетитными булочками, навстречу не спеша важно, как большая ладья проплыла восточная женщина, сверху донизу задрапированная белыми тканями, я вспомнила, что эта одежда называется хиджаб, который по Корану должны носить мусульманские женщины, чтобы не показывать себя никому, кроме мужа и очень близких.Мужчины в светлых одеждах и платках на голове, которые называются "куфия" и защищают голову мужчины от солнца и песка, если это пустыня. У нас такие платки еще называют " арафатка" после израильско-палестинского конфликта, ее всегда носил лидер Палестины Ясир Арафат, обожаемый советскими членами политбюро.
Я кручу головой, вот в видоискатель фотоаппарата попадает мужчина с абсолютно рыжей бородой, такой рыжей, кто невозможно представить, что она;может достаться ему от его предков.Оказывается, что это такая мода на рыжие бороды, красят их хной или другими какими-то красителями. А жизнь;продолжает кипеть на этом островке света. Вот идет красавица, ее походка, гордая посадка головы на красивой шее, маленькие изящные ступни, тонкие запястья. Все это только угадывается под тканью, которой она обернута, словно бабочка коконом и лишь в прорези амбразуры вижу миндалевидные, влажные глаза, тонкие стрелки бровей. Но какова стать! Ее , пожалуй, не скроешь ничем.
Здесь же , слева от меня огромная гора овощей, в развалах перца и капусты, какой-то странной, плоской, специально выращенной для голубцов, чтобы было удобно заворачивать фарш, словно фокусники торгуют два молодых парня, они громко и зазывно кричат, их руки мелькают со скоростью невероятной.Смотреть на это очень интересно. Я их снимаю и они, видя это, улыбаются и кричат еще громче и их загорелые руки двигаются еще быстрее.
Вообще я заметила, что снимать мне достаточно легко, мужчины улыбаются, девушки смеются, когда я показываю им свое восхищение их красотой, не забывая при этом нажимать "пуск", дети с удовольствием смотрят на экран моего фотоаппарата. Немного тяжело снимать религиозных евреев, они закрываются и пугливо разбегаются по сторонам.Так потом появится у меня серия снимков, под названием " Бегущие". Стараюсь не очень досаждать тем, кто не хочет попасть в кадр. Проявляю такт, так несвойственный нашей профессии, профессии фотографа, снимающего стрит-фото.Но вот мои друзья буквально насильно отрывают меня от этого перекрестка, где я готова провести все десят дней и ведут кормить в настоящее арабское кафе.
Мы проходим еще достаточно много запутанных улочек Старого города и оказываемся в сумраке и прохладе помещения , где в глубине древних сводов и арок дымятся кальяны и рядком в полной медитации сидят очень колоритные мужчины, медленно потягивая дым, они прибывают явно не здесь, а где-то за пределами сознания. Я с опаской прохожу мимо них, снимать их мне просто не приходит в голову, но наш друг Михаил берет где - то табурет, ставит его напротив сидящих с кальянами мужчин, близко, почти вплотную и тихо говорит мне, подталкивая меня в спину:" Садись и снимай". Я растерянно оглядываюсь, но , подталкиваемая его рукой, опасливо пристраиваюсь на табурете в каких-то полуметре от них. Успеваю сделать несколько кадров.
Реакции тех, кого снимаю не обнаруживаю, очевидно, они слишком далеко от меня, в нирване. А потом мы сидим за простым колченогим столом и пьем кофе. Кофе, совершенно непохожий на тот итальянский, к которому я привыкла дома, а что-то такое, ароматное, густое, так хорошо оттеняющее эту действительность, придающее силы, радость. Вот мы выныриваем из-под арки, из ее прохлады и идем есть настоящие фалафель и хумус. И то и другое делается из нута - турецкого гороха, а хумус-это горох, перетертый в пасту с кунжутом, политый оливковым маслом и размазанный по миске. Едят его, подцепляя кусочками питы-арабского хлеба и отправляя сразу в рот. Вкус несравнимый ни с чем. А фалафель-это такие шарики из того же нута, но туда уже добавлен лучок, чесночок, петрушка, специи, яйцо, немного пекарского порошка, все это хорошо вымешано и шарики, величиной с грецкий орех, бросают в кипящее масло, там они плавают, красиво переливаясь на солнце подрумяненными боками. Затем их вылавливают и подают с маринованными огурчиками, луком, кабачками, всем тем, что называют "хамуцим".
Сытые и довольные мы покидаем Старый город. Едем домой с нашему другу, там нам предстоит познакомиться с его женой, с Любой.Сразу спешу сказать, что мы с ней очень подружились, так много оказалось в ней того родного, близкого и понятного, когда не надо стараться понравится, а достаточно быть самой собой, чтобы понять, что этот человек одной крови, с которым можно и поговорить и помолчать и ощущения комфорта нас не покидало, когда эта женщина находилась рядом с нами и опекала и была всем:и сестрой и мамой одновременно. В общем наш друг и его жена составляют замечательную пару, время и возраст над которыми не властно. Оба с замечательным чувством юмора, острым умом и что самое главное:с упорным нежеланием стареть, что им удается блестяще.
Вернулись в отель и , уже лежа в постели , я все еще находилась там, в этом древнем городе, передо мной проносились картины сегодняшнего дня, пестрого, как и весь восток, крикливого, с запахами и красками Старого Города. А за окном погасла заря и белый, такой удивительный город Иерусалим прожил ещё один день и я вместе с ним.
(продолжение следует)