1842 год, Париж
...«Ну и как вы думаете, я могу ответить на вашу просьбу?» - княгиня внимательно глядела на типичного представителя местной богемы, одетого во все лучшее, что он нашел у себя дома.
Обычно здесь, в особняке на rue de Saint-Florentin, собирались исключительно политики, дипломаты, - madame de Lieven, эту знаменитость родом из России, про которую ходили самые невероятные слухи, не особо интересовали писатели и поэты. Но monsieur Маке, талантливому сочинителю исторических романов, которые публика расхватывала мгновенно, стоило тем только выйти из типографии, оказался в числе счастливцев. Господин Гизо, свой человек в этом салоне и, по слухам, чуть ли не тайный супруг вдовствующей княгини, выслушав вкратце предложение, пообещал провести Огюста Маке в этот исключительно политический салон.
«История причудливо переплетается с современностью, и мне всегда нравилось, как вы это показываете. Вы и господин Дюма», - отметил бывший министр образования, а нынче, - опять же, благодаря стараниям то ли своей лучшей подруги, то ли тайной жены — глава всего внешнеполитического ведомства Франции.
В салоне княгини фон Ливен все было слишком уж чинно. Хозяйка была женщина уже пожилая, одетая в траур, но не казавшаяся чересчур уж печальной. Она произвела на писателя впечатление куда более приятное, чем его предупреждали. Нынче, когда прием окончился, она пригласила его в свой кабинет. Она была уже осведомлена о сути его визита, поэтому, когда господин Маке изложил ее, то, казалось, слушала вполуха.
«Я готов заплатить любые деньги...», - начал он и тут же понял, как ошибся, потому что серо-зеленые глаза мадам де Ливен облили его таким презрением, что он уже был рад попрощаться с ней и уйти, проклиная тот день и час, когда согласился на авантюру Дюма.
«Вы же понимаете, что дело не в этом», - проговорила пожилая дама, чуть смягчившись.
«Мне очень жаль, что я заставил вас побеспокоиться», - выговаривал он, залившись краской стыда. - «Конечно, требовать от вас писем супруга или каких-то личных записей было бы слишком опрометчиво. Но я и не требую ничего личного».
«В таких семьях, какой была наша, все личное слишком уж тесно переплетено с общественным. Или, если хотите, историческим», - сухо прервала его княгиня.
Он промолчал, разглядывая свою визави. Сложно сказать, была ли она во время оное красавицей, соблазнявшей властителей мира сего. Истинный аристократизм в ней был виден сразу — тот, который не приобретешь вместе с состоянием. Выражался он в манере одеваться, вести себя, общаться. Ничего особенно надменного и гордого в княгине Ливен он тоже не заметил. Скорее, дама вызывала некоторое сочувствие. Особенно если знать предысторию ее появления в Париже.
«Мы не собираемся указывать никаких имен или фактов современности...», - начал m-r Маке, когда увидел в глазах своей собеседницы просьбу продолжать.
«Я очень на это надеюсь», - княгиня кинула взор на лежащую на столе увесистую папку. Сочинитель надеялся, что там-то и лежали искомые документы, которых он так жаждал. Если это так, и хозяйка знаменитого салона уже готова передать ему их, то дело можно считать решенным.
«Более того», - продолжал он, приободренный зрелищем сокровища, за которым охотился нынче. - «Мы все перенесем в далекое прошлое».
«Насколько далекое?» - немедленно спросила мадам де Ливен. - «Античные или средневековые иносказания весьма прозрачны для читающей публики».
«Кому, как не нам, это знать?» - отвечал на это Огюст Маке. - «Мы и этот факт продумали. Прошлое будет далеким, но не настолько, чтобы оно уже казалось легендой».
«Скажем, двести лет назад?» - предположила княгиня.
«Именно! И как вы поняли?»
«Да немудрено понять», - усмехнулась дама. - «Последние ваши с господином Дюма романы были написаны именно про это время. Поэтому вы не хотите терять читателей, уже привыкших к этому стилю и соответствующим сюжетам...»
Гость удивленно посмотрел на нее. Откуда этой аристократке, которая, как известно, никогда ничего не читала, кроме писем своих многочисленных корреспондентов, и никогда ничего не писала, кроме, опять же, своих многочисленных посланий, образцы которых господин Маке нынче очень надеялся заполучить, знать, как устроено писательское дело?
«И что же, вы всего лишь измените несколько букв в наших именах, рассказав историю так, словно это происходило в шестнадцатом веке?» - продолжила княгиня Ливен, скептически глядя на своего визави.
Сочинитель не знал, что ответить. Он пока только примеривался к сюжету, обдумывая сразу несколько его версий. Непременно должна быть история про личного друга государя, который затем ссорится с повелителем и становится жертвой интриг, покушений, которые в конце концов приведут к гибели. Непременно должен быть мотив роковой любви... Герой уж имелся. Истории о загадочном супруге княгине Ливен, который был вынужден остаться в тени ее колоритной личности, были краткими, но всегда намекали на какую-то загадку. Отчего-то интуиция говорила явно: роковая любовь должна присутствовать и в биографии прототипа. Но кто же стал ее объектом? Законная супруга? Сначала следовало ответить на все эти вопросы, а потом уже создавать план нового романа. Герой был готов. Сюжет — в общих чертах — тоже. Дело оставалось за подробностями.
«Вы слишком плохого мнения о наших литературных способностях, Ваша Светлость», - проговорил Маке, улыбнувшись обаятельно, но заметив, что его обаяние на пожилую даму совершенно не действует.
«Ну почему же? С некоторых пор я отношусь с подозрениям к подобным заманчивым предложениям сочинителей», - ответила она в тон ему. - «Господин Бальзак был жесток...»
«Мы работаем в ином жанре», - разуверил ее гость. - «Наша цель — не показать нравы современности, а рассказать о том, что случилось давно, о чем помнят лишь немногие. Вдохнуть жизнь в запыленные тома хроник...»
«И для этого вам нужны образы ваших современников?»
Огюст Маке понимал, что княгиню так просто не уговоришь. Она подготовилась к разговору, и на каждое его утверждение у нее уже готов свой ответ или возражение.
«Ну, согласитесь, madame la princesse, о многих деятелей истории мы просто-напросто знаем недостаточно...»
«Поэтому вам приходится выдумывать факты и, возможно, новых исторических персонажей?» - переспросила его княгиня с прежней иронией в голосе.
«В этом случае все будет не так, о, совсем не так...», - отвечал ее собеседник. - «В том числе, с учетом деликатного характера дела».
«То есть?» - нахмурилась Доротея.
«Мы найдем в хрониках исторического деятеля, как можно более близкого к вашему покойному супругу по нраву и фактам биографии...»
«Положим, факты биографии вы знаете, секретом они не являются», - деловито прервала его княгиня Ливен. К обычаю перебивать его Огюст Маке приноровился — ожидал же, что даже на порог этого кабинета, весьма со вкусом и дорого обставленного, его не пропустят, а тут его удостоили беседы, причем довольно продолжительной.
«Но откуда же вам известен его характер?» - произнесла она. - «Судя по тому, что спустя пять лет говорят нынче, характера у него и не было вовсе».
«Но это неправда... Человек на эдакой должности, будь он хоть трижды верным слугой государя, не может не быть выдающейся личностью. Я в это верю», - m-r Маке не знал, делает ли он этим княгине комплимент или, напротив, бросает в нее упрек — мол, не ценила такого человека, соперничала с ним, вместо того, чтобы быть соратницей.
«Вы правы... И запомните — что бы не говорили, я его любила. Люблю до сих пор», - внезапно выговорила его собеседница, взяв в руки искомый бювар, обитый зеленым шелком с золотым тиснением в виде лавровых листьев по краям. Слова явно были искренними, сказанными от всей души.
«Возьмите», - продолжила дама, передавая документы в руки писателю. - «Пользуйтесь ими на свое усмотрение. Потом можете сжечь».
«Что вы... Я не позволю себе такого», - понизил голос Маке, подумав, что, возможно, она чуть сошла с ума с горя. - «Это очень ценные документы...»
«Вот поэтому от них лучше избавиться», - продолжила она. - «Или же... У вас все равно никто ничего не будет искать. О нашем разговоре знает только господин Гизо, но это все в его пользу... Он сам мне предложил принять вас и выслушать ваше предложение, которое, если уж быть честной, показалось мне поначалу необычайно наглым».
«Конечно, я не осмелюсь уничтожить документы», - повторил писатель, держа бювар так, словно он содержал в себе некий яд или взрывоопасное вещество, при одном неловком движении способное произвести множество разрушений.
Княгиня фон Ливен его уже не слушала.
«Пользуйтесь ими себе на здоровье, сожгите их или оставьте на память — мне уже все равно», - говорила она. - «Однако у меня есть условия...»
«Какие же?» - спросил ее собеседник, заглядывая в ее неумолимые ясные глаза.
«Во-первых, я буду выступать вашим цензором. Прямо как мой брат — небось, слышали, кто он таков?» - она слегка усмехнулась.
Конечно же, все слышали о брате княгини Ливен, правой руке императора Николая, главе его личного cabinet noir.
«Можете быть уверены, я никогда не напишу ничего плохого о вашем монархе», - отвечал Маке. - «Меня, собственно, не интересует никакая современность... Конечно, в книге будет король, но французский».
«Как раз о монархах можете писать что угодно», - произнесла княгиня Доротея. - «Мой супруг бы не возражал ни в коей мере. Но я не должна присутствовать в этой книге ни в каком виде. Если я в какой-то героине узнаю себя — потребую изъять весь тираж».
Огюст Маке посмотрел на нее удивленно. Собственно, чего-то подобного он и ожидал. Хотя княгиня, не первое десятилетие проживающая за границей, могла бы приучить себя к свободе слова, господствующей здесь...
«Даже если героиня будет играть сугубо положительную роль в сюжете?» - осторожно поинтересовался писатель.
«Я ясно выразилась, кажется?» - княгиня посмотрела на него выразительно. - «Меня не должно быть в вашей книге вообще... Если вам нужен женский образ — что ж, в этих записках и письмах вы найдете множество прототипов».
«Охотно вам верю и обещаюсь постараться обойтись без вас, хотя не могу не признаться, что мне очень жаль...», - отвечал Маке со вздохом сожаления.
«Второе», - продолжала дама. - «Читатели не должны узнать никого в описанных вами лицах... Но при этом те, кто знают нас близко, должны понимать, о ком речь в вашем романе».
«Это сложнее», - признался писатель.
«Я вам могу помочь и разъяснить, если вам что-нибудь будет непонятно», - отвечала княгиня, внимательно посмотрев на него.
«Но для этого, собственно, я и предложил найти историческую личность шестнадцатого века, похожую характером на светлейшего князя», - продолжил писатель. - «Обычные читатели станут полагать, будто читают жизнеописание именно этого деятеля, но вы и ваши друзья будете знать, о ком идет речь...»
«А вы куда более изобретательнее, чем я предполагала», - откликнулась княгиня Ливен и впервые удостоила его улыбкой. - «И уж конечно, талантливее этого m-r Бальзака».
«Вы знаете, как сделать комплимент сочинителю», - в тон ей произнес Огюст Маке.
«Что ж, я только рада, что память о моем супруге будет жива», - вздохнула дама. - «Конечно, вы не останетесь без вознаграждения. Но помните о моих условиях и не забывайте делиться со мной всеми вашими записями»...
В 1846 году увидел свет очередной авантюрный роман Александра Дюма-отца под названием «Графиня де Монсоро».