Я расскажу про одного человека.
Он жил в квартире напротив, с мамой и большой чёрной собакой.
Мама была крупная, очень рыхлая и пожилая, уже женщина с облаком седых волос завитых бигудями. Одевалась она всегда в бесформенные балахоны и ходила сильно хромая на своих распухших, больных ногах. Иногда она выводила собаку на прогулку и тогда они медленно бродили по тёмному двору, задумчивые и неспешные. Я пускал струйки дыма и смотрел на них сквозь окно, развлекая себя тем, что находил в них черты явного сходства...
Потянулось время и за своими простыми делами я едва заметил, как из междулестничного пространства и квартиры напротив, исчезла большая, добрая, чёрная собака. Цокот когтей по каменной лестнице стих навсегда.
И тут я узнал как они плачут. Мама и сын.
Их дверь была не плотно прикрыта и я, бегущий по лестнице вверх, замер, и горло у меня перехватило...
Потом, прошло ещё немного времени и когда я высунул свою голову из потока забот, в соседской хрущёвской квартирке, стало недоставать и этой большой, очень надёжной и улыбчивой мамы.
Я помню как курил свой кэмел у лестничного окна, и было мне явление двух санитаров и большого, тяжёлого свёртка из простыней, перемещающегося вниз с натугой, с красными лицами, по направлению к мигающей аварийками во мраке двора, труповозке...
Теперь, дверь его квартиры, часто оставалась открыта, в свете окон была видна огромная боксёрская груша и почему-то, газеты на стенах вместо обоев. Иногда слышались, резонирующие в пустых комнатах, пьяные, агрессивные, жалобные выкрики, отчаянно одинокого, заброшенного человека...
Потом всё надолго стихло. Навалилось тополями лето, асфальт таял и подавался под каблуками.
В его дверь стучал участковый, а слесарь разбил замок... Я зачем то вышел покурить.
Участковый снял фуражку, отёр лоб и дежурно окликая, скрылся за дверью.
Потом он вышел обратно и вид у него был каким-то другим. Устраивая фуражку на раннюю лысину он перевёл дух и обращаясь ко мне произнёс: "Сосед то ваш, повесился. Будете понятым."
Я зашел зажмурившись, и сжал кулаки так, что хрустнули запястья, но было не страшно - просто вертикальное, пустое тело. Поразило другое, то что в противовес неподвижности этого тела, за окном, непрестанно шевелилась свежая зелень листвы, бликовали стёкла и звуками моторов, в своём бесконечном движении, прояснилась оживлённая и суетливая улица...
Потом, я долго сидел на приподъездной скамейке под цветущими вишнями.
"Никого не осталось", думал я высаживая третью сигарету подряд.
"Мерзость запустения на этой проклятой, вечно спешащей куда-то улице, в потёмках летнего, городского полдня..."
И тут я услышал цоканье когтей. Поднял голову.
Они как раз выходили из подъезда, все трое. Люди держались за руки, а черная собака, просто шла рядом.