Был у меня сокурсник, которого я считал другом. Мы вместе поступали в Мединститут и он оказался дальтоником (не различал цвета), из-за этого не мог быть принят в Мединститут, но как то обошёл Медкомиссию и всё же поступил.
Мы учились в одной группе и вместе закончили учёбу, десяток лет жили в соседних городах, дружили семьями и наши дети тоже дружили.
Фамилия его была Поддубный (однофамилец знаменитого борца Ивана Поддубного). Он был физически очень крепким человеком, ещё в институте серьёзно занялся тяжёлой атлетикой и достиг значительных успехов. Как друг, я всегда бывал на его выступлениях, поддерживал его, искренне радовался его победам. А он всегда это подчёркивал, даже в наших отношениях.
Я «не хватал с неба звёзд»: в институте занимался гимнастикой (для себя), а позднее перешёл в мотосекцию, получил «Права» на вождение и занялся мотоспортом, где мы выступали командой, поэтому и победы были общие. Я не придавал значения его стремлению быть впереди, быть лидером в нашей дружбе: ведь мы друзья, мы равны!
Ещё в Институте, я определился со специальностью – только Хирургия, а мой друг не мог работать в Хирургии из-за дальтонизма, поэтому перешёл на Терапевтический цикл в Дерматологию. Но его и здесь подвёл дальтонизм: ведь цветовые изменения покровов являются почти главными методами диагностики, а он не видел воспаления, покраснений и даже повреждений покровов. Тогда он перешел ординатором в терапию Медсанбата. Из-за этих «поисков» себя он потерял несколько лет.
Я, купив себе мотоцикл, ездил на нём в гости к другу, чем вызывал у него некие недобрые чувства. По работе у меня тоже всё шло хорошо: я был уже Начальником хирургического отделения Медсанбата. В этом скрытом «соревновании» были лишь разные пути движения по профессии, поскольку они были у нас разные. Но, оказывается, всё это очень задевало моего друга.
Во время Карибского кризиса меня назначили Начальником Группы Медицинского усиления, а несколько позднее – Начальником Хирургического отделения Центрального Госпиталя на Кубе и повысили в звании. Это было не в ущерб интересам друга, который эти два года спокойно жил в Ленинграде с семьёй, а я в обстановке Кризиса, был там один.
На 17-м году нашей дружбы в письме с Кубы я посоветовал другу перейти на Токсикологию - дисциплину, которая не является клинической и где его дефект зрения не был бы помехой в работе: надо поступить на Факультет Усовершенствования. Он это сделал, а я искренне поздравил его с этим важным событием.
Я тоже подал документы на Факультет Усовершенствования и был принят годом позднее.
На корабле вернулся в Ленинград и решил навестил друга, поделиться новостью: я тоже поступил! Я шёл к другу живой, вернувшийся из этой «горячей точки», радовался встрече с Родиной и предвкушал встречу с другом.
И она состоялась: открыв дверь на мой звонок, «друг» не заключил меня в крепкие объятья, не воскликнул от радости:
- Ты вернулся!…
«Друг» застыл, видимо, от переполнивших его иных чувств (отнюдь, не радостных, увы !) и только с трудом выдавил из себя:
- Ты – майор?...
Я обнял его, похлопал по спине, а он был вялый, словно не в себе. За столом, когда мы выпили кубинского рома, его жена расспрашивала о морских переходах туда и обратно, о блокаде острова Куба, об опасностях и житье-бытье «там», а он почти не говорил…
После 18 лет дружбы и такой «радостной» встречи, он при встрече всегда отводил глаза, в гости не приглашал и мы стали совсем чужими: даже получив прекрасное место работы – на кафедру Саратовского Мединститута, он так и не смог забыть, что я неумышленно обошёл его в воинской карьере.. Он уехал из Ленинграда, даже не попрощавшись.
Что же было между нами: «дружба» или «стремление быть первым» или вообще ничего не было?
Чёрная зависть одолела светлую дружбу.