Я сижу у нашей соседки, моей любимой бабушки Марфуши и смотрю, как она фигурными ножницами обрабатывает края швов сшитого ею драпового пальто.
Край получается красивый – мелкими зубчиками.
- А можно и мне так? – спрашиваю я.
- Можно, учись - мне протягиваются такие желанные ножницы и лоскут
драпа. Какой восторг! У меня получается!
***
Бабуша Марфуша очень любила меня угощать чем-нибудь вкусненьким.
Это могли быть пышные оладушки, сдобные плюшки, хрустящие сухарики, свежесобранная клубника или малина. Но больше всего мне нравилось пить вместе с ней чай с малиновым, клубничным или вишневым вареньем. Никто не умел сварить его так, чтобы сохранился цвет и все ягодки были целы. А какое оно было душистое!
Когда я стала осваивать науку приготовления варенья, то долго экспериментировала, пытаясь добиться такого же результата. С трудом, но добилась.
***
Муж бабушки Марфуши дедушка Тихон был заядлым охотником и голубятником. Над кроватью у него висели два ружья. Над крышей их домика–полуземлянки была выстроена голубятня. Как сейчас слышу заливистый свист вслед выпущенной стае голубей и вижу, как он машет им тряпкой, привязанной к высокому шесту. Он был лучшим голубятником нашего района. Мне позволялось вместе с ним входить в голубятню, брать моих любимых белых голубков с мохнатыми ножками. Я любила целовать их в клювики. А возвращаясь с охоты, он всегда протягивал мне какой-нибудь букетик: подснежников, сон-травы, колокольчиков или ромашек, земляники с цветами или ягодами, черники, доставал из своей охотничьей сумки и с таинственным видом подавал то кусочек хлеба «от лисички», то огурец «от зайчика», то вареное голубиное яйцо «от кукушечки». Всё казалось необыкновенно вкусным и душистым.
***
Сын дедушки Тихона, дядя Володя, был моим крёстным. Он был очень красивым. До войны служил в кремлёвском полку. Я помню, как замирала от восхищения, глядя на его жену Веру, красавицу с толстой каштановой косой, уложенной короной вокруг головы. У неё были удивительно красивые глаза, они казались бархатистыми от пушистых длинных ресниц. Они оба любили со мной играть. Дядя Володя называл меня «голюбочка» и очень часто делал для меня гоголь-моголь. Теперь дети не знают, о таком лакомстве. Яичный желток растирался с сахарным песком до полного растворения сахара и превращения в густую плотную пену. Это гораздо вкуснее крема на торте.
***
Мы с Люсей играем с куклами на их крыльце. Дядя Ваня (её отец) зовет нас к столу в коридоре пить чай. Он принёс банку свежего мёда, нарезал городскую булку и стал наливать нам в блюдечки мёд. Эта картина запечатлелась так ярко, как будто это было вчера: на струйку мёда падает луч солнца из отверстия от выпавшего сучка в обшивке коридора, мёд кажется жидким золотом. Он такой сладкий, что даже першит в горле, а свежая булка из-за его густоты как будто мгновенно подсыхает по краешку.
***
На ромашковой лужайке перед воротами Протчевых расставляют длинной лентой столы, накрывают их газетами, и все соседи несут тарелки с угощением. Нам, детям, дают сладости и свежеиспеченные булочки. Окно из зала Протчевых открыто и Толик (лучший шутник и балагур на нашем краю) крутит ручку патефона и меняет пластинки. Музыка звучит всё время, пока взрослые угощаются – отмечают очередной праздник. Но вот наступило время песен. Тут уж патефон замолкает. Дядя Яша Шандыбин разворачивает меха гармошки и взрослые (а с ними и мы, если знаем слова) поют «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?», «Ой, Самара-городок», «На муромской дороге», «Стоит гора высокая», «Скакал казак через долину», «Эх, дороги», «Шумел сурово Брянский лес», «Землянка». Репертуар был нескончаемый. Но ведь и поплясать хотелось. Дядя Яша прерывал песни «Цыганочкой», а потом были «Барыня» и «Трепак» с частушками, вальс , фокстрот и танго. Я очень любила смотреть, как танцует мама. Она просто порхала, разрумянившись и улыбаясь. Мы, дети, не отставали от взрослых и тоже танцевали и под патефон, и под гармошку.
***
В доме напротив нашего жили Кузнецовы дядя Петя, тётя Шура и их сын Толик. С тётей Шурой мама дружила. Она иногда у нас ночевала, когда дядя Петя напивался и выгонял её из дома. А Толик отставал в развитии, у него была невнятная речь, и мальчишки его постоянно дразнили и не пускали в игры. Мне было его жалко. Я иногда звала его к нам во двор поиграть.
***
Соседями Кузнецовых были с одной стороны Протчевы, а с другой - Коломыцкие дедушка Николай и бабушка Лена. С ними жила семья их дочери: дядя Иван Гайдар, тётя Соня и их дочь Нелли (она была старше меня на 2 года). Дедушка Николай работал помощником машиниста. Мы всегда знали дни его получек, потому что он в этот день обязательно угощал нас, ребятишек соседей, то конфетами – леденцами или "подушечками", а то и маленькими соевыми шоколадками.
***
Их зять Иван был назначен директором восстанавливаемой после войны школы №33. Он мне запомнился, как в стоп-кадре: высокий, в вышиванке, расшитой васильками по вороту, низу рубашки и рукавов, подпоясанной крученым синим пояском с кисточками, с вьющимся светлым пышным чубом, он улыбается и что-то напевает. А руки его так и снуют, шлифуя сделанную им подставку для цветов.
***
На голову ему свалился с лесов кирпич. Это были первые увиденные мной похороны. Мне был пятый год. Поразило невообразимое обилие цветов и многолюдье. Пришли его коллеги и друзья, ученики и коллеги тёти Сони – учителя школы №24. Улица была запружена народом. Сначала мне показалось это весёлым праздником, но тут я увидела плачущих тётю Соню, бабушку Лену, Нелю. Посмотрела внимательнее на окружающих.
Многие женщины плакали.
- Почему они плачут? – спросила я маму.
- Потому, что умер папа Нелли.
Вот тут и я заплакала.