Богатое фольклорно-эпическое наследие украинского народа отразилось в творчестве Николая Гоголя. Его произведения пронизаны архаичными мифологическими образами и сакральным символизмом. Примечательно, что многое из этой образности и символики восходит к этническому субстрату украинцев, прежде всего иранскому, ведь история родного писателю региона уходит в далёкую древность и хранит ранние формы фольклорных произведений, которые перекликаются с эпосом, сказаниями и сказками ираноязычных народов. На его территории происходили крупные исторические события, приведшие к слиянию культур разных этнических групп, прежде всего североиранской и славянской, и вследствие этого интеграции фольклорного материала.
Славяне и иранцы имеют глубокие и прочные исторические связи, которые не могли не отразиться на их устном народном творчестве. Поэтому необходим тщательный поиск общих фольклорных мотивов. И именно творчество Гоголя, впитавшее в себя вертепное, сказочное, легендарное начало и ориентированное в глубинных сюжетных структурах на миф, раскрывает всё новые и новые аспекты этих взаимовлияний. Так, например, во всемирно известной «Ночи перед Рождеством» (1832) рассказывается, как праведный кузнец Вакула из Диканьки совершил путешествие в далёкий Петербург верхом на чёрте, не дав тому завладеть его душой:
«...Тут он заложил назад руку – и хвать чёрта за хвост.
– Вишь, какой шутник! – закричал, смеясь, чёрт. – Ну, полно, довольно уже шалить!
– Постой, голубчик! – закричал кузнец: – А вот это как тебе покажется? – При сём слове он сотворил крест, и чёрт сделался так тих, как ягнёнок. – Постой же, – сказал он, стаскивая его за хвост на землю, – будешь ты у меня знать подучивать на грехи добрых людей и честных христиан! – Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил на него верхом и поднял руку для крёстного знамения.
– Помилуй, Вакула! – жалобно простонал чёрт, – всё, что для тебя нужно, всё сделаю, отпусти только душу на покаяние: не клади на меня страшного креста!
– А, вот каким голосом запел, немец проклятый! Теперь я знаю, что делать. Вези меня сей же час на себе! слышишь, неси, как птица!
– Куда? – произнес печальный чёрт.
– В Петембург, прямо к царице!
И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя поднимающимся на воздух» [3, с. 116]. В Петербурге чёрт оборачивается в лихого скакуна.
Эта сюжетная коллизия, очевидно, как и многие другие, не является плодом воображения гениального писателя и не заимствована из житийной литературы, как порой предполагалось [4, с. 159; 10, с. 133-134]. Гоголь, происходивший из древнего украинского козацко-шляхетского рода, хорошо знал обычаи, верования и фольклор родного края. Судя по всему, его повесть построена на мифологических сказаниях Левобережной Украины, в которых сохранился архаичный фольклорный мотив езды верхом на демоне.
Данный мотив является иранским по происхождению. Уроженец Хорезма Абурейхан Бируни, который знал древние верования, рассказывает, что первопредок иранцев «Гаюмарс одолел Ахримана, сел на него верхом и стал разъезжать на нём по миру» [1, с. 109]. Потомки древних хорезмийцев и соседящих с ними ираноязычных саков и массагетов, претерпев тюркизацию, приняли позже, в эпоху средневековья, участие в этногенезе каракалпакского народа. В сказаниях каракалпаков-мюйтенов и хорезмийских узбеков-митанов об их предке Тамине (или Тамиме), совершавшем долгие путешествия до Кап-тау, то есть гор Кавказа и Северного Ирана, верхом на пере или дэве (дау), по мнению этнографов, отразились аналогичные иранские предания о Тахма (Тахмурасе) – одном из первых легендарных пешдодитских царей Ирана, который оседлал злого духа Аримана (Ангро-Майнью Авесты) [17, с. 147; 16, с. 91-93, 178]. Он заставил поверженного противника принять облик вороной лошади и тридцать зим разъезжал на нём из края в край земли. Древнеиранский миф весьма красочно повествует об этом событии: Ангро-Майнью «покорно возил Тахма-Урупи по Хванирате, не брыкался, не вставал на дыбы и не бил землю копытами, – только в бессильной злобе грыз удила да временами жалобно выл, умоляя дать ему свободу» [11, с. 172]. Трудно удержаться от сопоставления этого описания с тем, как кузнец Вакула оседлал чёрта [6, с. 41].
Подобно чёрту из повести, олицетворяющий зло Ангро-Майнью искушал людей, пытался завладеть ими, но не обладал силой сопротивления верховному богу Ахурамазде [7, с. 58]. В образе чёрного коня он и сопровождающие его духи нередко появляются в Авесте, Бундахишне и других зороастрийских произведениях [14, с. 208, 303-304]. Очень похоже на гоголевский текст живописует подвиг Тахмураса и знаменитый иранский поэт Абулкасим Фирдоуси в «Шах-наме»:
Герой, Ахримана в борьбе полоня,
Вскочил на него и погнал, как коня,
И после не раз, оседлав сатану,
На нём объезжал за страною страну [18, с. 32].
Присутствует этот гротескный сюжет и в изобразительном искусстве иранцев. Искусствоведы усматривают образ Тахмураса, сидящего на владыке тьмы, во всадниках верхом на коне-звере среди самаркандских терракот IV-VIII вв. [12, с. 138]. Это далёкие прототипы персонажей повести.
Если Вакула, путешествуя на чёрте, видел веселящуюся нечистую силу, заполонившую мир накануне светлого праздника, то в древнеиранских мифах говорится, что дэвы провожали их повелителя Ангро-Майнью обречёнными взглядами из-под коряг и камней. Различие наблюдается и в том, что, согласно персидскому Ривайату, демонический конь в конце обманул и сбросил своего добродетельного наездника [11, с. 172]. По словам Бируни, после этого «Ахриман поднялся, сел на Гаюмарса» и стал вопрошать его [1, с. 109]. У Гоголя всё происходит наоборот: сперва чёрт садится кузнецу на шею и радостно начинает на ней галопировать, затем они меняются местами [2, с. 122].
Интересно отметить, что этнографами около города Шаббаза (ныне Беруни) в Каракалпакстане была выявлена среди местных узбеков очень интересная небольшая группа «еретиков», прославлявших в своих гимнах величие доисламского Хорезма; в их верованиях и обычаях сохранилось много домусульманских черт. У них было записано следующее поверье, перекликающееся как с мюйтенскими легендами о Тамине, так и с гоголевской повестью: «Можно завладеть шайтаном. Для этого надо схватить его одной рукой за шею, а другой за хвост... Надо вскочить на него верхом, он поднимет тебя и понесёт, куда ты захочешь». Хорезмское поверье об укрощённом шайтане является, несомненно, отголоском древнеиранской мифологической традиции [13, с. 33-34].
При этом в хорезмских легендах основателем местного кузнечества оказывается именно первочеловек Джоумард, то есть Гайомард (Гайа Маретан Авесты) [13, с. 296-297], которому Бируни приписывает обуздание Аримана. И тут следует вспомнить не только сакральность фигуры кузнеца у иранцев, которая, как и во всех традиционных обществах, обладала амбивалентными свойствами, чрезвычайную близость зороастризму гоголевской темы освобождения мира от власти дьявола, колядование в раннесредневековом Хорезме [15, с. 87-89] и иранские митраистские истоки праздника Рождества. Сама ситуация, когда капризная красавица Оксана требует от Вакулы принести ей черевички, которые носит сама царица, напоминает коллизии не только сказок, но и нартовского эпоса осетин, например, когда жена нарта Сослана призывает юного героя Амзора (Айсану) привезти ей шубу, что перед Богом поёт воротником, хлопает рукавами, а пляшет полами [5, с. 49; 9, с. 375; 8, с. 83]. Как известно, формирование осетинских сказаний о нартах состоялось в среде аланов, древнейшие же его слои восходят к скифо-сарматской эпохе. Сарматские, а позже – сменившие их аланские племена, наряду с усунями, саками и массагетами, принимали участие в этногенезе каракалпаков и узбеков Хорезма, носивших в прошлом название сарты и являющихся, по общему признанию исследователей, наиболее прямыми потомками древних хорезмийцев, позже подвергшихся тюркизации. Мотивы, связанные с космогоническими и мифологическими представлениями древних иранцев, в какой-то мере были восприняты средневековыми тюркоязычными народами, расселившимися по той же территории и частично включившими в свой состав восточноиранских насельников. Поэтому между осетинским и каракалпакским эпосом существуют выразительные параллели.
У украинцев данные мотивы тоже, по всей видимости, являются субстратным явлением, попавшим в фольклор Левобережной Украины, как и в фольклор народов Приаралья, от их далёких ираноязычных предков. Это можно объяснить тем, что при сложении новых этносов удалось сохранить древние представления, в частности мифологические, автохтонного населения в неизменном или малоизменённом виде. Мифологемы, дошедшие до наших дней в сказках, быличках, преданиях и вдохновившие Николая Гоголя, свидетельствуют о непрерывности фольклорной традиции украинского народа, с одной стороны, и межэтнических связях между ним и народами Северного Кавказа, Средней Азии, Ирана и Афганистана – с другой.
Список литературы
1. Бируни Абурейхан. Избранные произведения. – Ташкент: издательство Академии наук Узбекской ССР, 1957. – Т. 1. [Памятники минувших поколений] / Перевод и примечания М.А. Салье. – 488 с.
2. Вайскопф М.Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. – Москва: Российский государственный гуманитарный университет, 2002. – 686 с.
3. Гоголь Н.В. Избранные произведения в 2-х томах. – Киев: Дніпро, 1979. – Том 1. – 414 с.
4. Дмитриев Л.А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв.: эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. – Ленинград: Наука, 1973. – 304 с.
5. Дюмезиль Жорж. Скифы и нарты. – Москва: Наука, 1990. – 229 с.
6. Дубровина Т.А., Ласкарева Е.Н. Заратустра. – Москва: Олимп; ООО «Фирма «Издательство ACT», 1999. – 208 с.
7. Короглы X.Г. Взаимосвязи эпоса народов Средней Азии, Ирана и Азербайджана. – Москва: Наука, 1983. – 336 с.
8. Нарты кадджыт;: Ирон ад;мы эпос / Текстт; бац;тт; кодта, чиныг ;м; дзырдуат сар;зта Х;мыцаты Тамар;; зонадон редактор Джыккайты IIIамил. – Дз;уджыхъ;у: Гасситы Викторы номыл рауагъдадон-полиграфион куыстуат, 2010. – Ф;ндз;м чиныг. – 766 ф.
9. Нарты. Осетинский героический эпос / Составители Т.А. Хамицаева и А.Х. Бязыров. – Москва: Наука, 1989. – Кн. 2. – 494 с.
10. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. – Москва: Наука, 1975. – 192 с.
11. Рак И.В. Мифы древнего и раннесредневекового Ирана (зороастризм). – Санкт-Петербург-Москва: журнал «Нева» – «Летний Сад», 1998. – 560 с.
12. Ремпель Л.И. Цепь времён. Вековые образы и бродячие сюжеты в традиционном искусстве Средней Азии. – Ташкент: Издательство литературы и искусства им. Г. Гуляма, 1987. – 192 с.
13. Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма. – Москва: Наука, 1969. – 336 с.
14. Толстов С.П. Древний Хорезм: Опыт историко-археологического исследования. – Москва: издание МГУ, 1948. – 352 с., 87 табл.
15. Толстов С.П. Новогодний праздник «каландас» у хорезмийских христиан начала XI века // Советская этнография. – Москва-Ленинград, 1946. – № 2. – С. 87-108.
16. Толстова Л.С. Исторические предания Южного Приаралья. К истории ранних этнокультурных связей народов Арало-Каспийского региона. – Москва: Наука, 1984. – 242 с.
17. Толстова Л.С. Исторический фольклор каракалпаков как источник для изучения этногенеза и этнокультурных связей этого народа // Этническая история и фольклор. – Москва: Наука, 1977. – С. 141-164.
18. Фирдоуси. Шахнаме. – Москва: издательство Академии наук СССР, 1957. – Том первый. От начала поэмы до сказания о Сохрабе. – 675 с.