Мой сын родился в Японии, я там работал тогда. До года сын думал, что его зовут «каваи», по-японски — «милашка». Через неделю после того, как ему исполнился год, переехал в Австрию, там он с тех пор и живет. Одновременно заговорил и на русском, и на немецком, оба языка для него родные, и он никогда их не смешивал. Года в три, когда говорил уже хорошо, приехал в Калугу, к бабушке, и потрясенно рассказывал мне по телефону: «Папа, ты представляешь, здесь все говорят по-русски!»
Кризис идентичности догнал его лет в пять, откуда не ждали: в детском садике рассказывали о Второй мировой войне, и он узнал, что русские и австрийцы воевали друг с другом. Переживал неделю, пытался выбрать, на какой он стороне. Так и не выбрал, решил, что не нужно, ведь сейчас никто не воюет.
Однажды мы пошли в музей «Путешествие во времени», есть такой в Вене, в катакомбах Первого района. Спустились на лифте, сели в машину времени, роль которой исполнял кинозал с движущимися креслами, ветром, брызгами в лицо и даже шнурками у ног, изображающими крысиные хвосты — и оказались в Средневековье. Поднимаясь из зала в зал, постепенно двигались в настоящее время… в какой-то момент оказались в бомбоубежище. Май 1945 года… сирена, канонада, свет мигает, бункер трясет… вдруг наступила тишина, открылось окошко наверху и чей-то голос сказал по-русски: «Есть там кто живой? Выходите, война кончилась»…
Это мог быть один из прадедов моего сына, он, рядовой, был одним из тех, кто освобождал Вену…
Потом они ходили в этот музей с классом. Я прямо вижу испуганно притихшую стайку детей в бомбоубежище, пытающихся понять чужой язык, и слышу звонкий голос сына: «Das ist mein UrgrosSvater!»