У Нилы стиральная машина заурчала как зверь и на высоких оборотах начала биться боком о стену.
Это было ознобно слушать. Заглянула в ванну. Опять забыла, что надо на тридцать минут ставить, а то подшипники стерлись. В это время звонок в подъезд. Никто не должен прийти в такой ранний час.
Видана не вошла, а скорее вкатилась в прихожую, гремя рюкзаком. Выпрямилась — волосы полосатые в стороны. Лицо горит как фонарь. Куртка вишневая вообще наизнанку.
— Ты чего, Виданка? Откуда свалилась? И куртка на левую сторону…
— Молчи, френд;. Я Упадышева.
— Кто-кто?
— И еще Свиньина. И Дурищева. И Пьянкова.
— Ой, милая, да что с тобой? Еле разговариваешь.
— Так я вторые сутки Квасина! Дочь из дома выгнала. Не она меня, а я ее. Я ее…
— С ума сошла?
— Нет, я не Сумасшедшина. Не могу больше. Застряну на часок? Всего четыре пива.
— Проходи, — ужаснулась в душе Нила. День начинался плохо. На улице хлещет солнце из-за туч, ты прекрасен и могуч, стирка в разгаре, на обед ничего. Под окнами натужно подвывает мусорка, не в силах пробиться между личными авто двора. А дети садиковые гуськом обтекают оранжевую мусорку, хохочут о своем. «Нам не до смеха!» — поняла Нила, вытирая руки о халат и шаря в шкафу в поисках каких-нибудь сухариков-чипсов. Есть! Нилина каштановая стрижка мягко золотилась на солнце.
— Есть не хочешь? — протянула Видане хрустящий пакетик.
— Да ну, какое есть. Разве кусок в горло полезет после такого?
— Так что она сделала, дочь твоя?
—То, что она дочь моя. Вот что, — хлопнула банка пивная, как выстрел.
— Нет, не сюда. Садись на кухне. Я буду суп варганить.
Покрошенные соломкой капуста и морковь посыпались в парующую кастрюлю. Видана всхлипнула.
— Ты мне френда или нет? Или ты только «ВКонтакте» френда? То, что девочка шестнадцати лет сметает все из холодильника, никому не оставляет, — ладно. То, что всю косметику мою побрала, — ладно. Не здоровается — пусть. Да, я вела с ней беседы, приманивая тортом. Но она успевала съесть полторта и уйти раньше, чем я мораль свою прочитаю. Хлопок дверью в середине слова — вот такой от нее ответ! Ну, свои грязные кроссовки бросила, а мои надела — это как? Я на работу бежать — только ее бахилы в грязи и увидела. Но если у меня размер тридцать восемь, а у нее тридцать шесть, как я их напялю, а? Пришлось сапоги доставать! Еще как париться! Деньги получила, не успела спрятать — испарились! И ведь спит до двенадцати. Знает, что уйду… Ну, я в юности тоже любила погулять, и оторва была еще та. В общем, мы похожи. Но когда одежда пропадает, тут просто уже вопишь, как Вопилкина.
И она пошла курить на балкон. А находясь там, выкрикивала фразы, продолжая причитать уже с улицы. Нила загрузила картошку, обжарила лук и побежала к балкону. Соседи наверху и по бокам тоже распахнули балконы для улучшения слышимости. Когда еще такой концерт услышишь.
Видана одернула яркую флисовую толстовку, и в комнату покатилась очередная пустая банка.
— Чего? Когда нет одежды? Когда у меня кончаются кофточки, джинсы, белье, я мужа зову: «Йонас, ну что делать?» Он кивает, что, мол, услышал. И все покупает сам, он ведь все размеры мои помнит, а я нет. А тут я стала ругаться с младшей со своей, а он только спросил — собрала ее? Нет, не собрала. Ну, а той вообще глухо, она неделями ходит и спит в одном свитере. Тогда Йонас сам все собрал. Свой сумарь дорожный достал. Все туда запрессовал. И повез… Он всгда сообразит, что делать, когда вообще не знаешь, что делать, и такая жуткая фигня…
— Куда повез, Видана? К деду с бабкой?
— Какое! Пусть поживут пока, они и так больные. Да есть у нас одна комнатка в заводской общаге, от родича досталось. Хотели продать. Вот туда и отвез.
— Так что ж ты орешь — «выгнала, выгнала». Это ж не на улицу, это настоящая крыша над головой.
— Так ненадолго! Она ее спалит, конечно. Мы так потратились с мужем на ремонт, ночами там все скоблили, красили. Младшая наша, постоянно в толпе неформалов ходит. А представь, что к ней человек двадцать завалятся, и что они с этой комнатой сделают. Хоть бы костер не жгли на полу…
— Ну, зато со старшей легче будет, она у вас кроткая.
— Вот и кроткая. А младшая ее боится и не обижает, да и за нас сколько раз старшая заступалась. Попало бы нам по самое «некуда».
Хлопнула входная дверь.
—_Видана, тише кричи, там у меня сын обедать пришел, я отлучусь.
— Я люблю твоего сына.
— Чевооо?
— Люблю, хотя один раз видела. Глаза у него огненные, смертельные.
—Успокойся!
Видана заплакала, а Нила побежала на кухню.
— Ты что-то слышал?
Сын беззвучно смеялся, наливая суп в фигурную колобашку с ручками.
— Слышал, конечно. Она что тут, с утра?
— Да нет. Недавно пришла.
— Я по стадии слышу, что с утра. Она уже говорила, как отца любит?
— Перестань ржать. У Виданы стресс.
— Понятно. А у тебя?
— Да я стараюсь ее жалеть.
— Смотри, не свались тут до конца дня. От жалости. Знаешь, почему отца нашего любит?
— Почему?
— Потому что она Свинкина и Пьянкова, а он с ней говорил, как с герцогиней. Слова такие нашел, что она ему поверила.
— К нему надо прислушиваться.
— Иди, прислушайся к подруге. Она там что-то уронила.
В солнечной комнате пылинки клубились над упавшей на ковер Виданой. Нила подсуетилась, чтобы переместить ее на диван.
— Видана. Ну, ты чего, вообще? Где твой телефон?
— Нарочно не взяла! А то возьму да уйду, а надеяться не на что. И напьюсь.
— А сейчас как? Ты думаешь, я тебя дотащу?
— Нет, обожди… Меня может дотащить только Йонас мой. Он знаешь сильный какой? Он всегда р-работает, ковщик хороший. Они беседки куют, оградки…А дед был кузнецом…
Она упала в подушки. И резко сменила тему.
— Я же летом ездила на юг. Одна!
— Как? А Йонас как же?
— А он заметил, что собираю манатки, и усмехнулся: «Что, опять? Вот дура». Он конечно, не доолен, но знает, что меня надо иногда на свободу отпускать! Знаает… Он сам такой. Вот так хитро прищурился, и опять сидит, решетку из прута гнет. Зато перед поездом как меня отлюбил, что мама не горюй. А когда вернулась через три недели, так еще сильнее.
— Ну, еще бы не любил. Ты вон какая женщина, грудь как пирог с яблоками.
— Нилка, френда. Не заливай, пошарь в карманах. А то засну.
Нила послушно пошарила в ее куртке и нашла номер телефона на обрывке газеты.
— Нашла? Звони, чтобы Йонас пришел и забрал меня.
— А он ругаться не будет?
— Он ругаться будет, если уйду и засну не дома. Искать будет. Он один раз ночью меня искал, а я ряждом была, просто перелела через забор и заснула на той стороне, в двух шагах от подьезда…
Нила лихорадочно стала набирать номер. Она подумала, что ее муж никогда не стал бы так искать. Просто даже не земетил бы…
— Алло, Йонас? Это Нила,ээ…подруга. Тут у меня Виданка разлеглась. Не могли бы вы… Она вроде уже сама не может идти. Ага, диктую адрес.
В это время Видана закрывая глаза бормотала, что многие расы к женщине относятся так себе, жен своих вообще никуда не отпускают, а вот, он, дескать, совсем не такой…Наоборот…
Где-то через полчаса подъехала под окна машина, красная «хонда», и вошел Йонас . Стало неловко, словно артист вошел – широкоплечий, плотный в черной водолазке, чрных джинсах и жилетке кожаной. А шляпа!. Может. потому что лысый? Надвинута низко на глаза, которые на Нилу даже смотрели. Он быстро одел Видану и повел прочь, застегивая на ходу. Движения были размеренные, привычные. На ходу он своей женщине даже волсы лохматые пигладил. Нила едва успела ему на плечо повесить опустевший тощий рюкзак Виданы. И уже с лестницы услышала, как он ей выговаривал:
— Ну что так долго? Вот не идешь ножками. Надо было раньше звонить.
Мало было похоже, что он обозлен, и тем более, что он ее ругал. И Нила невольно пзавидовала френде. Не каждый ведь домой после пьянки так бережно повезет.
Видана в обычном состоянии была молчаливой, улыбчивой и покладистой. А вот когда на нее находило, она разливала по миру свою безбрежную любовь и не было с нею сладу. С этой любовью. Нила, пробегая мимо их дома, видела на балконе мельтешащую фигурку Виданы, которая что-то или выколачивала, или заколачивала, или красила. Изредка она тихо курила, приветствуя свою френду плавным круговым жестом.
Нила же. наоборот, была поспешной и торопливой. Но ее спешка часто напоминала бег на месте.Не все получалось сразу, приходилось переделывать. Зато Нила бралась за самую неблагодарную работу - разбираться со счетами водоканала или с фиромой по установке окон.
В один из дней, полный беготни и неотложных мелких дел, Нила навесила на себя обе руки сумок и, чуть живая, пришла домой. Толкнувшись в первую дверь, кое-как открыла, толкнувшись во вторую, наткнулась на стену. Это — ап! — дверь захлопнулась. Там был ржавый замок, им давно не пользовались. Как он закрылся? Видимо, от сильного хлопка механизм дернулся. Руки-ноги стали чугунные. Внутри натянулась тоска мокрой веревкой. Машинально перезванивая мужу и сыну, утешения не получила. Хотя все они френды, и не только в сети. Мужчины работали и никуда с работы уйти не могли. Дыхание прерывалось. Сумки стыдно валялись на виду, приткнувшись к стене. Позвонила дочке, та своему другу.
— Мама, не дергайся, сейчас приедет мой друг Рыба, он откроет.
Но минул еще час, никто не шел, не ехал…
Нила в панике позвонила знакомому в мастерскую, и тот дал ей телефон подходящей службы, но терпенье уже кончилось. Почти без сознания Нила набрала телефон Виданы:
— Дверь захлопнулась. Я ничего не понимаю. Уйти не могу, жду Рыбу и всех, кто может прийти. Помоги, а?
— Какую рыбу ждешь ? Которая в невод попадет?Да ты там бредишь, френда! Прямо Сказкина, Рыбакова-и-Рыбкина!
Вскоре пришлепала знакомая фигура в расстегнутой вишневой куртке. Это была под ноль остриженная Видана в туземном макияже и улыбкой во все лицо. Она, как фокусник, взмахнув руками, достала из-за пазухи термос и налила Ниле горячего чая. Это на холодном-то ветру. Боже, ты есть.
— Не горюй, френда. Я всем чертям назло вызвала медвежатника. Они, правда, от третьих лиц заказы не берут, но я сказала, что паспорт у тебя есть в захлопнутой квартире. Учти, надо две тысячи, я их принесла. Стой. Не падай, я не хочу с ними разбираться одна. Кто у нас пострадавшая? Ты пострадавшая. Если надо кой-куда, отпущу, тут кафе рядом. Но только быстро.
Нила никуда не пошла ни быстро, ни медленно. У нее настало оцепенение всего тела, и внутреннее тоже. Впала в анабиоз. В отличие от Виданы, она совсем потеряла способность думать. Тем более что они все приехали разом — и дочка, и Рыба с инструментом, и юный медвежатник в маскировочной форме, и муж с деньгами, и все укоряли Нилу, что она такая раззява, а сын деньги на карту выслал. Взлом происходил недолго, по сравнению со всем ожиданием даже мгновенно. Все сгрудившись, смотрели. Муж вспомнил, как сама же Нила эту вторую дверь велела снять и на дачу увезти. Она там стояла полгода в снегу, так что удивительно, как она не распалась на составные части. А потом по просьбе дочки ее привезли обратно для тепло- и звукоизоляции. Вставлял обратно приятель Нилы, который ныне ушел в мир иной. Замок-то был надежный, но всему есть предел. После снега он вряд ли стал лучше.
А потом Видана обнялась со всеми и пошла к себе, а Рыба к себе. А медвежатник взял выручку и тоже уехал, сказал, что уйма работы. А все остальные пошли к Ниле.
Каждый сел, где хотел — кто чай пить, кто газету читать, дочка стала пиццу из холодильника разогревать, муж замок откалывать от двери, чтоб больше такого не повторилось. А Нила загрузила недостиранное белье в стиральную машину. В том числе свой длинный халат, до которого всегда не доходила очередь. И, конечно, через некоторое время машина опять начала биться боком об стену.