Власть всегда знает лучше нас самих,
что нам надобно, особенно, если это демократическая
власть, т.е. отражающая интересы народа.
Не ясно только одно, кого она имеет в виду,
говоря о народе-себя,или всех остальных.
Судя по её деяниям, она имеет в виду лично,
себя, и преследует сугубо личные интересы.
- 1 –
Это было ничем не примечательное летнее утро обычного выходного дня.
Я лежал на диване и читал книгу, поэтому на необычную тишину, царившую в квартире, в начале, не обратил особого внимания, посчитав, что в этом нет ничего странного. Однако, по прошествии некоторого времени, она начал меня несколько смущать, вызывая внутренний дискомфорт и какое-то странное, неприят-ное, непонятно откуда появившееся, чувство тревоги. Не было слышно, столь обычных для выходного дня щебетания птиц, детских голосов в саду под окнами, лая выгуливаемых собак, шума машин. Не раздавались, как обычно бывает, особенно по утрам, какие-то случайные, ничем не объяснимые и едва слышные постукивания, доносящиеся откуда-то издалёка, лёгкие, трудно объяснимые, поскрипывания, или непонятные шорохи - одним словом то, что столь характерно для раннего утра обычного выходного дня.
Моя квартира, расположенная в многоэтажном доме, выходила окнами в неболь-шой, но густой садик, окружённый с остальных сторон такими же-почти ничем не отличающимися друг от друга-домами.
Постепенно эта тишина стала отвлекать меня от чтения, заставляя невольно к чему-то прислушиваться: я уже не мог сосредоточиться и прочитанные страницы вылетали из головы, не оставляя ни малейшего следа. Если до этой минуты лежать было так удобно и уютно, то теперь всё стало как-то не так: не то, что не так, но как-то неудобно, как-то не по себе, что ли.
Теперь тишина казалась даже несколько настораживающей: она давила, вызывая чувство пустоты не только в квартире, но и в доме, и на улице. На сердце становилось всё более неспокойно и тревожно …..
Полежав ещё пару минут, я отложил в книгу сторону, поднялся, не спеша подошёл к окну и выглянул на улицу. Было пустынно: не видно было ни единой живой души, словно все повымерли. Это совсем было странно и непонятно. Я открыл окно и слегка высунулся наружу. Не было слышно ни шелеста листьев, - не чувство-валось ни малейшего дуновения ветра - стояла полнейшая тишина. Казалось, что вся природа замерла в каком-то странном ожидании чего-то ……. . Обычно так бывает перед надвигающейся грозой, когда всё стихает, чтобы затем быть разбу-женным громовыми раскатами грома, а несколько позже обрушившимся ливнем. Однако сейчас на небе не было ни облачка, оно было чистым, голубым и безмятежным.
Закрыв окно, я в задумчивости пошёл на кухню, набрал воды в чайник и поставил его на плиту.
-Что же это такое? – подумал я, - странно. Пожалуй, надо выйти и посмот-реть.
Выпив чашку кофе, я накинул лёгкую летнюю куртку, положил во внутренний карман- так на всякий случай - своё журналистское удостоверение и вышел.
Было совершенно тихо и пустынно, как на кладбище. Не просто пустынно, а необычайно пустынно: не разъезжали машины, не было видно ни единого пешехода, не было даже птиц и собак и, совсем странно - машин с новыми полицейскими, прозванных в народе фараонами, которых последнее время стало больше бродячих кошек и собак. Даже ветки деревьев, казалось, замерли в мертвящей неподвиж-ности, испуганно опустившись к земле.
Я подошёл к краю тротуара, остановился у поребрика, и стал оглядываться по сторонам.
Поворачивая голову, то влево, то вправо, я надеялся, что увижу хотя бы одну промелькнувшую где-нибудь живую душу, но всё было тщетно – улицы были пустынны.
-Да, что же это такое происходит ….. ? – не успел я подумать, как неожи-данно, из-за левого угла, стоявшего на противоположной стороне вдоль улицы дома, с визгом вылетела машина полиции - словно специально поджидавшей, когда же я появлюсь на улице - и резко затормозила рядом со мной.
Опустилось правое стекло, и оттуда выглянула красная, заспанная, лоснящаяся от жира, плохо побритая физиономия.
Я стоял не шевелясь, словно не замечая её, поскольку желания разговари-вать с фараонами, не испытывал ни малейшего. Более того, их появление в этот момент вызвало у меня какое-то нехорошее предчувствие. Почему – то засосало под ложечкой, между лопаток побежала капля пота, стало как-то просто не по себе.
Из открытого окна протянулась рука и пальцем поманила меня подойти поближе. Не проникаясь ни малейшими положительными эмоциями к данному представителю власти, я, тем не менее, не желая обострять сразу же отношения, не вынимая рук из карманов джинсов, медленно подошёл.
- Ну, что стоим? - раздался глухой недовольный голос из машины.
Я пожал плечами, не желая вступать в полемику.
- …и долго так намерен стоять?
Я вновь лишь пожал плечами.
- Ты, что языка лишился?
Я в третий раз пожал плечами, а затем повернулся и пошёл в сторону дома.
- А ну, стой! - раздался теперь уже хриплый и злой оклик из машины. Послы-шался щелчок открывающейся двери автомобиля, а затем резкий удар, когда она закрылась.
Я остановился и повернулся к подходящему фараону лицом
-Что, русский язык позабыл? Разучился отвечать на вопросы?
- Не слышал разумного вопроса, ответил я.
- Ага, произнёс фараон, - а ну-ка, давай в машину!
- Зачем? – спросил я.
- Поговоришь сейчас, лицо его побагровело, рука крепко сжала жезл.
- Слышь, - крикнул он в сторону машины, - что делать-то с ним? Сопротивление властям при исполнении.
- Да ты его жезлом, он сразу станет понятливым, раздалось из машины.
- Не положено. Сказано - доставить немедленно, но без применения силы.
Я подумал, что имею дело или с сумасшедшими, или…, тем более что пустынные улицы наводили на нехорошие размышления. Мой многолетний опыт журналистской работы подсказывал, что с фараонами, особенно, когда они при исполнении и не в духе, лучше не связываться. И вообще, лучше от них всегда держаться подальше. Поэтому, решив пока ничему не удивляться и, тем более, не сопротивляться, мало ли что от них ещё можно было жидать, я, не спеша, сделал несколько шагов в сторону машины. Однако, особенно моё удивление вызвала его фраза о том, что меня куда-то следует немедленно доставить. Значит, они сидели в засаде и ждали, когда же я выйду на улицу. Под ложечкой вновь нехорошо засосало
…. почему не позвонили, не предложили зайти к ним?
Что-то было не так. Явно не так. Но, что? ....
- Давай быстрее, - сказал он, взглянув на часы, - и так уже опаздываем.
Через несколько минут, когда я понял, что мы направляемся не в отделе-ние, а куда-то - в место совершенно иное, на моё недоумение, выразившее в вопросе, один из них ответил, что они меня везут туда, куда им приказано
- Что, известно даже, куда меня следует отвезти?
- Да!
- Именно меня?
- Да.
- А вы не ошибаетесь?
- Нет! – коротко, но резким недовольным голосом, словно я уже надоел им своими вопросами.
Это уже было совершенно неожиданно и весьма неприятно.
- И куда же, позвольте полюбопытствовать? – делая вид, что не замечаю недовольства, спросил я.
- Куда приказано, туда и доставим, - проворчал водитель. - Слишком много говоришь. Мало, что закон нарушил, так продолжаешь его по-прежнему нарушать …..
- Я нарушил закон? Вы что, обалдели? Я же едва успел выйти на улицу, как вы меня того…….
- Что-то ты слишком много разговаривать стал…….
- А это что, запрещено?
- Прикидываешься, что не понимаешь? А ещё журналист. Не пройдёт! И ксива твоя не поможет. Много вас сейчас таких забывчивых, непонимающих развелось. Всё добиваетесь чего-то. А чего? - сами не знаете.
- Разговаривал с нами? - Разговаривал, факт. Значит, закон нарушил. А говоришь, не нарушил!
- Да, разговаривал. Вы спрашивали - я отвечал. И что в этом такого? Причём тут закон нарушил? Какой закон? Что уже и разговаривать нельзя?
- Без лицензии – нельзя!
- Без какой такой лицензии? Вы соображаете, что говорите?
- Мы закон выполняем, а ты его нарушаешь – без лицензии никак нельзя.
- Какой лицензии? - спросил я уже совсем тихо, решив, что имею дело с сумасшедшими, или пьяными.
- Без той самой... А, может быть, и нескольких …. . Что прикидываешься, словно не знаешь?
- Ну, ничего, сейчас там с тобой быстренько разберутся! Выведут тебя на чистую воду, гадёныш.
- Где там? Куда же вы меня всё-таки везёте ? - спросил я, уже понимая, что происходит что-то страшное и, по-видимому, именно с этим связано отсутствие людей на улицах и стоявшая гробовая тишина.
- В «Министерство Пропаганды Русского Языка»!
От услышанного я просто онемел, потерял дар речи, в голове помутилось, за-тошнило. Насколько я знал, такого Министерства вчера вечером ещё не сущест-вовало. Правда, в нашей демократической стране, а вернее, в том, что от неё осталось после 50 лет управления, так называемыми либеральными плутократами, можно было ожидать, бог знает что. Но чтобы за ночь было образовано Мини-стерство и, судя по всему, так активно начавшее действовать, что утром уже опустели улицы – это уже было не смешно, а странно, если не больше.
Это говорило о …..
Неужели всё так плохо? Наверное, да……
Но улицы-то, почему сразу опустели?
Хотя Министерство и называлось «Пропаганды Русского языка», что несколько обнадёживало, с другой стороны, его влияние оказывается столь велико, что даже фараоны из МВД подчинялись распоряжениям, исходящих из него. Значит в табелях о рангах, оно стояло выше даже самого МВД. Это было уже опасно! И не просто опасно, а чертовски опасно. Вывеска может быть одна, а цели преследоваться совершенно иные. А, это значит, что речь может идти только об одном - о государственном перевороте наверху. Это может оказаться пострашнее событий в Германии тридцатых годов – там также было своё министерство «Пропаганды».
Это было даже не чертовски опасно, это было уже страшно!!!
Страшно ассоциациями с прошлым, с последствиями для оставшихся обломков разворованной, распроданной и просто уже частично захваченной восточными и южными соседями, когда-то великой страны. А ведь начинали-то с перестройки, с борьбы за демократию, а закончили исчезновение каких-либо демократических норм и институтов вообще, и практически гибелью не только большей частью русского населения, но и самого русского языка почти повсеместно.
Начинали с Единой и могучей России, а заканчиваем её разрозненными остатками, Объединёнными регионами и пока, ещё формально принадлежащих России, отдельными областями с местными удельными князьками – бывшими губернаторами.
«Министерством пропаганды русского языка», - господи, какая насмешка судьбы!
И потом, о каком русском языке может идти речь, если его за последние десятилетие в России практически стали забывать, русских на улицах встретить было всё труднее и труднее, в основном это были ….,, да….
- Послушайте, начал я……
-Можешь ты быстрее двигаться, или нет? Опаздываем же! - прерывая меня, заорал первый фараон. Лицо его постепенно превращалось из багрового в фиолетовое, как у алкоголика на последней стадии запоя….
- Нам же приказано его доставит к …, а мы опаздываем. Ты что, тоже хочешь нарушить закон? Ты хочешь, чтобы мы, как и он, стали государственными преступ-никами?
От последних его слов я почувствовал, как от страха у меня вдоль спины теперь побежали уже не капельки, а струйки пота. Это был не просто бред, а какая-то государственная патология, если всё что я слышал, было правдой. Не успел я выйти из дома, как сразу оказался в ситуации, которая, оказывается,
кем-то уже была заранее предусмотрена и просчитана без моего ведо-ма. Более того, меня ожидали, когда я выйду из дома, чтобы отвести в место, где меня также уже ждали, и ждали как преступника. Ведь уже только за то, что я вышел
на улицу и ответил на пару вопросов фараонов, по их словам, успел стать государственным преступником, если, конечно не ослышался.
Ситуация выходила за рамки регламентируемыми всеми до сих пор сущест-вовавшими законами. Судя по всему, с недавнего времени в стране главным зако-ном стало отсутствие каких- либо законов вообще.
А, если бы я не вышел бы из дома?
Они что, ворвались бы ко мне в дом?
Нет, здесь всё-таки что-то клеилось. Значит, вломиться ко мне домой они не могли, не имели права. Значит, права-то у них всё-таки ограничены! Это мне придало некоторую уверенность, на сердце стало несколько спокойнее.
- А когда, Министерство то образовано? – спросил я уже более спокойно и даже несколько небрежным тоном, словно меня это не особенно касалось.
- В ноль часов, ноль-ноль минут, сразу после принятия вчера в двадцать один час ноль-ноль минут закона о «Лицензировании русского языка для населения России».
- А кем же был принят этот идиотский закон?
- Ну, ты – блин, рано, или поздно договоришься, и окажешься совершенно в ином месте! Принят он был уже ночью на заседании Генерального совета правящей партии «Объединённые Города России» и её «Добровольным центристским фронтом беспартийных либеральных функционеров», «Независимым объединением правых -демократических членов» и всем известными «Свободными соратниками и после-дователями».
- И что, вот так сразу, организовали за три часа Министерство?
- Не только его, но и филиалы, и подразделения во всех крупных и средних городах и населённых пунктах, которые ещё остались русскими….
- А, что президент?
- Полностью поддержал эту инициативу и тут-же и подписал закон, который сразу же единогласно и приняли.
- Господи, ещё и закон?
- И кто же его утвердил?
- Ты что с луны свалился, Дума, разумеется! Правда, левые были против.
И что же это за закон был написал за пару часов, спросил я с издёвкой, на которую они, неожиданно, к моему удивлению отреагировали достаточно спокойно.
- Ну и любопытный же ты! Смотри, там, куда тебя везём, попридержи лучше язык, а не то мало ли что.
- А Закон, обязывает всех русских говорить только по русски, если не забыли, и помогали другим русским, которые его забыли, вспомнить.
- Но у нас русских-то-кот наплакал, в основном……… А с ними как быть?
- Что как?
- Журналист же ведь, не понимаешь, что ли? Ведь без лицензии теперь никуда. А лицензия денег стоит. Теперь понял?
- Что, мало наворовали?
- Но -но, договоришься сейчас у нас….
- Однако, прошептал я. - Когда-то в далёкие не демократические, но добрые времена по такому поводу говорили – «маразм крепчает».
Что же дальше-то будет? .....
- 2 –
Министерство Пропаганды
Минут через пятнадцать мы подъехали к старинному, недавно отрестав-рированному Особняку, когда-то принадлежащему одному из крупных бизнесменов, недавно повешенного за финансовые афёры с китайцами в Хабаровске, который у них был столицей Байкало-Амурской провинции Китая.
Взвизгнув тормозами, машина резко затормозила и остановилась.
Насколько видел глаз, со всех сторон к Особняку подъезжали такие же полицейские машины, чёрные «Джипы» с мигалками, грузовики, крытые брезентом и набитые людьми. Некоторые из прибывших выбирались из машин самостоятельно. Других - либо их выталкивали, либо выволакивали силой сопровождавшие их фара-оны, или солдаты национальной гвардии президента, или постаревшие «Моло-досподвижники» - оплот и продолжатели дела правящей партии. Их, кого по одному, кого, сформировав в группы, толкали к центральному входу. По нему же,
в свою очередь, но уже в обратную сторону – на выход - двигался такой же, правда, более разрозненный поток, по-видимому, прошедших уже процедуру лицен-зирования. Среди них, наверное, были и реабилитированные, и лицензированные, и сертифицированные и приговорённые к наказанию преступники, и отступники полу-чившие свои сроки, и отправившиеся добровольно их отбывать во избежание худшего.
Всё, что я увидел, вновь навеяло неприятные напоминания о не из такой уж далёкой истории одной Европейской страны прошлого века.
- Интересно, к какой группе отнесут меня, мелькнула невольно в голове мысль.
Фараоны выходили из отдельно расположенной недалеко от центрального входа двери: некоторые слегка пошатываясь, другие - явно старались держаться более бодро, что, впрочем, у них плохо получалось. Судя по всему, процедура касалась не только простых смертных, но и самих стражей нового порядка.
Один из сопровождавших меня фараонов, вышел из машин, открыл заднюю дверцу, давая понять, что мне также необходимо выйти. Не успел я опомниться, как он бесцеремонно схватил меня за рукав вытащил из машины и потащил к большой и широкой лестнице, ведущей внутрь здания, куда таким же образом за руку волокли ещё десятки людей.
- Убрать, - прошипел я, к этому времени уже несколько сориентировавшись, каким языком с ними следует обращаться, и выдернул свой рукав куртки из его лапы.
- А, ну, давайте быстрее – уже менее уверенно рявкнул он.
Войдя в дверь, он резко ускорил шаг, вновь схватив меня за рукав, увлек за собой. Через несколько мгновений мы уже мчались по каким-то длинным и узким коридорам. Некоторые из них освещал верхний тусклый свет, другие освещались только светом, падавшим из постоянно открывающихся и вновь с грохотом закрывающихся по обеим их сторонам дверей - сворачивая то влево, то вправо, то поднимаясь по одной лестнице, чтобы вскоре по другой уже спуститься вниз. Некоторые такие же странные пары нас обгоняли, других - обгоняли мы. Вскоре я полностью перестал ориентироваться, в каком направлении мы двигаемся.
- Быстрее, ну, быстрее же! Неужели вы не можете быстрее? Мы же опаздываем,
Глаза его были наполнены страхом, и здесь со мной он был уже на – Вы.
- Господи, мы опаздываем, меня же накажут, накажут, повторял он ежеминутно……
- Куда мы опаздываем, - спросил я, задыхаясь от бега и столкновений с такими же, как и я, куда-то мчавшимися людьми, - и за что вас накажут?
- Ну, как Вы не понимаете? Я сопровождаю государственного преступни-ка..., я должен вас доставить к назначенному времени……, в назначенное место - я не выполняю свой долг….
Я настолько опешил от подобного заявления, что на мгновение почти остановил-ся, но резкий рывок за руку, почти что опрокинувший меня на пол, заставил тут же вприпрыжку устремиться за фараоном.
Я государственный преступник!!!??
Я уже об этом и забыл-то, а оказывается……
Коридоры были забиты толпами, по-видимому, таких же государственных преступников, как и я, поскольку их так же бесцеремонно волокли за руку, - таких же, как я ничего не понимающих - двигающихся во всевозможных направле-ниях и с разными скоростями. Одни были в сопровождении, как и я; вторые были без сопровождения - те, которые уже, наверное, перестали быть государственными преступниками - и двигались уже не спеша, по-видимому, соображая, куда им нужно идти. Были и третьи, тоже уже без сопровожде-ния, но несшиеся куда-то с широко раскрытыми глазами. В глазах некоторых можно было прочесть, что они находятся
в полной прострации от происходящего, или в полном ужасе от не понимания того, что с ними происходит, но в предчувствии, что происходит что-то не совсем хорошее, и может произойти ещё что-то, более худшее, если оно ещё не произошло. В руках у них были какие-то бланки: у кого-то чистые, у других заполненные, с сини-ми, красными, зелёными печатями и штампами, и кучей подписей. Такие иногда на мгновение останавливались, заглядывали в эти бланки, а затем озирались по сторонам, и вновь бросались куда-то бежать, вжав голову в плечи.
На одном из этажей, вдоль стен на корточках сидели мужчины и женщины. Обхватив голову руками, они медленно раскачивались из стороны в сторону и тихо стонали.
- На мой вопрос, кто это такие, фараон, тащивший меня за руку, коротко бросил, - отказники.
- Что, что, - не поняв, спросил я.
- Отказано в лицензировании….
- И что дальше?
- Поражение в правах, выселение в приграничные области с Китаем, или области под юрисдикцией НАТО.
Поскольку часть всех спешащих куда-то людей, также были государствен-ными преступниками, то меня несколько успокаивало и обнадёжило то обстоятельство, что нас было большинство.
Но, если в государстве большинство населения – преступно, значит прес-тупно само государство в лице его руководителей, а не население.
А это уже было особенно страшно, потому что означало, что государство стоит на краю окончательной гибели.
А понимает ли руководство?
Может быть, и понимает. Но в таком случае …..
В таком случае оно понимает также и то, что уже ничего сделать не может и поэтому только делает вид, что управляет остатками государства. А на самом деле – выкачивает из него последние остатки возможных ресурсов и насилует ещё окон-чательно не уничтоженное население, набивает, стоя на краю пропасти, свои карманы, чтобы затем куда-нибудь сбежать. То есть само руководство, было насквозь продажно и предавало, как и ранее - но более бесцеремонно и нагло - свою собственную страну и собственный народ.
Правда, от этим моральных само заключений легче на душе не становилось.
Кое-где вдоль стен стояли отдельные экземпляры, которые, суд по внешнему виду полностью потеряли понимание всего происходящего, в том числе даже, где они находятся и что им следует делать. Поэтому они прислонились к стене, чтобы хотя бы, немного перевести дух и привести мысли в порядок, чтобы затем вновь броситься очертя голову неизвестно куда, чтобы получить заветные печати и подписи и отдать последние деньги.
Всё это было весьма и весьма странным, совершенно непонятным и напоминало сумасшедший дом во время переезда или пожара.
Тяжело было осознавать, что и мне предстояло вскоре пройти через всё это безумие.
Несмотря на царивший, на первый взгляд полнейший хаос, мой сопровож-дающий хорошо ориентировался в хитроумном переплетении лестниц, множества поворотов и всевозможных коридоров – узких и широких, с окнами и без оных; где-то с включёнными высоко под потолком люстрами, где-то совсем не освещённых и полутёмных.
Наконец, мы ещё раз поднялись по лестнице - кишащей непонятными личностями, к которым, судя по всему, теперь принадлежал и я - на какой-то этаж, и свернули направо.
- Вам сюда, сказал, сопровождавший меня страж, и указал на большую массивную дверь со старинными ручками по правой стороне коридора, на которой висела больная бронзовая табличка с надписью «Министр пропаганды»
- А, вы?
Он отрицательно покачал головой.
– Да входите же скорее, и так уже почти опоздали.
Я взялся за ручку и потянул её на себя, но дверь даже не шелохнулась.
- Да быстрее же, нервно, то ли вскрикнул, то ли всхлипнул, сопровождающий меня страж порядка, - вы опаздываете, ваше время истекает. Это может совсем, совсем плохо кончиться.
- Для кого? - спросил я.
- Господи, да какое это имеет значение?
Не понимая, почему моё время истекает, и от такого маловразумительного ответа по поводу для кого и что плохо кончится, я схватил ручку двумя руками и потянул её на себя.
Дверь открылась……
…и я оказался в длинном узком кабинете, в конце которого, освещаемого светом, падающим из двух больших - до самого потолка и тоже узких - окон. Под двумя портретами - известных и постаревших государственных лич-ностей - сидел человек. Когда я вошёл, он поднял голову от бумаг, разложенных на столе. У него была достаточно большая залысина и лицо сильно и безнадёжно уставшего человека. Одет он был в пиджак с галстуком, как на портрете слева от него за спиной - и у него было такое же глупое выражение лица, как на портрете за его спиной справа.
- Что же это вы опаздываете, закричал он, привстав из-за стола и упёршись в него двумя руками, - нехорошо, нехорошо.
- Это что же, получается? Мы здесь, понимаете ли, работаем, не покладая сил и здоровья, а вы выходите, значит, с самого утра непонятно зачем на улицу, и сразу же нарушаете законы. Вам что, было плохо дома? Вы кто - закоренелый преступник, вышедший на дело, или обыватель, нарушающий закон по незнанию? А?
Вы выходите на улицу, не обладая ни одной лицензией, дающей вам право разговаривать на русском языке, или его диалекте. Вы, что ни слушаете на наше Российское Радио? Вы, значит, пренебрегаете ими, то есть нашими законами! Так?
Кто вы - друг, враг?
Когда он столь истерично обратился ко мне, то внешний его вид, манера держаться, почему-то напомнили мне по кадрам кинохроники и фотографиям, которые я когда-то нашёл в архиве, то ли Керенского, то ли Каутского, или ещё кого-то. А, может быть, в нём были черты обоих одновременно? Лицо было не только глупым, но и необычайно злым, чем напоминало ещё не менее известную личность, когда-то первым возглавившим правящую партию.
- Но нет, Вы – журналист. Значит, делали всё осознанно! – продолжал он. – Значит, провоцировали! Да?
Постепенно он распалялся
От такого ошеломляющего начала я окончательно остолбенел и на какое-то время потерял дар речи.
По-видимому, удовлетворённый произведённым на меня впечатлением своей вступительной речи, он продолжил
- Кто вам дал право говорить на русском языке без данного на то вам разрешения? У вас есть лицензия, дающая вам право изъясняться на каком-либо виде русского языка?
- Лицензия? – тихо переспросил я, не решив ещё, имею я ли дело с сумасшед-шим, или с обыкновенным паясничающим мерзавцем.
В его вопросе скрывалась каверза, которая пока была недоступна для моего понимания.
Хотя, всё происходящее со мной за последнее время, заставляло думать, что все вокруг сошли с ума.
-Так есть, или нет?
Прежде, чем ответить, я не спеша подошёл к его столу и сел в придвинутое к нему кресло, что на минуту он даже замолчал и всего глазах на минуту мелькнуло чувство крайнего удивления, - он явно не ожидал от меня такой наглости, - которое он сразу спрятал, однако дальнейшее показало, что я выбрал правильную тактику, поскольку далее таких воплей он более не позволял.
- Но я разговариваю на нём всю жизнь, и никогда, ни о какой лицензии речи даже не шло.
- Вот именно, вот именно, полная анархия, так сказать. Каждый мог говорить всё что угодно, где угодно, сколько угодно и как ему было угодно: мог объяс-няться в любви, сюсюкать, оскорблять, унижать, и, вообще не было никакой демократии в этом вопросе, сплошная анархия и либерализм. А у нас в стране демократия, поэтому всё должно быть в соответствие с законами, которые нас устраивают.
- Устраивают Вас?
- Нас, Вас, всех, кто привержен и согласен, так сказать, с нашими зако-нами. По-вашему, мы демократию зря насаждали все эти годы всеми доступными и разнообразными нам способами, иногда весьма даже оригинальными, я бы даже сказал, казуистическими. Разумеется, я оговорился, я хотел сказать не казуистическими, а каузальными, ограниченными, так сказать, рамками закона.
- А почему всё это происходит?
- Почему, спрашивается, нам приходится применять столько средств и сил, чтобы наш русский язык стал великим и могучим?
- И я отвечу вам без ложной скромности. В целях искоренения и выкорче-вывания из Великого и могучего нашего, так сказать, родного языка, в произ-ношении и написании проявлений и замашек прежнего тоталитарного режима, влияние которого, к сожалению, ещё проявляется. Мы, не жалея сил, пытаемся любыми путями насажд …., извините, - ввести новые демократи-ческие принципы, делающие его свободным и независимым от ложной интеллигентской морали и всяческой старой культуры. Теперь мы раскре-постим его. Мы освободим его от ненужного культурно-го наслоения старых традиций и классических принципов, использованных в литера-туре отжи-вшего строя, и прошлых веков, которые позволят подрастающему поколе-нию пользоваться им безо всяких не нужных им ограничений.
- Мы полностью отменяем обучение русскому языку в школах, ибо только обуче-ние православного мировоззрения и христианской религии позволят осознать и понять всю глубину языка, его могущество и величие…….
У меня всё больше и больше складывалось впечатление, что передо мной находится не совсем психически нормальный человек. Правда, с другой сто-роны, если ретроспективно бросить взгляд на руководство страной за последние примерно пятьдесят лет, то это чувство находило полное подтверждение в ярком её представителе, истеричную речь которого я вынужден был теперь выслушивать.
- Как говорил один из первых руководителей нашей партии – Мы всех загрызём, кто будет идти против нас, или положим их на рельсы и проедим по ним трамваем. Я напомню также слова и другого нашего столпа демократии, который обещал «всех топить в сортире». Наверняка он имел в виду тех, кто проповедовал насаждение в нашем языке не восточных принципов мудрости, а местные принципы морали и культуры.
- Господи, подумалось мне, до чего же мы дошли, если я - образованный, интеллигентный человек, должен сидеть сейчас перед подобной св…. и почему-то выслушивать этот, почти шизофренический бред. А ведь он - один из главных клерков руководителей нашей страны
- Да, кстати, - воскликнул он, - а кто Вы по национальности и где роди-лись?
- Что? В Минске? Значит вы не русский, но проживающий на территории принадлежащей России! ....
Он побледнел - патетика сразу оборвалась, вокруг рта обозначились мор-щины, глаза расширились от ужаса, по лбу катились капли пота – и медле-нно опустился на стул.
- Господи, как же это я забыл? Это моя вина …., это же преступление против нации - тихо негромко, словно убеждая в чём-то самого себя, произнёс он. – Как же это так? Что скажет он – при этом обернулся и взглянул на висящий слева за спиной портрет, словно тот был живой, и внимательно присушивался к нашей беседе, отмечал любые промахи своего протеже на этом важном посту.
Он медленно протянул к телефону дрожащую руку и набрал номер.
Через некоторое время в трубке послышался мужской голос.
- Это министр……, спросил он? И вдруг внезапно, словно поперхнувшись, замолчал.
Через мгновение, словно подброшенный невидимой пружиной, он вскочил и вытянулся во фронт. Тощая, выпяченная вперёд грудь; левая рука, плотно прижатая к телу, правая - с поднятым локтём и прижатой к уху трубкой; приподнятая вверх голова, обращённая в пол оборота к портрету за спиной, производили впечатление преступника, выслушивающего свой окончатель-ный, не подлежащий пересмотру приговор.
- слушаю, слушаюсь, да, разумеется…… , понимаете, я …… Что, уже знаете? Я забыл ….. . Нет, не страдаю, заработался ….. , не спал три ночи. Вы тоже? Сочувствую, понимаю …. . Не делаете подобных ошибок? Пони-маю. Случайно, …., исправлю, сейчас же, немедленно, не отходя от кассы. Да, да…., я понимаю, …. конечно, уже не в магазине, и не продавец….., вы совершенно правы. Лицо его стало бледным, словно у вампира из какого-то фильма ужасов. Капли пота уже не просто катились по нему, а сбегали целыми ручейками….
Неожиданно его левая рука сделала судорожное движения назад к брюкам ….. В воздухе запахло словно в уличном сартире …….. .
Но вот он осторожно – словно она была хрустальная – положил трубку на аппарат и застыл с закрытыми глазами, его била мелкая дрожь. Затем как-то негромко и жалобно всхлипнул, вновь пощупал себя сзади левой рукой и бочком, бочком вдоль стола молча, стал смещаться влево. Его взгляд, устремлённый на меня, был неестественно застывшим: левое веко подёргива-лось; губы плотно сжаты; голова, была повёрнута тоже влево и, одновремен-но приподнята вверх – словно его разбил какой-то странный паралич.
По-прежнему молча, словно в замедленной съёмке, он левой ногой повер-нул кресло, за высокой спинкой которого скрывалась невысокая дверь. Здесь всё его тело передёрнуло, словно он прикоснулся к высокому напряжению, но, также пятясь спиной, постепенно стал смещаться к двери - не отрывая от меня взгляда – но уже бормоча и шмыгая носом
- …..я щас, щас я……; того….. , скоро….., значит; а то …., массы не поймут…. .., имидж и всё такое…, да …, и не только…… , но и значительно позже….., укоренить……, искоренить, ……. , осознать…., исправить…., донести……., отменить…., законодательно…., противозаконно…., альтернатива……; в лапу, в лапу, только в лапу ……., медведи же…..; уничтожить…., нет, нет, гиены….. , свежая кровь….., на фронт…., в едином порыве…
…..стукнувшись затылком о верхний косяк двери, он, согнувшись в поясе, также медленно пятясь спиной, открыл её своими ягодицами и исчез за ней.
Ясно, что после беседы по телефону, он был полностью деморализован и невменяем.
Правда, и по его предшествующей речи можно было предположить, что уже в начале нашей встречи его невменяемость определялась гипертрофированным сознанием собственной значимости, подкреплённой, по-видимому, незадолго, определённой дозой наркотиков. Сейчас же, судя по блеску в глазах и нервной жестикуляцией, он был на грани нервного срыва и явно не осознавал никто он такой, ни где находится, ни что ему следует делать.
Что-то сказанное ему по телефону невидимым собеседником привело его почти, что в коматозное состояние.
Его лексикон, несомненно, представлял несомненный интерес, определяя его социальной происхождение и его род занятий до занятия соответству-ющего кресла. Интересно, а были ли у него лицензии, позволяющие ему изъясняться столь велеречиво и экзотически? Надо будет не забыть его об этом спросить, когда вернётся. Интересно, какова будет его реакция?
После достаточно долгого отсутствия дверь за креслом открылась. Он появился при полном параде – с зачесанными назад и напомаженными бри-ллиантином волосами, с замазанным защитным кремом под левым глазом синяком и благоухающий дешёвыми французскими духами, словно уличная шлюха. Не спеша он протиснулся между креслом и столом и занял на своё место, как и прежде, но уже с какой-то пачкой документов в руках.
- Ну, вот, дорогой мой, с натянутой на лицо подобии лучезарной улыбки, произнёс он.
– Вот и всё у нас с вами улажено. Извините, не знал, не осознал до конца, не оценил, не учёл момента. Вы наш известнейший, оказываетесь, журналист. Даже не предполагал. Вы вроде меня – генерал, только на своём, журналистском фронте.
- Вот, все необходимые для вашей работы, лицензии уже все подписанны. Самим!
- Понимаете?
Так что мы вас уважаем и ценим вашу работу на благо Единых городов и сёл России. Так что отправляйтесь, работайте, пишите, в том числе и в нашу газету. Если нужна помощь – окажем, не стесняйтесь, обращайтесь. Но толь-ко знайте – вы всё видим, всё знаем. Так что……… , сами понимаете, в случае чего – того, конечно только в самом крайнем случае…
- Простите, спросил я, - а вы имеете лицензии на формы беседы, которые использовали при общении со мной?
Лицо его налилось багрянцем до такой степени, что я испугался, что его может схватить апоплексический удар.
- Кстати, продолжил я. – а почему бы вам не ввести лицензии на слёзы. Стала человеку, например, плохо на душе, ему захотелось заплакать, а лицен-зии у него нет, ни на плач, ни на рёв, ни на всхлипывания.
Представляете, сколько ещё денег могли обрести ваши компаньоны по партии «Единые Город и сёла России»? Это же Клондайк, да и только, да и от Городов и сёл очень быстро ничего не останется, и вы сможете быстренько отбыть на Запад.
Он вновь обернулся теперь уже к портрету, висящему слева, и вновь стал бочком пятиться, как я уже знал к скрытой креслом двери.
Не став дожидаться завершения этой сцены я также осторожно, как и он, бочком-бочком стал сдвигаться к выходной двери, - не забыв при этом прих-ватить, принесённые им, и пописанные для меня лицензии, затем, резко повернувшись и с трудом приоткрыв дверь, протиснулся в образовавшуюся щель - в коридор.
И вновь попал в сумасшедший дом, где сотни людей бегали по коридору с желанием получить подписи и печати на лицензиях, которые у меня были и подписаны, и отштампованы в течение нескольких минут.
И так я стал обладателем всевозможных лицензий, причём бесплатно, позволяющих мне выражаться, изъясняться, объясняться, ругаться, даже не литературно, и при этом на полном законом основании. Так сказать, с соизволения Самого!
Сунув лицензии во внутренний карман, я стал стараться быстрее пробраться к выходу из этого «сумасшедшего дома» ……
05.07.2018.