Я рос очень спортивным и любознательным пацаном. Быстро бегал, легко перемахивал через довольно высокие штакетные заборы, которых во дворе и окрестностях было немерянно, сигал, разогнавшись, через глубокие лужи, огромные, как озера, и при этом мои ноги всегда оставались сухими. С детства неплохо боролся с применением таких приемов, как бросок через бедро, через плечо, подсечка, бросок через голову. Умел боксировать.
Этому всему нас, дворовую малышню, на общественных началах вполне ответственно и, даже можно сказать, профессионально, обучали старшие ребята, которые уже ходили в различные спортивные кружки и секции, коих в то время было очень много, и они были доступны всем детям, независимо от социального статуса и толщины кошелька их родителей.
Как и все дети нашего двора, я обожал играть в футбол. Мы тогда говорили, хорошо мотался. Но больше всего любил стоять на воротах, где умудрялся брать одиннадцатиметровые даже от Толи Кобылицкого, взрослого уже парня, ходившего в настоящую спортивную школу и игравшего в настоящей юношеской футбольной команде.
Зимой мы всем двором, на привязанных к ботинкам или валенкам "снегурах", "пионерах" или, кому повезло, на приклепанных к ботинкам "дутышах," гоняли мяч на самодельно залитом посреди двора катке, клюшками, сбитыми с помощью гвоздей из разломанных деревянных ящиков и обмотанных изолентой, у кого она была.
Но кроме всего вышеописанного, благодаря своей любознательности, хорошей памяти и тому, что родители всегда с уважением относились к моим способностям и поощряли их развитие, я еще до школы научился читать, писать и хорошо считал. Легко запоминал песни и стихи, был "на ты" с таблицей умножения. И даже иногда поражал взрослых знаниями о романе Льва Толстого "Анна Каренина", хотя, естественно, в то время его еще не читал, но слышал и запомнил многое из дискуссий отца с его коллегами, молодыми Днепропетровскими литераторами и журналистами.
Однажды, во время одной из таких дискуссий, я впервые в жизни услышал словосочетание, красота и мелодичность которого произвели на меня огромное впечатление. Это словосочетание показалось мне тогда совершенным, и звучало так - Владимир Маяковский.
Потом я с замиранием сердца слушал стихи, которые читали друзья отца. Четкий, твердый, уверенный, рубленный ритм каждого нового стихотворения меня просто завораживал. Я слушал - и эти рубленные, звонкие и уверенные фразы свободно входили в мою гостеприимную для всего нового и интересного голову и уютно там располагались.
С тех пор очень многие стихи и поэмы Маяковского навсегда поселились в моей голове, а сам Владимир Владимирович Маяковский стал первым, среди многих поэтов, которые стали любимыми.
На утренник, посвященный двадцать третьему февраля, в мой детский сад пригласили нашего управдома. Я его почему-то очень хорошо помню. Невысокий, плотный и лысоватый полковник с доброй и приветливой улыбкой. В начищенных до блеска сапогах, синих галифе и защитного цвета кителе, на котором было очень много наградных планочек, а над ними желтая звездочка, как я позже узнал - Звезда Героя Советского Союза.
Вся концертная программа была подготовлена специально для этого человека. Мы пели и танцевали под аккомпонимент на пианино нашего музыкального руководителя. А я еще решил проявить личную инициативу и вызвался прочитать стихотворение.
Воспитательница поинтересовалась названием того, что я собираюсь читать, и когда услышала название - "Стихи о Советском паспорте" и автора - Маяковский, тут же без сомнений и с радостью разрешила. Единственной проблемой было то, что сама воспитательница, похоже, этого стихотворения никогда не читала и не слышала.
Я вышел на невысокий помост, который служил как бы сценой. Выставил вперед правую ногу и поднял, сжатую в кулак правую руку. Так всегда делал папин друг, дядя Гена Сосновский, когда начинал читать стихи Маяковского. И грохнул:
- Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись...
И тут случилось нечто, для меня абсолютно не понятное. Побелевшая от ужаса воспитательница, схватила меня за руку и потащила прочь со сцены.
Полковник и, вслед за ним, присутствовавшие взрослые, начали смеяться и хлопать. Я не понимал, почему воспитательница прервала мое такое прекрасное декламирование этого замечательного стихотворения, упирался и не хотел уходить со сцены. Но она была намного сильнее меня и, быстро стащив со сцены, увела из зала, где проходил утренник. Там передала на руки нянечке с наказом в зал меня больше не пускать.
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!..