1. «Я их хранил в приделе Иоанна…»
Я их хранил в приделе Иоанна,
Недвижный страж, — хранил огонь лампад.
И вот — Она, и к Ней — моя Осанна —
Венец трудов — превыше всех наград.
Я скрыл лицо, и проходили годы.
Я пребывал в Служеньи много лет.
И вот зажглись лучом вечерним своды,
Она дала мне Царственный Ответ.
Я здесь один хранил и теплил свечи.
Один — пророк — дрожал в дыму кадил.
И в Оный День — один участник Встречи —
Я этих Встреч ни с кем не разделил.
8 ноября 1902
Придел — либо специально выделенная часть основного здания храма, либо пристройка (обычно с южной или северной стороны) для размещения дополнительного алтаря с престолом для богослужений.
Напомню, 8 ноября 1902 – это дата объяснения Блока с Любовью Дмитриевной Менделеевой (далее – Л.Д.).
Напомню, что Блок тяжело тосковал по ней с 1898 года.
Напомню, что прошедшей осенью-зимой Л.Д. дала ему надежду, но раздраженная его нерешительностью, весной попыталась порвать с ним. Но Блок отказался принять разрыв: «…так что "знакомство" благополучно продолжалось в его "официальной" части, и Блок бывал у нас по-прежнему.»
Потом всё лето в Боблове на глазах у Блока: «…Со зла я флиртовала… в Боблове с двоюродными братьями Смирновыми, тоже гимназистами, которые все поочередно влюблялись в меня и в мою сестру.»
Потом всю осень… «Я рвалась в сторону, рвалась из прошлого; Блок был неизменно тут, и все его поведение показывало, что он ничего не считает ни потерянным, ни изменившимся. Он по-прежнему бывал у нас.
Но объяснения все же не было и не было. Это меня злило, я досадовала пусть мне будет хоть интересно, если уж теперь и не затрагивает глубоко. От всякого чувства к Блоку я была в ту осень свободна.»
Как может сделать «интересно» девушка с надоевшим поклонником – можете нафантазировать себе все эти издевательства сами.
И вот 8 ноября 1902 года Блок написал предсмертную записку, взял револьвер и поехал к ней.
Но это только один пласт. Другой… Блок из дневников 1918 года: «…В конце января и начале февраля [1901 года] явно является Она. Живая же оказывается Душой Мира (как определилось впоследствии), разлученной, плененной и тоскующей…». И Блок 25 января 1901 года принял на себя миссию. Андрей Белый: «В Видении Блока загадано Блоку: произвести на земле – катастрофический акт: совершить несовершимое» – освободить Её, встретить Её, утешить, возрадовать Её! Вести Её в наш мир!
Как? Блок, из неотправленного письма:
«…Разумеется, это и дерзко и, в сущности, даже недостижимо… однако меня оправдывает продолжительная и глубокая вера в Вас (как в земное воплощение пресловутой Пречистой Девы или Вечной Женственности, если Вам угодно знать)»…
То есть и целью, и средством было проявить в любимой – Её!
Наиболее близок к своей цели Блок, по-видимому, был мистическим летом 1901 года, а потом отвлёкся на земные свидания с Любочкой, на мистические странствия с двойниками, потом получил ответку и за то – «разрыв», и за другое – лето кошмаров… К осени 902 года провал миссии виделся уже отчетливо.
В своём «пророчестве» – мистическом видении в юности:
Сбылось пророчество мое:
Перед грядущею могилой
Еще однажды тайной силой
Зажглось святилище Твое.
грядущая могила, как цена, видится вполне отчетливо. Так что Блок шел на последнее свидание не только, как на решительное объяснение, но и как на последний шанс, на последний эксперимент, на последний ритуал – на жертвоприношение…
Что произошло бы, если бы Л.Д. сказала «нет», гадайте сами, но не для того её сразу подставили Блоку, чтобы теперь дать какие-то шансы на успех его миссии… Любочка, которая «от всякого чувства к Блоку… была в ту осень свободна», Любочка сделала, что от нее требовалось: сказала «да». В процессе объяснения она «…в душе не оттаивала, но действовала как-то помимо воли этой минуты, каким-то нашим прошлым, несколько автоматически. В каких словах я приняла его любовь, что сказала не помню». Никто ей никакой «воли» давать не собирался – она «действовала как-то… автоматически». Под диктовку фактически! Она даже слов, которые произносила, – которые за неё произнесли! – не запомнила!
А потом Блок вернулся домой и написал это стихотворение.
Оно воспринималось бы проще, будь записано четверостишиями, первые двустрочия которых – что было раньше: «Я…хранил огонь лампад», «Я пребывал в Служеньи много лет», «Я… один… дрожал в дыму кадил» – а последние, что он получил в награду: «И вот — Она, и к Ней — моя Осанна», «Она дала мне Царственный Ответ», «Я этих Встреч ни с кем не разделил»…
Но самые последние две строки…
И в Оный День — один участник Встречи —
Я этих Встреч ни с кем не разделил…
Мы рады, конечно, за «отрока», который когда-то «зажигал свечи», но приватизировать «земное воплощение пресловутой Пречистой Девы или Вечной Женственности…» – вряд ли это то, ради чего данный отрок начинал своё Служение…
И напомню то стихотворение:
Имеющий невесту есть жених;
а друг жениха, стоящий и внимающий ему,
радостью радуется, слыша голос жениха.
От Иоанна, III, 29
Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу.
Она без мысли и без речи
На том смеется берегу.
Люблю вечернее моленье
У белой церкви над рекой,
Передзакатное селенье
И сумрак мутно-голубой.
Покорный ласковому взгляду,
Любуюсь тайной красоты,
И за церковную ограду
Бросаю белые цветы.
Падет туманная завеса.
Жених сойдет из алтаря.
И от вершин зубчатых леса
Забрежжит брачная заря.
7 июля 1902
Блок тогда, летом, на фоне «кокетств» Л.Д. с «гимназистами» вдруг ощутил себя «шошбеном», другом жениха, который «не завидовал жениху и его счастью с невестой: он знал, что должен был помочь им соединиться и, выполнив свою задачу, он с удовольствием и радостью покидал свое место на сцене».
Теперь – никаких «женихов», теперь он – «один»!