Недетская война. 6. Смелого пуля боится...

Юрий Рязанцев
Предыдущая: http://www.proza.ru/2019/05/08/744


6. «СМЕЛОГО ПУЛЯ БОИТСЯ…»

     Полгода тому назад, в мае 1941-го, мне исполнилось шесть лет, а как много изменилось с той поры!

     Теперь просыпаюсь хмурым ноябрьским утром, и у меня изо рта валит пар – так холодно в остывшей избе. Русская печка ещё тёплая, я укрыт старым овечьим тулупом, он щекочет завитушками ноздри, и хочется чихнуть на всё происходящее вокруг. Но в животе бурчит от постоянного голода, и надо спускаться на ледяной пол.

     Сначала оглядываю сверху всю избу. Вот в углу стоит кочерга, возле порога лежит топор, а на скамье перед столом с мёртвым самоваром – толстая открытая старая книжка «Беломорские сказки». Я её выпросил на время у тёти Поли (семь месяцев назад), и с той поры прочитал только одну страницу. Там Ивана-царевича сразу же зарыли в землю по шею и пообещали снести ему голову. Мне стало очень страшно, и чтение с тех пор не возобновлялось…

     Быстренько слезаю на пол. Внизу так холодно, аж жуть! Стягиваю с печки тулуп и выхожу наружу, где мороз.

     Валенки преогромные, латаные сто раз, болтаются на ногах. Тараню ими снег. Проваливаюсь, оставляя глубокие следы. Направляюсь туда, где еда и тепло.

     Сначала прохожу мимо поленницы, потом - мимо сарайчика. В нём ещё полгода назад кудахтали куры и выдавали по желанию свежайшие яйца. Бреду через двор.

Всё ужасно просто:
В шаге от беды –
У тропинки косо
Костылей следы…

     И вот, наконец, двери в наш бывший санаторий, как мы его называем по привычке. Вхожу. Тишина. Ни одной живой души, все – раненые и медперсонал - по палатам. Нам, детям, запрещено там появляться. Мы не видим матерей целыми днями.

     В самом конце коридора в кухне горит слабый огонёк. Значит, там готовится еда. Надо незаметно, чтобы не мешать, войти, сбросить тулуп и ждать, ждать…

    А вдруг произойдёт чудо, и всё будет так, как тогда - до начала войны? То есть, совсем недавно.

     Это значит – кругом полно народа. Шум, гам, толчея у кабинетов, просьбы и требования со всех сторон, как в любом санатории.

     А сейчас я сижу в кухне и согреваюсь у жаркой печки. Рядом тётя Поля – наш повар.

     Обычное меню на каждое утро: чай с сахарином и чёрный хлеб. Правда, хлебом его назвать трудно – тяжёлый, как глина, а если сожмёшь в руке, то из него потечёт мутная жидкость.

     На обед тётя Поля готовит нам кашу из измельчённой сосновой коры, приправив её корицей.

     В животе у меня бурчит так, что, кажется, слышно за сто километров вокруг.

     Вскоре рядом со мной садятся друзья: трое мальчишек и одна девочка. Как и я, они готовы сожрать буйвола.

     Голод – главное и утром, и днём, и вечером, и ночью. Со всем остальным мы как-то справляемся сами.
 
     После «завтрака» мы выходим во двор. Снег не прекращается ни на минуту. Несмотря на полутьму, идём гурьбой на речку в полном молчании. Будем кататься с крутого бережка Якоти на салазках.

     В один из таких дней Мишка угодил в прорубь, где госпитальные нянечки обычно полоскали бельё для раненых. Мы успели вытащить его оттуда и повели к тёте Поле сушиться, а он упирался всю дорогу и ревел, потому что утопил рукавицу и боялся, что мать будет лупить его за это.

     Зная её характер, мы с Витькой решили сказать ей, что Мишка вообще утонул, надеясь её разжалобить. Она сразу же завопила: «Мишка! Что вы сделали с моим Мишкой! Утонул Мишка!»

     Тогда он, полуголый, выскочил из-за двери, где прятался, и бросился к ней. Но мать сразу же крепко отшлёпала его. Хотела наказать и нас с Витькой за обман, но мы успели удрать.

     Грохот канонады быстро приближался. Всё чаще и чаще по местному радио звучало: «Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!» После налёта коротко звучало: «Отбой!»

     На наше счастье, ни одна фугаска не упала на территорию эвакогоспиталя. То ли фашистские асы не видели его из-за естественной лесной маскировки, то ли легко установили с помощью авиаразведки, что здесь ничего интересного для фашистов нет.

     Позже, после разминирования, мы находили в лесу множество глубоких, огромных воронок. Видимо, немцы так по привычке боролись с партизанами.

     По репродуктору ежедневно звучала сверхпатриотическая песня, злившая наших несчастных калек:

«С бандой фашистов сразиться
Сталин отважных зовёт.
Смелого пуля боится,
Смелого штык не берёт!..»

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/05/09/939