У иконописцев
Как-то меня послали с донесением. Приказано было доставить пакет в далёкую часть. Зима, мороз, вьюга. К вечеру добрался до деревни. Предстояло переночевать. Подошёл к крайнему дому. Немного отряхнулся на крыльце и постучал. Скрипнул деревянный засов. Дверь открыл мужик в пёстром фартуке. Волна белого морозного воздуха, исчезая, покатилась от двери.
– Отряхнись и заходи, – просто сказал хозяин.
Я старательно обмёл веником сапоги, снял и встряхнул шинель. Наклонил голову, перешагнул высокий порог и вошёл в избу. Жаркий воздух приятно обдал лицо.
– Садись, служивый, обогрейся, – предложил хозяин. – Скоро вечерять будем. Да ты сапоги-то сними. Ногам отдых нужен.
– Спасибо, люди добрые.
Я повесил шинель и сел на скамью около печи. Осмотрелся. В избе было необычно. В красном углу было много икон. Перед устьем печи в свете горящих дров сидел хозяин в фартуке. Перед ним на какой-то подставке стояла большая широкая доска. Присмотревшись, понял – это икона. Лик ещё не был прорисован. Хозяин тонкой кистью рисовал край одежды. В стороне на лавках сидели два парня и при свете керосиновой лампы что-то растирали в ступках. На столе лежали кисти и стояли маленькие и большие банки.
– Как зовут тебя, служивый? – поинтересовался хозяин.
– Иваном.
– А меня - Фёдором. Мои помощники: Алексей слева, Пётр справа. Кстати, ты бы разложил свою шинель на печи, да и папаху тоже надо бы просушить.
– Спасибо, Фёдор.
Я аккуратно положил шинель и папаху на печь и опять сел, прислонившись к ней ещё не отошедшей от холода спиной.
Вскоре зашумел самовар, и Фёдор скомандовал:
– Пора ужинать. Алёша, Петя, накрывайте на стол.
Хозяин сам взял ухват и достал из печи горшок. В нём оказалось тушёное мясо с картошкой. Фёдор большим деревянным черпаком разложил каждому в глиняные миски мясо, потом прижал к животу каравай и отрезал от него четыре больших куска хлеба.
– Приступаем, – сказал хозяин и сел к столу. – Иван, если желаете, то можно есть с луком, – добавил он. – Мы это любим.
Поели сытно. К чаю Фёдор дал каждому по куску сахара. Как мне показалось, мне даже большему, чем у других. Пили медленно. Наливали в блюдца, подолгу на него дули и понемногу откусывали от куска сахара перед каждым глотком.
– Всё, – скомандовал Фёдор. – Ты, Иван, ложись спать на топчан, а мы ещё немного поработаем.
– Спасибо, хозяин, выручил, а то я продрог сегодня.
– А что, вьюга ещё не утихла? – спросил Фёдор как бы у всех.
Алёша посмотрел на окно.
– Стёкла заледенели. Не видно.
– К утру, может, и утихнет, – задумчиво произнёс Петя, – а сейчас – нет. Хоть и не видно, а слышно как ветер свистит.
– Да, – задумался Фёдор. – Слышь, Иван, поссы в эту банку.
Я исполнил, не понимая, зачем это ему нужно. А Фёдор спокойно поставил банку рядом с собой, обмакнул в неё кисть и продолжил рисовать икону.
В моей душе всё перевернулось. Как возможно такое богохульство?! Они пишут иконы, а сами, выходит, не верующие?! Я остолбенел. С детства привык трепетно относится к вере, к иконам, а тут такое!
– Что замер? – вывел меня из ступора спокойный голос Фёдора. – Ложись спать.
Я машинально взял с печи папаху, шинель и молча подошёл к указанному месту. Положил под голову папаху и расстегнул хлястик шинели. Она развернулась в широкое полотно. На одну сторону шинели лёг, другой стороной накрылся. Но сна не было. Тяжёлые думы роились в голове, не давали уснуть. «Что же теперь будет? Как же Бог их накажет? Громом поразит или ещё как?» Теперь вспомнилось, что икон у них в красном углу много, а лампада не горела. Сели ужинать без молитвы. «Может, и крестов на них нет?» Долго лежал раздумье, пока усталость не взяла своё.
Проснулся рано. Светало. Осмотрелся. Всё было цело. Все спокойно спали. «Живы, - удивился я. – Неужели Бог их не накажет? Несправедливо это». Оделся. Когда обувался, немного стукнул скамейку.
– Уже уходишь? – поднял голову Фёдор.
– Да.
– Достань чугунок из печи. Поешь перед дорогой.
– Спасибо. Спешу. Бывайте.
Идти предстояло ещё долго, но есть в доме этих богохульников не хотел. Всегда считал, что грешно брать помощь от злых людей.
На улице было тихо. Метель стихла, свежие сугробы во многих местах перегородили дорогу. Всю дорогу мысли роились в голове. «Что же это такое? Почему Бог их не наказал? Ведь он всё может. Злых людей надо наказывать. А почему злых? Они меня хорошо приняли, накормили, обогрели. Не было у них ко мне зла. Или было? Я всю жизнь молился перед иконами, верил в их чудесную силу. Они мне своим богохульством в душу плюнули. А другим? Напишут эту икону, отнесут её в церковь, люди будут на неё молиться, а она мочой писана! Разве так можно над верой людской глумиться? Нет. Злые они. У самих веры нет, так пусть и нет! Это их дело. Но, зачем же так? Злые они, гордыней испорченные. Людей презирают, потому так и поступают».
Выглянуло солнце. Белоснежные снега заблестели кругом разноцветными искорками, а у меня на душе было тяжело и темно. «Что же теперь делать? Бог, конечно, есть. Это бесспорно, но почему он не убил Фёдора за его святотатство? Попы говорят, что иконы святые. Все в это верят. Но, какие же они святые, если их такие безбожники рисуют? В городе, вон, фотографии делают. Тоже лик получается. Но мы же не молимся на фотографию и не ждём от неё чуда? Лики святых на иконах видим, но не самих же святых! Бог чудеса может творить, но не сама же икона, на которой его нарисовали. Врут попы! Иконы – это доски. Богу надо молиться, а не доскам!» - подытожил я свои мысли и решительно зашагал дальше.
6-7 ноября 2016 г.
Справка.
Этот рассказ написан по воспоминаниям моего деда Ивана Васильевича Васильева по прозванию Шик. Дед рассказал о встрече с иконописцами зимой 1915 года своей жене, а она уже пересказала его мне.