Мария Васильевна Стрельцова проснулась в своей замерзшей, как и весь блокадный город, комнате и инстинктивно пошарила под тряпьем, накрывавшим постель, своими замерзшими и почти ничего не чувствовавшими руками. Ощутив бугорок, лежавший у нее под боком, она успокоилась, с большим трудом приподнялась над ним и склонилась к лицу маленькой девочки, приложив ухо к ее груди и стараясь уловить дыхание ребенка. Девочка, почувствовав движение матери, открыла глаза и слабо улыбнулась. И эта слабая улыбка словно вливала силы в одеревеневшее и совершенно замерзшее тело женщины. Она села на кровати и, свесив обутые в валенки ноги, проговорила:
— Сейчас, мое солнышко, я согрею тебе водички и дам кое-что вкусненькое, а потом мы пойдем отоваривать наши карточки, и все у нас будет хорошо.
Однако, сказав это, женщина вспомнила о полученной три дня назад похоронке на мужа, и из ее глаз пролилось несколько тут же замерзших слезинок.
Девочка тоже села на кровати, прижалась к матери и попросила:
— Только не плачь, мамочка. Вот увидишь, наш папа обязательно вернется.
От этих слов женщина зарыдала и вновь упала на подушки, зарывшись в них головой. Дочка лишь крепче прижалась к ней и молчала, не зная, как утешить свою дорогую мамочку.
Однако Мария и сама понимала, что не имеет права так раскисать. Она поднялась с кровати и стала поправлять съехавшую на глаза дочери шапочку, разглаживать ее шубку и даже попыталась поднять Сашеньку на руки, чтобы поставить ее на пол. Но руки отказывались выполнить такую непосильную для них работу. Слабость была просто тошнотворная, и девочка сама сползла на животике со своего ложа и уже стояла рядом с мамой.
Мария медленно прошла к окну, раздвинула шторы на нем. За окном, несмотря на десять часов утра, было почти темно.
Женщина взяла спички и подожгла в печурке заготовленные с вечера ветки и несколько щепок, поставив на печку ковшик с замерзшей водой.
Она вспомнила, какой ужас они пережили с дочкой этой ночью, когда услышали стук в их дверь, как они боялись даже голос подать от страха. Но, когда двери стали ломать, Мария все же поднялась и, подойдя к двери, спросила, кто стучит, а Сашенька заплакала так громко, что за дверью сразу прекратились попытки ее взлома.
— Патруль, откройте, в вашем районе засели бандиты, мы их ищем. К вам никто не стучал?
Маша открыла дверь, и их с Сашей ослепил свет фонаря, направленного на них, да так сильно, что им пришлось зажмуриться.
Сашенька плакала не переставая, и один из милиционеров, порывшись в кармане шинели, достал из него маленький сухарик и протянул его девочке. Но Сашенька боялась его взять, и Маша сама приняла этот щедрый подарок, поблагодарив доброго милиционера.
Гости осмотрели их маленькую комнату и наказали никому дверь не открывать. После чего ушли. И вот сейчас у Маши появился завтрак для дочери.
Разогрев водичку, она положила в нее сухарик, который был явно довоенной поры из белого настоящего без примесей хлеба, и получилась прекрасная тюря, которой Маша и накормила девочку.
Сама она лишь выпила теплой воды и, еле стоя на ногах, отправилась вместе с Сашенькой отоваривать свои карточки в ближайшем магазине.
На улице было не просто холодно, а стояла жуткая стужа. И мать, и дочь мгновенно превратились в две замерзшие статуи, ели передвигаясь к заветной цели, где должны были отоваривать свои карточки, получив на них двести пятьдесят граммов черного блокадного хлеба. Но, пройдя несколько шагов, Мария потеряла сознание и упала в подворотне соседнего дома. Сашенька закричала, и тут появился страшный мужик, при виде которого девочка замолкла и с ужасом уставилась на него. Бандит зло отшвырнул ребенка, сорвал с руки Маши сумочку, достал из нее карточки и, забрав их к себе в карман, изрек:
— Твоя мать умерла. Иди в приют.
Сказав это, он мгновенно исчез за воротами двора, а девочка, испуганная и совершенно ничего не понимающая, бросилась бежать. Сашенька никогда за свои пять лет не выходила из дома без мамы. Она не знала ни города, ни своего адреса. Девочка бежала, повинуясь чувству животного страха, куда глаза глядят. Ее окружал серый, почти вымерший город. На ее пути несколько раз попадались замерзшие на дороге люди, и от одного их вида ужас еще больше охватывал беззащитного ребенка. Но сил в ней было слишком мало, и вскоре девочка упала на тротуар, больно стукнувшись головой и ободрав ладошки рук до крови. Ей трудно было даже подняться с земли. Но невероятная стужа заставила ребенка приподняться, а затем сесть. Рядом был подъезд большого дома, и Сашенька поползла к нему. Дверь сама по себе раскрылась перед ребенком, и девочка, тяжело поднявшись на свои некрепкие ножки, вошла в подъезд.
Слева от нее оказалась еще одна небольшая дверка, и, дернув за ее ручку, Сашенька очутилась в небольшом чуланчике, заваленном старыми тряпками и лопатами. Но нежданная гостья была так мала и худа, что без труда просочилась между ними и, как ей показалось, спряталась от этого страшного города, от бандита, сорвавшего с маминой руки сумочку и сказавшего ей, что мама умерла.
Девочку всю трясло, ей внезапно стало ужасно жарко, и малышка почувствовала, как капли пота заструились по ее спине. Ей захотелось раздеться, но в чулане было так тесно, что сделать это не представлялось возможным. Перед ее глазами все еще стоял страшный мужик и лежащая у его ног, неподвижная, с серым лицом и закрытыми глазами мама. Картина происшедшего с ними разрывала маленькое сердечко, и Сашенька потеряла сознание.
Именно в это время с третьего этажа спускалась вниз женщина, которую невозможно было представить как одну из голодных и замерзающих жительниц блокадного города.
Мария Генриховна Золотницкая, двадцати семи лет отроду, бледная, но очень красивая, статная и хорошо одетая в беленькую шубку, такую же шапочку и державшая руки в муфточке из того же меха, была женой Станислава Львовича Золотницкого, недавно получившего звание генерала. Станислав Львович с первых дней войны находился на передовой линии фронта. Но с любой оказией передавал жене продовольственные посылки, постоянно умоляя Марию эвакуироваться из блокадного Ленинграда. Однако жена не хотела даже слышать об этом. На ее попечении в Ленинграде были ее мама и двое племянников Маши: одиннадцатилетний Андрюша и тринадцатилетний Ванечка. Их родители погибли. Брат Маши Алексей погиб на фронте в первые дни войны, а его жена попала под обстрел на Невском проспекте и умерла от полученных ран.
Маша с утра отправлялась на родительскую квартиру и занималась с детьми, потому что ее далеко не здоровая мама поступила на службу в госпиталь санитаркой, чтобы выхаживать больных и помогать им чем только можно. Будучи сама инвалидом, она не могла сложа руки сидеть дома в такое трудное для страны и города время. И ее дочь, Мария Генриховна, мучалась совестью, что, работая над докторской диссертаций и занимаясь семейными делами, остается как бы вне борьбы с лютым врагом. Она, преподаватель ВУЗа, ведущий доцент кафедры, не смогла уехать вместе со своими коллегами в эвакуацию, куда перебазировали их институт, именно из-за мамы и детей брата.
Понятно, что посылок генерала катастрофически не хватало, да и с каждым днем передавать их становилось все сложнее из-за блокады города, и Маша была вынуждена несколько раз в неделю ходить на рынок, обменивая дорогие вещи на продукты. Вот и вчера она за свою горжетку из чернобурки невероятной красоты сумела получить два кило манки и килограмм гороха.
В своей прекрасной муфточке она несла родственникам два стакана манки и стакан гороха. Она знала, что если отдать маме все сразу, то она половину скормит подопечным больным. И Маша страшно расстраивалась, что вынуждена быть скупой и беречь каждый грамм съестного для своих племянников и мамы. Мальчишки за эти несколько месяцев блокады стали худыми, как скелеты, и, глядя на них, Мария чуть не плакала от своего бессилия обеспечить детям любимого брата нормальное питание.
Уже выходя из подъезда, Маша услышала слабый стон, доносившийся из чулана. Женщина напряглась и тихо, чуть дыша, заглянула за его открытую дверку. Там было темно, но слабый, еле уловимый стон или хрип слышался снизу. Маша присела, достала маленький фонарик — подарок мужа — и осветила лопаты и тряпки, сваленные в углу. Она увидела крохотное личико ребенка и, отложив муфту в сторону, стала осторожно подтягивать легкое тельце к себе. Одна из лопат с грохотом упала, и из глаз ребенка полились слезы совершенно беззвучно, как у старушки. В ее глазах застыл неописуемый ужас. Маша, уже не церемонясь больше, подхватила ребенка на руки и вынесла из чулана. Это оказалась девочка, и смотрела она на Машу теперь не со страхом, а с мольбой и надеждой.
— Как тебя зовут, малышка? — спросила Мария.
Девочка молчала, она что-то пыталась сказать, но слова, казалось, застряли в ней, и никакого ответа Маша не дождалась.
— Что же мне с тобой делать, милая?
Женщина заметила, что лоб ребенка в крови и руки тоже. Маша была в смятении, она никак не могла принять решение, как ей следует поступить. Наконец, отбросив массу ненужных мыслей, теснившихся в голове, она решилась. Подобрав свою муфту, не опуская девочку на пол, она стала подниматься с ней к себе в квартиру.
Здесь было несколько теплее, чем в остальных помещениях дома, потому что вчера вечером Мария долго топила свою печку, и та еще, хотя и слабо уже, но сохраняла тепло.
Она раздела девочку, ужаснулась ее худобе, но постаралась взять себя в руки и, несмотря на протест ребенка, старавшегося уклониться, поставила ее в ванну и теплой водой из самовара как могла смыла с нее накопившуюся грязь. Затем протерла ребенка спиртом, растерла ее прозрачное тельце полотенцем, высушила ее волосики и, надев на нее свою ночную рубашку и свитер мужа, усадила девочку к себе на колени и стала расчесывать. В волосах обнаружились и вши, и гниды. Пришлось использовать керосин. Девочка оставалась безучастной ко всем манипуляциям, проводимым над нею незнакомой женщиной. Ее безразличие очень пугало Машу, но она решительно продолжала санитарную обработку ребенка. Самое страшное заключалось в том, что девочка не разговаривала.
«Немая от рождения или последствия стресса?», — задавала себе вопрос хозяйка, не уставая спрашивать и спрашивать у девчушки, где ее мама, как ее зовут, где она живет???
Ответа не было, хотя ребенок старался что-то сказать, но звук отсутствовал.
Бедная Маша провозилась с ней почти до вечера. В какой-то момент она почувствовала, что девочка очень горячая. Когда измерила температуру ребенка, то пришла в ужас. Градусник показал 41. У Марии был неприкосновенный запас: маленькая баночка меда.
Она напоила дите чаем с липой и медом, растерла еще раз ее водкой, поставила ей горчичники и завернула в шерстяное одеяло. Девочка лежала прозрачная и прекрасная, как ангелок. Маша сварила жидкую манную кашку и накормила ее. И уже, не чувствуя под собой ног, прилегла рядом с ребенком, и они обе уснули.
Но не прошло и двух часов, как громкий стук в дверь разбудил женщину.
Маша побежала открывать. На пороге стояла ее мама.
— Машенька! Ты жива, родная моя? Как я испугалась!
Валентина Георгиевна буквально свалилась на диван.
Маша обняла маму и сказала:
— Прости меня, мамочка, я просто так устала с найденным ребенком, что сама не заметила, как уснула.
— С каким найденным ребенком, доченька? Я ничего не понимаю.
— Пойдем, покажу тебе это несчастное создание.
Валентина Георгиевна, с трудом поднявшись с дивана, пошла за дочерью в спальню. На кровати лежала прозрачная белокурая девчушка с ангельским личиком, она крепко спала.
— Где же ты подобрала это Чудо?
— У нас под лестницей в чулане. Я выходила, чтобы ехать к вам, когда услышала слабый стон. Заглянула в чулан, а там за тряпками и лопатами обнаружилось вот такое маленькое несчастное существо с разбитой головой и кровоточащими ладошками. У нее высокая температура, я уже растирала ее водкой, ставила горчичники. Вроде сейчас она не такая горячая, как была.
— Как ее зовут, где ее мама, где она живет? Ты хоть расспросила ребенка как следует?
— Беда в том, мамочка, что девочка вообще не разговаривает. Пытается что-то сказать, но ничего не выходит. То ли глухонемая, то ли потеряла голос от страха. Ее нужно к врачу вести, но там потребуют сведения о рождении, родителях и, скорее всего, отберут ее и отправят куда-нибудь в больницу, в эвакуацию. Я не знаю, что с ней делать. И жалко ее, ведь не довезут. Мамочка, ты как думаешь?
— Я думаю, что пока пусть побудет у тебя. Я схожу к Ирине Андреевне в поликлинику, расскажу ей все и попрошу приехать сюда посмотреть ребенка. Тогда и решим, что делать дальше.
— Родная моя, я сама к ней схожу, ты еле на ногах держишься, а от нас до ее района часа два добираться. Транспорт не ходит. Ложись на диван. Сейчас я тебе манной кашки дам.
— Откуда манка?
— Поменяла вчера на свою горжетку, везла вам, да вот не доехала. Ты сейчас покушаешь и ляжешь рядом с моей найденушкой. А я побегу, переговорю с Ириной Андреевной и зайду за нашими мальчиками. Они, наверное, совсем голодные. Сейчас замочу горох, и к нашему приходу ты нам супчика сваришь. Ладно?
— Конечно, Машенька.
Маша быстро справилась с печкой и, накормив маму, отправилась за врачом, которая лечила и ее, когда Маша была маленькой. «После консультации, — решила она, — зайду за племянниками».
***
А в это время Мария Стрельцова наконец-то пришла в себя. После полученного от падения удара женщина лежала на тротуаре, не подавая никаких признаков жизни. Но она была жива. И, видимо, Всевышний обратил на нее свое внимание, послав на помощь демобилизованного из-за полученного увечья мичмана, который на одной ноге и с костылем не прошел мимо лежащей на земле женщины, а, поняв, что она жива, каким-то чудом сумел дотащить ее до своего дома, где соседка, баба Дуся, приложив немало усилий и скормив незнакомке остаток своей похлебки из кожуры замерзшего картофеля, сумела привести Марию в чувства.
Очнувшись, бедная женщина стала звать свою дочь и требовать, чтобы бабуля немедленно привела к ней Сашеньку. Мичман Воскобойников, сидевший у бабули, был страшно раздосадован, понимая, что девочку либо увел кто-то, либо она сама убежала. Пришедшая в себя Мария уверяла, что в руках у нее была сумочка с карточками на хлеб, но при ней вообще ничего и никого не было, когда Иван обнаружил ее лежащей на земле. И он, и баба Дуся не знали, что делать: говорить женщине прямо о ее страшных потерях или нет. Та порывалась встать и уйти, но было очевидно, что дойти она никуда не сможет.
Мария Стрельцова и сама понимала это, посему пребывала в истерике, каждую минуту стараясь подняться, чтобы бежать искать дочь, и тут же снова падая на диван. Силы ее были истощены, и женщина была настроена умереть, если ее девочка не найдется.
— Я не буду жить без Сашеньки, я повешусь. Мой Николай погиб, а я и дочь нашу не смогла сохранить! — рыдала она. — Ничтожество, я просто ничтожество. Мне нет места на земле!
Иван Воскобойников не мог больше выносить этого, и, чтобы вывести женщину из состояния на грани помешательства, он дал ей пощечину и приказал немедленно замолчать.
— Ты, действительно, ничтожество, не способна взять себя в руки и подумать, как и где искать свою дочь, а не орать здесь, как на базаре. Или тебя в психушку отправить?
Его простой метод мгновенно привел женщину в чувства, и она, поглаживая раздувающуюся от пощечины часть лица, только и смогла прошептать:
— Простите, простите меня! Я схожу с ума, у меня в голове все перемешалось.
— Вот и займись своей головой и скажи мне, где ты живешь. Может, девочка убежала домой?
— Нет, она никогда не выходила без меня на улицу. Она и адреса своего наверняка не знает.
— Хороша мать, ничему своего ребенка не учила, видно, все время была в истерике. Вот муж порадовался бы такому воспитанию его ребенка, если бы был жив.
Сказав это, мичман понял, что переборщил, и женщина может натворить черт знает что. Поэтому он, не давая ей осмыслить его оскорбительные слова, довольно грубо продолжил:
— Так, вспоминай все, что девочка может знать, куда она может пойти. Давай думать, с чего начнем ее поиски. Прежде всего, опиши мне вид, возраст и одежду твоей дочери, и я отправлюсь расспрашивать всех, кто в это время был в нашем районе на улице, кто мог быть свидетелем происшедшего. Твоя же задача за это время — набраться сил, чтобы помогать мне искать твою девочку. Как я понял, зовут ее Сашенькой. Фамилия?
Мария Стрельцова вспомнила и рассказала Ивану Воскобойникову все о своей дочери. Она открыла ему медальон, который был у нее на шее, и показала ему ее фотографию.
Мичман отправился искать Сашеньку, а баба Дуся приготовила Марии чай из сухой морковки и каких-то трав, и измученная до предела женщина уснула на старом, давно разбитом диване в каморке бабули, которая старалась помочь бедняжке и горе этой чужой, совершенно незнакомой женщины восприняла как свое собственное.
***
Между тем Мария Золотницкая встретилась с давней подругой ее матери, врачом-педиатром Ириной Андреевной, рассказала ей о своей «находке» и попросила совета и возможной консультации. Больше всего ее беспокоила высокая температура и отсутствие голоса у малышки.
Ирина Андреевна снабдила ее микстурой, таблетками и обещала непременно заглянуть к ней завтра, чтобы осмотреть и прослушать девочку. Пока же она расписала программу ее лечения в домашних условиях у Марии. Старая доктор посоветовала не задавать пока вопросов девочке.
Маша забрала племянников, поведав им о найденной малышке, и они уже вместе поехали к ней домой. На улице стало совсем темно, когда они, замерзшие и голодные, вернулись в квартиру Марии.
Валентина Георгиевна как раз успела приготовить им горохового супчика и с грустью поведала, что девочка пока так и не проснулась, но вся горит, и ей пришлось уже дважды менять ее нижнее белье, так она потеет. Малышка остается абсолютно безучастной ко всему, что с ней делают.
— Прекрасно, что потеет, — сказала Мария и передала матери программу лечения от Ирины Андреевны. Мальчишки посмотрели на найденную девочку, и Андрюша очень серьезно сказал:
— Какая хорошенькая, как куколка! Неужели она не поправится?
— Сделаем все возможное, чтобы она выжила! — пообещала Мария.
— Пора за стол, ценители женской красоты! — улыбаясь, пригласила мальчишек ужинать бабушка.
Мария обняла маму и крепко прижала к себе.
— Ты тоже постарайся сберечь себя. Для нас ты все!
Иван Воскобойников пробирался через сугробы неубранного снега очень медленно на своем костыле. Он шел и внимательно всматривался в каждый угол попадавшихся по пути дворов.
Недалеко от старых сараев мичман заметил двух мужиков, подвыпивших и что-то бурно обсуждавших. При этом один из них делал второму знаки, чтобы его дружок говорил потише. Иван обошел сараи с другой стороны и услышал, как шумливый спросил дружка:
— Ну а баба-то, которая грохнулась на землю, как из себя?
— Баба как баба — тощая, одни кости, видно, с голода в обморок свалилась. Девка ее в крик, ну я карточки взял, а девчонке сказал, что мать ее померла и чтобы она шла в приют.
— Слушай, Драный, может, мать симпатичная, хоть и худая? Я толстых не люблю. Если она там и лежит, то можно воспользоваться, согреть бедняжку. Покажи, где ты их встретил.
— Отстань, Гоголь, на какой хрен она тебе нужна. Убогая! Пошли к Мурке, она нас сама пригреет.
Он подтолкнул своего пьяного дружка, и они нырнули в дыру между сараями.
Иван заскрипел зубами.
— Сволочи! Не успею я за ними.
Он вышел на дорогу. По его расчетам, если бандитам нужно пройти к баракам, где селились всякие маргинальные личности, не раз судимые, то они наверняка появятся на дороге. Хорошо бы выследить их и накрыть всю шайку.
«Попрошу Славу Дроздова. Он бывший мент, хоть и списанный, но Егор говорил, что Слава опять в органах. Они помогут взять это зверье».
Он уже стал подмерзать, когда парочка негодяев появилась из-за мусорной свалки. Что-то жуя и отравляя морозный воздух сильным запахом перегара, подонки все еще пререкались, решая, где их лучше встретят. Они поравнялись с Иваном и сразу замолчали, обходя его. Он пошел следом.
— Ты куда направляешься, служивый? — обернулся к нему Драный.
— Да встречу мне здесь одна мамзель назначила, а, видно, обманула. Зря мерз.
— Ты глянь, Драный, инвалид без ноги и то по бабам шляется, а ты развернуться мне не даешь! — заржал Гоголь.
Но Драный толкнул его в спину и, помахав мичману, прошипел своему собутыльнику.
— Иди скорее, а то не только бабу не застанешь, а и водки лишишься!
После этого оба друга стали передвигаться почти бегом, и Иван отстал от них весьма существенно.
Он видел, как они приблизились к крайнему бараку и исчезли в первом от дороги подъезде.
Мичман развернулся и пошел в другую сторону, где находилось отделение милиции.
Ему повезло — он столкнулся со Славой Дроздовым прямо у входа в отделение. Слава приятелю обрадовался, внимательно выслушал его и спросил:
— Сашенька говоришь? Я с ними знаком. Вчера вечером был в патруле и осматривал все квартиры дома, где они живут. Напугали мы их страшно. Сашенька все время плакала, и я хотел дать ей сухарик, так она не взяла, так нас боялась, хотя голодные и мать, и дочь, смотреть больно. Как два несчастных маленьких воробушка. Господи! Когда же этот кошмар кончится? Славные и несчастные они. Отец у них погиб, муж то есть Марии. Вот ведь беда какая! А мы как раз этих супчиков и искали. Ты молоток, Иван. Сейчас мы их и повяжем. Он назвал Ивану адрес Стрельцовых, тот же, что ему дала Мария. Значит, патруль ночью был именно в их доме.
Группа тут же выехала на задержание. Накрыли целый притон. У Драного изъяли несколько комплектов продуктовых карточек. Видимо, отнимать их у обессиленных, голодных и замерзших людей для него особого труда не составляло. При Гоголе оказалось огнестрельное оружие — пистолет. К счастью, увлекшись в этот момент любовными утехами, он не успел им воспользоваться, поскольку взяли его в пикантном положении, без штанов. Здесь оказались и другие воры, карточные шулера и проститутки. Все эти нелюди, как клопы, высасывали кровь из и так уже обескровленных жителей блокадного города. Многие из негодяев получили высшую меру наказания.
Иван же, хоть и с большим трудом, скользя и падая, почти сломав свой костыль, замерзнув до бесчувствия, добрался до дома, где проживали мать с дочкой. Он очень надеялся, что девочка прибежит именно домой, но его постигло горькое разочарование. Девочка домой не возвращалась, и никто из соседей не видел в этот день ни мать, ни ее доченьку. Пожилая женщина, их соседка, пригласила Ивана к себе, чтобы он передохнул и закрепил костыль, угостила его теплой водой, только что приготовленной для себя.
Бандитов взяли, но пропавшую девочку не нашли. Она как в воду канула.
Однако Иван решил во что бы то ни стало поиски продолжать. Вернувшись домой почти под утро, он узнал от бабы Дуси, что Мария Стрельцова спит после ее чая как убитая. Иван попросил бабулю попоить им еще женщину. Он не представлял, как сообщить несчастной, что ее дочь пока не найдена.
Когда у Марии Золотницкой семья ужинала, Сашенька проснулась, и внимание всех собравшихся переключилось на девочку. Ей измерили температуру, которая немного спала до 38 градусов.
Но ее бил озноб, и она оставалась такой же безучастной, как и прежде.
Женщины быстро раздели девочку, растерли водкой ее маленькое тельце, напоили чаем с медом и дали микстуру, присланную врачом. Потом Маша усадила ее к себе на колени и стала кормить супом. Девочка глотала чисто автоматически, совершенно не ощущая вкуса пищи. Мальчики стали пытаться расшевелить ее, но все их усилия были тщетны.
Ее снова уложили в постель, и девочка опять уснула.
— Прямо спящая царевна! — заметил Ванечка.
— Я вот думаю, — произнес Андрюша, — может, ей нашего котенка принести, он бы ее развеселил.
— Мысль хорошая, но пока этот эксперимент проводить рано. И что делать, как ей помочь, не представляю, — чуть не плача, произнесла Мария. Она готова была на все, лишь бы помочь ребенку.
После осмотра девочки Ириной Андреевной такие жертвы понадобились. Врач сказала, что у ребенка воспаление легких и нужны более сильные лекарства, чем чай с медом, но их нигде не достать, а на рынке за них запросят такие вещи, цена которых немыслима.
В течение последующих трех дней все члены семейства думали, что они могут предложить в обмен на бесценный препарат, способный вернуть девочку к здоровой жизни.
— А давайте обменяем папин фотоаппарат на это лекарство. Жалко, конечно, память об отце, но я думаю, что наш папа сам бы произвел такой обмен, чтобы спасти ребенка.
Эти слова Андрея покоробили его брата. И дело было не столько в самой вещи, а в ее святости для семьи. Именно это и сказал Ваня. Воцарилось молчание, и вдруг в разговор вмешалась совершенно случайная женщина из госпиталя, зашедшая с Валентиной Георгиевной в квартиру Марии, чтобы утром отнести шприцы, которые Маша выменяла для больных госпиталя еще неделю назад, но события, связанные с найденной девочкой, так закрутили всех членов семьи, что они только сегодня вспомнили о шприцах, которых в госпитале катастрофически не хватало.
Звали женщину Тамара, она помогала ухаживать за больными, так же как и Валентина Георгиевна, совершенно бескорыстно. Похожа она была на цыганку, даже говорила с каким-то акцентом, но работала в госпитале, не жалея сил и времени.
И вот, поняв из разговоров, чем обеспокоено все семейство ее близкой коллеги, она, смущаясь, предложила:
— Можно я попробую помочь малютке? Я вылечивала воспаление легких в нашей деревне за один сеанс. Честное слово!
Все замерли, не веря своим ушам. Как простая санитарка, товарка их бабушки, может вылечить воспаление легких без медикаментов? Этого не могло быть!
Мария с сомнением покачала головой, но неугомонный Андрюша ответил за всех.
— А что мы, собственно, теряем, пусть попробует человек. Она же хочет помочь нам всем. Вдруг получится.
Тамара быстро протерла руки водкой, которой растирали девочку, и села возле нее на постель.
К окружающим она повернулась спиной, и никто не мог видеть все, что она делала, полностью. А она, совершенно обнажив спинку ребенка, водила над ней руками, проделывая какие-то неуловимые пассы, и явно что-то нашептывала. Однако слов ее никто не мог разобрать.
Мария с ужасом наблюдала эту картину, повторяя:
— Мы же ее простудим.
Но женщина волевым движением руки заставила ее замолчать и уверенно продолжала свое дело. Спинка девочки порозовела, ребенок стал дышать легко и свободно, и наконец всем присутствующим было явлено чудо исцеления, и из уст ребенка вырвался шепот:
— Мама, мамочка.
Девочка открыла глаза, посмотрела вокруг осмысленным взглядом и сказала:
— Моя мама умерла, и бандит вырвал из ее рук сумочку и забрал наши талоны. Он сказал, чтобы я шла в приют. Он хотел убить меня.
Тамара посмотрела на девочку и прошептала:
— Нет, твоя мама жива, но она очень больна.
После этого она закрыла глаза и откинулась на кровать.
— Что с ней? — спросила Мария.
— Она отдала на лечение много сил, и ей теперь нужны покой и сон, — сказала Валентина Георгиевна.
Девочка тоже поникла и, как старушка, закрыла глазки, пролепетав:
— Я очень устала.
— Эй, подожди, как же тебя звать? — начал было допрашивать ее Ванечка, но бабушка взяла его за руку и повела в другую комнату, объясняя, что ребенок еще очень слаб и все вопросы нужно оставить на другой раз.
— Она разве не выздоровела? Вся эта сцена с ее излечением — полная ерунда?
— Я думаю, — ответила бабушка, — что воспаление легких Тамара сняла, но сил в этом маленьком тельце почти нет. Поэтому ей сейчас необходимо больше спать и есть, чтобы набраться энергии для дальнейшей жизни. И Тамаре тоже нужен отдых, пусть они поспят пока.
— Если мама девочки жива, то она, наверное, не находит себе места, не зная, что случилось с ее ребенком. Тем более, если она тяжело больна. Как нам сообщить ей, что девочка выздоравливает? — подала голос Мария.
— Нам главное сейчас дать девочке возможность выздороветь. Спешка может все испортить, и тогда и дочь, и мать могут и не дожить до счастливой встречи. Давайте наберемся терпения! — высказала свое мнение Валентина Георгиевна.
Прошло два дня, и в состоянии здоровья ребенка наступил значительный перелом — девчушка явно пошла на поправку. Было решено выспрашивать у нее все подробности ее маленькой биографии постепенно, незаметно, не акцентируя внимание ребенка на драматизме ситуации.
Мальчики принесли ей своего тощего котенка, который только и делал, что мяукал, прося еды, и так не хватавшей им всем. Манка почти закончилась, хлеба тоже не было.
Мария в очередной раз сходила на базар и выменяла на сапоги мужа два килограмма муки и пачку маргарина, справедливо рассудив, что генерала без сапог не оставят, а детям нужны силы для выживания.
Из муки стали печь блины, но мука была темная и прогорклая, тесто разводили очень жидкое, и блины превращались в комки, которые не снимались со сковородки. Но голодные дети выскабливали их ложкой, поедая их в виде каши.
И тут случилось счастливое событие — очередная оказия от мужа Марии в виде веселого летчика, прорвавшегося в город и притащившего целый вещмешок продуктов: три буханки хлеба, несколько банок консервов, три плитки шоколада и пять пачек киселя в брикетах, бутылку водки, в заключение используемую в чисто лечебных целях.
В доме по этому случаю устроили пир с танцами. Мария сидела за роялем, а летчик — Михаил Скворцов — танцевал поочередно то с бабушкой, то с Сашенькой. Потом Миша поставил пластинку с песнями Клавдии Шульженко и пригласил Марию на вальс. Все залюбовались такой красивой парой. И танцевали они изумительно. Зрители бурно аплодировали.
Миша оказался человеком очень веселым, рассказывал анекдоты, пел песни, танцевал и покорил все семейство своим оптимизмом и доброжелательностью. На несколько часов, которые он провел в доме Золотницких, хозяева забыли о блокаде, голоде и холоде.
Миша искренне восхищался Марией, посему чувствовалось, что он очарован женой своего командира. Маше это не просто польстило, а зарядило ее энергией, придало сил для выживания в страшных условиях блокады. Она с мальчиками поехала проводить дорогого гостя на аэродром. И там Миша признался ей, что влюблен в нее и будет ждать ее всю жизнь.
— Вы мой идеал, идеал женщины, жены, матери, подруги, соратника!
Романтическая история всколыхнула все семью, всем хотелось жить, работать и бороться до конца. Даже Валентина Георгиевна сделала себе прическу, накрутив волосы на бигуди, надела красивое шерстяное платье, и в госпитале коллеги не могли насмотреться на внезапно помолодевшую и похорошевшую санитарку — тетю Валю, как ее называли больные. На самом деле, она была биологом и всю жизнь проработала в научно-исследовательском институте старшим научным сотрудником. Приятный вечер в кругу семьи вернул ей желание и в трудных условиях блокады оставаться, как всегда, очаровательной женщиной.
На этой спонтанно случившейся вечеринке подобранная Машей девочка развеселилась и даже представилась дяде Мише, объяснив, что зовут ее Сашенькой, в честь дедушки, а фамилия ее — Стрельцова. Но адрес свой она не знает, потому что никто ей про него ничего не рассказывал.
— Эта кроха заполучила самых интересных кавалеров! — смеясь, заметила бабушка Валя.
Действительно, и дядя Миша, и Андрюша постоянно были при ней: приглашали ее, как большую, на танцы, подкладывали ей еду, рассказывали смешные истории. После вечеринки девочка пошла на стабильную поправку. Андрюша проводил с ней очень много времени. Читал ей книжки, учил ее играть в шахматы, водил на прогулки. Вместе они рисовали домашнюю стенгазету.
И вот однажды бабушка Валя и Мария взяли девочку с собой в церковь, объяснив ей самые начальные азы веры и рассказав про Спасителя Иисуса Христа, про Святую Богородицу. Бабушка Валя выучила с Сашенькой две главные молитвы, объяснив, что для того, чтобы поскорее найти маму, нужно молиться Богу и Он непременно услышит ее и поможет и ей, и ее маме встретиться. После этого девочка никогда не приставала с вопросом, скоро ли она увидит свою маму, а очень трогательно просила Боженьку помочь ей найти свою любимую мамочку.
Церковь потрясла Сашеньку красотой убранства и горящими огоньками (свечками). Ей очень понравилась икона Богородицы, и девочка, сложив ладошки, молилась, когда рядом с ней остановилась женщина, похожая на монашку. Она опустилась на колени и зарыдала, прося Бога помочь найти ее дочь. И тут в церкви раздался детский крик:
— Мамочка, мамочка, моя мамочка! — и девочка бросилась к женщине.
Все обомлели, Маша Стрельцова поднялась с колен и, все еще рыдая, обняла свою дочь. К ним подошел мичман с костылем вместо ноги, который сопровождал Машу и все еще ежедневно полдня бродил по городу, разыскивая ее дочь. Мария Золотницкая и ее мама представились Маше, и женщина встала перед ними на колени, благодаря их за спасение своей дочери.
Две Марии подружились и стали почти родными людьми. Их дружба продолжалась всю жизнь.
P. S. Прошло пятнадцать лет, и в этой же церкви венчались Андрей и Александра.
Май 2019 г.