Дворы начала шестидесятых годов прошлого века. Это был целый мир, вернее, большое количество отдельных, замкнутых миров, всеми тайнами которых владели только, жившие в них дети.
Если сейчас мы даже не всегда знаем по имени соседей, живущих с нами на одной лестничной площадке, то тогда жители одного двора были либо лучшими друзьями, либо заклятыми врагами. И именно в те далекие времена существовало такое уникальное понятие, как дворовое братство.
Драки между дворами случались не часто, но регулярно. Дрались двор на двор. Без особой жестокости, крови и травм. Причин я не помню. Скорее всего, дрались просто из спортивного интереса, так как правила были абсолютно спортивными - драться только руками или бороться. В лицо, ниже пояса и лежачего не бить, первая кровь - конец драке. До крови, обычно не доходило. Драка начиналась по команде одного из старших парней, пользовавшихся авторитетом у пацанов всей улицы. По его команде и заканчивалась.
Через два-три дня после драки мы снова, как ни в чем не бывало, дружили с ребятами из соседних дворов и ходили к ним в гости, а они к нам.
Сколько детей жило в нашем доме - огромной кирпичной "сталинке", очень качественно построенной, когда страна стала немного отходить после войны, сказать не могу. Но, если в моем подъезде мне по старой памяти удалось вспомнить 26, то и в остальных четырех подъездах, наверно жили не менее ста мальчиков и девочек.
В доме были только трехкомнатные квартиры. В каждой жили по две семьи. Отдельной квартиры не было ни у кого.
Достаток у всех семей был разный. В нашей коммуналке, в двух комнатах жила семья дяди Саши Ковтуненко, которого на работу и с работы всегда привозили на легковой машине. Дядя Цалик Ходос, занимавший с семьей комнату в квартире на третьем этаже, сам возил на машине какого-то начальника. Жили в нашем подъезде и учителя, и рабочие с ЮМЗ, и инженеры, и врачи, и даже один начинающий журналист - мой отец. Тетя Дуся Янина работала в нашем доме дворничихой, а ее муж дядя Роман совмещал в себе должности слесаря-сантехника и электрика нашего домоуправления. Они жили в двух комнатах в одной квартире с Ходосами, и у них было шесть или семь детей. А папа Саши и Лены Турочкиных, живших с мамой в комнате на четвертом этаже, сидел в тюрьме.
Но среди детей этого дома ни сословных, ни расовых, ни национальных различий никогда не было. И если кто-либо из нас, выходил на улицу с самым замечательным лакомством того времени - горбушкой свежего белого хлеба за двадцать две копейки, толсто намазанного сливочным, или как тогда его называли, коровьим маслом, и посыпанного сахарным песком, то первые пять человек, сказавшие : "Дай куснуть...", обязательно откусывали, кто сколько мог. Остальное, если что-то еще оставалось, доедал хозяин лакомства. И не важно было, кто выходил с горбушкой и кто просил куснуть - я, Торя Ковтуненко, Рита Ходос, Сережа Янин или Саша Турочкин - поделиться с друзьями было неписанным, но свято чтимым и всегда выполняемым законом.
Из бытовой техники у нас имелся только холодильник модной тогда марки "Днепр". А телевизоров на весь подъезд всего два - у семьи Ковтуненко и у Ходосов. Тогда еще был только один канал, и в газетах не печатали программу передач. Но весь подъезд знал, когда будут показывать интересный кинофильм, а они тогда все были интересными, мультфильм или праздничный концерт. Во время этих мероприятий комната Раи и Цалика Ходосов, где они жили с двумя детьми, превращалась в настоящий кинозал. Взрослые рассаживались на диване и стульях, дети располагались на полу. Гости были рады посмотреть интересные передачи, а хозяева всегда и искренне были рады гостям. Послевоенное поколение, пережившее войну, в большинстве своем, было щедрым, душевным и очень радушным.
Я никогда не был хвастуном. Но всегда, а особенно тогда, в детские годы, очень хотелось чем-то или кем-то гордиться. Мы гордились Валерием Чкаловым, первым спутником, Стрелкой и Белкой, побывавшими в космосе. Особо гордились Юрием Гагариным, и все мечтали в то время стать, как и он, космонавтами или, в крайнем случае, летчиками. Я же выделялся из группы мечтающих летать, так как всегда боялся высоты. Моря и океаны, их необозримые дали и глубины волновали мое детское воображение гораздо сильнее, чем небо и даже космос.
Но гордиться всем, чем гордятся и остальные, для меня было мало. Хотелось чего-то личного, того, что есть только у меня и больше ни у кого. И такой предмет гордости скоро нашелся. Когда мой отец возвращался вечером с работы, к нам в комнату набивалось минимум десяток пацанов со двора, и Вова Финварб или Саша Ефименко просили - "Дядя Абрам, покажите мускулы." Отец никогда не отказывал, и улыбнувшись, поднимал согнутые в локтях руки, демонстрируя отличные, рельефные бицепсы.
Пацаны смотрели с восхищением, а я стоял рядом с отцом и очень им гордился.