А что помню я? Родившийся через двадцать лет после начала войны. И даже если помню, понимаю ли?
Во времена моего детства в деревнях было принято запросто заходить к знакомым, без приглашения и даже без стука, а наш дом стоял на окраине деревни и несколько на отшибе, мимо него шли в соседнюю деревню, с утра на работу, позже в магазин, потом наоборот. Заходили обменяться новостями, посплетничать и, часто повспоминать за чашкой чая.
Я, представляющий войну полигоном для подвигов, внимательно слушал такие рассказы, впитывая в себя подробности и все ждал, когда будет про подвиги, но, бабушки очередной раз начинали пересказывать, как по приказу немцев бежали к железной дороге, когда наши самолеты летели бомбить. Как прятались в "трубу", а немцы выгоняли, что бы наши видели и не сбрасывали бомбы на гражданских, а бомбы все равно летели. Женщины буднично, даже скучно, говорили о страхе, который при этом испытывали. Спокойно и подробно обсуждали, как лежала в крови соседка, которой не повезло и какие части тела у нее были оторваны.
Еще я помню, что бабушка каждый год переживала, растает ли снег на пасху. Радовалась каждой проталинке. Ей нужно было, что бы растаял, потому что тогда она сможет очередной раз пойти на могилу расстрелянного сына. Могилка находилась недалеко, метрах в ста от дома, но в стороне, за огородами. И всегда радовалась, что можно пройти, вслух рассуждала, как пойдет к Лешеньке, как будто живого его увидит. И шла, а я ее провожал. Несла крашеные яйца, сидела, разговаривала, не плакала, иногда улыбалась, когда для него веселое вспоминала.
А в одну весну на 9 мая к нам приехали гости, четверо мужчин, высоких и сильных, но, хмурых и сосредоточенных. Сидели с отцом за столом, пили из фляжки, почти не закусывали и рассказывали, а потом по просьбе бабушки и отца пересказывали, как жила и как погибла Клава, бабушкина дочь. Я смотрел из — за занавески и не понимал, почему эти дядьки плачут и не стесняются своих слез.
И с точки зрения мальчишки гибель была совсем негероической. Немцы согнали молодежь на торфоразработки, жили в холодных бараках, работали много, ели мало, сыро, холодно, болели. Клавдии повезло, ее взяли к немцам в столовую, откуда она каждый день воровала продукты и пряча под одежду возила на "кукушке" в бараки, больным и ослабшим. Там были рады обычному яблоку, куску сахара. От смерти она, возможно, ни кого этим не спасла, но ободрила, обнадежила, порадовала. "Кукушка", это поезд на узкоколейке, который курсирует по торфоразработкам и не останавливается для посадки пассажиров, а всего лишь сбавляет скорость. Нужно прыгать на ходу, однажды Клава поскользнулась и попала под колеса.
Мужчины сидели долго за столом, весь день. Пили и разговаривали. Но ни кто не был пьяным. В доме было тихо, каждое сказанное слово откладывалось у меня в голове. Плакали мужчины, плакал отец. А бабушка, хоть и сквозь слезу, улыбалась: "Вот, теперь знаю, где моя Клавочка, теперь мне легче. Знать бы, где остальные четверо, тогда и самой умирать спокойно будет".
Еще помню первое 9 мая в школе. Я знал, что воевал отец, а вот про других, был не в курсе. Не принято тогда было на эту тему кричать и на показ выставлять свои заслуги. Я был, мягко сказать, очень удивлен, когда на линейку пришли самые обычные наши деревенские мужики, в парадных пиджаках, увешанных наградами. Я знал их каждого. Один тракторист, второй скотник, третий железнодорожник, кое-кого первый раз видел трезвым. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, неловко им было. Учителя говорили об их подвиге, а мне было непонятно, как они могут быть героями, если они самые обыкновенные. Самые обыкновенные, а медалей и орденов, не счесть. Каждый их них не однократно вставал в атаку, а у нас на линейке, они стеснялись, говорить не могли, отнекивались, когда их героями представляли.
Нет уже отца, нет тех мужиков. Нет женщин, которые пережили оккупацию, бомбежки, расстрелы близких, похоронки. Они ушли, а я помню, их рассказы и горько сожалею, что не расспросил подробно каждого и каждую, не записал.
Но я помню, какими они были. Я помню, как плакали сильные мужчины. Я помню, какими скромными были реальные герои. Они не хотели повторить. Они прошли свой путь, что бы повторение было невозможно.
А мы кто?