На синем красное с оттенком песочного.
Я почти залез на вершину горы. Ветер обжигает лицо. Волосы — тонкие нитки-флюгеры липнут к щекам и закрывают глаза. Я тварь ползущая в небо. Как же долог путь. Ободранная в клочья одежда поет мне гимн свободы. Я вижу недоумение в глазах у пролетевшей птицы. Её черный зрачок неподвижен, взгляд суров и лаконичен. Я тоже высоко в небе, карабкаясь на эту гору, с фанатичным рвением дороги в один конец, я беспощадно цепляюсь за выступ, и за следующий, и снова шаг вперед и еще один, и еще.... Снизу я крошечная мошка, безымянный муравей, козявка прилипшая к горе. Ледяной воздух режет изнутри. Мне сводит живот от страха, конечности немеют и вдох застревает в груди. Я цепляюсь за очередной выступ и пальцы соскальзывают.
- Н-Е-Т,- свист каната по металлической скобе.
В одно мгновенье холодный ком в горле смешивается с кипящим желанием жить. Страх, отчаяние, протест, как в чашке где кофе молоко и корица полосками чередуются до тех пор пока не перемешаются не растворятся, и в сознании родится новое доныне неведомое моему существу чувство. Вопль...истошный вопль - достойный аккомпанемент предсмертному пассажу. Все так плоско....обрывки воспоминаний мелькают в голове кусками разорванной ленты: мама берет меня на руки, папа учит кататься на велосипеде, школьная драка, мой лучший друг в экспедиции в Гизе машет мне рукой из компьютера, губы моей любимой и мы под дождем мокрые и радуга... В мозг вонзается вопрос: «Почему это случилось именно со мной? Что я сделал не так?»
Она сидела на скамейке возле дома и тихо напевала. Теплый ветер теребил её волосы.
- Любит, не любит, - падали белым тонкие лепестки. Глупые, они даже не подозревали что их ждет там, так летели себе беспечно и летели, нехотя повинуясь тонким пальчикам. Падали, обещая невесть что. «Да и как он может не любить? Письма каждый день пишет»,-думала она вслух, - «Глупо как то спрашивать об этом цветок....что за ритуал познания правды о любви»....Золотистая прядь волос скользнула вначале на щеку, затем перекинулась на нос. Она, вытянув губу, сдула её и следующий лепесток плавно закружился вниз.
- Любит! Ура! Любит!- она закружилась, руки подставив солнцу и ей уже не мешали разлетающиеся по ветру волосы.
В тот день я впервые заметил как она хороша, я нес ей письмо от друга, потому-что она съехала на другую квартиру и он еще не знал её новый адрес. Платье в голубой горошек подчеркивало изгиб её талии. Я был заворожен, глядя на этот светлый силуэт среди деревьев и травы, она кружилась и казалась такой чистой и счастливой. Вдруг ветер рванул подол и я увидел её стройные ножки. Вскрикнув она отдернула платье. Я подошел к ней. Мы смотрели друг на друга и улыбались. Её рука была влажной. Она вздрогнула от моего прикосновения и письмо упало на траву. Я наклонился чтобы его поднять, на ней были голубые туфельки, я замер на мгновенье, большой черный жук медленно полз по траве, потом наши глаза встретились. Не понимаю как встретились наши губы, потому-что если бы понимал, то убил бы себя, ведь она была девушкой моего лучшего друга.
Прошло еще восемь месяцев. Она по прежнему писала ему письма, но её тяготила эта двойная игра, когда приходилось притворяться и отвечать на слова любви, она оттягивала объяснения до личной встречи.
Он прилетел ночным рейсом. Измотанный долгим перелетом, отстав от второго самолета, он был напрочь выбит из колеи. «Ох уж эта турецкая авиакомпания. Продают билет так что не успеваешь пересесть на второй самолет, да и аэропорт, где не говорят по английски»,- досадовал он.
Вокруг черные силуэты в черных паранджах. Негр, в квадратной шапке-тюрбане и атласном платье до пола, плавно проплыл мимо.
- Люди...кто-нибудь..где здесь выход номер двенадцать? - Никто не может толком объяснить где двенадцатые ворота,- злилися он,- как их найти за 40 минут пересадки?
Наконец он нашел служащего, который объяснил как пройти на посадку, но время было упущено. Стамбул. Микроавтобус около часа вез по узким гористым улочкам отставших со всех рейсов транзитных пассажиров, пока не остановился возле гостиницы, расположенной на возвышении у озера. Их пригласили на ужин в ресторан, а потом его разместили в номере с широкой двуспальной кроватью и большим плазменным телевизором. Каналов на русском языке он не смог найти и решил посидеть у озера с кружкой пива. Его утешало только то, что эта вынужденная остановка домой полостью оплачена авиакомпанией. Утром пораньше он выехал в аэропорт тем же микроавтобусом, чтобы спокойно, без паники найти эти чертовы двенадцатые ворота. Пройдя около километра между посадочных стоек, магазинов и спешащих пассажиров, он наконец-то сел в самолет и через три с половиной часа уже был в Санкт-Петербурге.
Ступив на твердую землю он был приятно поражен, всё вокруг было белым. Белое небо, белые деревья и белый воздух. Как он раньше не замечал этого? Проведя четырнадцать месяцев в Египте среди песков и пирамид он был рад вновь оказаться в родном белом мире. «Наконец-то я в России, - теплом разливалось в груди, - воздух прохладный, как же легко тут дышится.»
Высокие стройные деревья и падающий снег, родной язык отовсюду, все это наполняло его душу радостью, кроме того он был опьянен предвкушением встречи с ней, девушкой которая ждала его и писала, которую он любил. Он вез ей подарок из Египта, решив больше не откладывать и сделать ей предложение.
Четырнадцать месяцев среди пирамид, горячих ветров, песчаных бурь и сорокаградусной жары. Как он долго ждал, как скучал...Ему часто снилось, что они бегут под дождем по зеленой траве, мокрые и счастливые. Снилось как он берет её на руки, как целует, как вкусны и терпки её губы, а потом была радуга и так хорошо...