Пятого сентября возле университета было оживленно и весело. То здесь, то там слышались взрывы смеха, студенты громкими возгласами встречали появление каждого своего товарища, обнимались, радостно похлопывали друг друга по плечам, предвкушая еще не менее месяца беззаботной жизни в колхозе, куда и направлялись для сбора картошки. Автобусы ожидали невдалеке под парами, готовые в любой момент доставить веселую ватагу на поля сражений за урожай.
Всеобщее веселие оттеняли первокурсники. Они скромно маялись сбоку, вежливо улыбались, и, кажется, были готовы уже погрузиться в автобус, чтобы не чувствовать себя лишними на этом празднике жизни.
И вот зашевелились штормовки, замелькали кепки, все дружно разместились на продавленных сидениях, машины тронулись, и грянула песня «Вдоль по речке, речке утки плавают»… Декан облегченно вздохнул вслед, преподаватели в последний раз пересчитали бригады. Так начался колхозный семестр, который хоть и длился всего один месяц, но являлся значительной вехой студенческого бытия.
В дороге старшекурсники вспоминали, что собирали в прошлом, позапрошлом году. Где-то были потрясающе вкусные яблоки, где-то сладкая морковка. А вот нынче не повезло. Нынче их везли на картошку.
Света Морозова смотрела на всё широко раскрытыми глазами. Она радовалась тому, что легко поступила на филологический факультет, влилась в беззаботную студенческую семью; что первый раз едет в деревню, как сказал папа, «приобщится к нелегкому сельскому труду», о котором не имела ни малейшего понятия, но была готова вложить посильный вклад в дело уборки урожая. Но больше ее интересовали студенты. Ей хотелось узнать, чем они живут, о чем разговаривают, какие песни поют под гитару. К гитаре у Светы было особое, трепетное отношение. Ее завораживал звук звенящих струн, обязательно, по ее мнению, хрипловатый голос певца, незамысловатые, но понятные каждому песни. Она приметила две гитары, которые не выпускали из рук гитаристы, и представляла, как совсем скоро студенческая братия соберется у костра и будет подпевать своим кумирам. А вместе с ними споет и она, Света Морозова, студентка университета.
В колхоз приехали после обеда, перекусили в пустых комнатах, в которых двухэтажные кровати с голыми панцирными сетками, произвели какое-то ужасающее впечатление. Потом получили в конце коридора постельное белье и по два матраца, быстро превратили зловещий барак в подобие жилища и притихли, вспомнив о своих уютных домах, близких и родных, и как-то даже загрустили.
Но вот пришла девушка Алла с третьего курса и, оценив обстановку, весело сказала:
– Малышня, что нюни распустили? Не грустите, все наладится, завтра на работу поедем в поле, а сейчас пошли к мальчишкам гитару слушать, там Валера поет, он сегодня в ударе.
Валера сидел на голой кровати и вдохновенно пел приятным тихим голосом удивительную песню:
Плачет девушка в ав-то-мате,
Прячет в зябкое пальтецо-о
Все в слезах и губной по-маде
Перепачканное лицо-о!
Ей сегодня одной, одно-ой
Вдоль по улице ле-дя-ной…
Света сразу представила темный холодный вечер, заплаканную девушку в телефонной будке, и такая ее взяла жалось, что она чуть не заплакала, но сдержалась, потому что Валера быстро допел про грустное и затянул что-то веселое, что можно было бы спеть хором, но ребята почему-то его не поддержали, а просто сидели и слушали, немного отстраненно, что слегка задело Свету и даже обидело. «Сидят, как не живые», – подумала она про себя, но вслух ничего не сказала, просто пожалела Валеру и рассердилась на его неблагодарных слушателей. А Валера, как ни в чем не бывало, голосил один опус за другим. Он смотрел в окно и, как показалось Свете, был где-то в своем мире, далеком от колхозной реальности.
Вскоре пришли девушки однокурсницы Валеры, они быстро постелили мальчишкам постели, подмели полы, делая это привычно, легко и уверенно. Свете сразу захотелось стать такой, как они: независимой, остроумной, знающей то, что другим не ведомо.
Длинный, колхозный день закончился ужином в столовой на свежем воздухе макаронами в алюминиевых мисках и с алюминиевыми ложками. На вопросительные взгляды новичков Алла понимающе кивнула и назидательно заметила:
– Привыкайте, вилок не положено…
Но усталые новички, которые уже набрались необычных впечатлений, приняли этот факт, как должное. Наутро они первыми умылись в расхлябанных умывальниках во дворе, первыми позавтракали кашей алюминиевыми ложками и стояли у столовой, не зная, к чему себя применить. Старшие их товарищи на работу явно не спешили. С видом бывалых колхозников, они тянулись к завтраку нехотя, спокойно, без суеты. Только Валера, заметив неприкаянных девчонок, произнес с важным видом:
– «Транспорт на поле в восемь тридцать» – это понятие растяжимое. Оно иногда растягивается до десяти, а то и до одиннадцати часов. Ну, это вы сами вскоре узнаете… – и пошел вразвалочку, явно рисуясь перед без того растерянными девчонками.
«Транспортом на поле» оказался трактор с прицепом из длинного кузова, на борту которого красовалось предупреждение: «Перевозка людей запрещена». В него и погрузились всей толпой, шумно и безмятежно. И сразу затянули любимую факультетскую «Вдоль по речке, речке утки плавают». У девчачьего филологического эта песня слыла своеобразным гимном.
Поле оказалось в прямом смысле слова – бескрайним. Света даже представить не могла, что может быть таким большим картофельное поле. Бригадир – строгая полноватая женщина – сказала, что норма будет засчитана только, если в борозде не будет огрехов, то есть, пропущенной картошки.
– А где лопаты? – вдруг задал неуместный вопрос кто-то из первокурсников. – Чем копать?
– Копать будете дома, в огороде, – еще более строго ответила бригадирша. – А здесь трактор копает.
И ушла. А студенты разбрелись по краю поля в ожидании трактора, который появился, когда его уже никто не ждал, сделал внушительный вираж у старта и потрусил вперед почему-то боком, отваливая густой урожай картошки. Ее оказалось так много, что Света, которая все время молчала, со страхом произнесла:
– Какой кошмар! Мы это изобилие до зимы не соберем!
– Не боись, – успокоила вездесущая третьекурсница Алла, – через недельку, когда сроки начнут поджимать, а погода портиться, и транспорт прикатит вовремя, как часы, и поле будет перепахано, как положено. Бери ведро, складывай в него урожай без огрехов.
И она показала, как это надо делать. Загремела по ведрам картошка, запестрели в распаханных бороздах студенты – работа пошла полным ходом: девчонки нагружали ведра, мальчишки относили их в машину, которая медленно двигалась за трудящимися.
Свете начинала нравиться такая жизнь: идешь по полю носом вниз, сгребаешь клубни в мелодичное ведро и посматриваешь, посматриваешь вперед – не появился ли край борозды? Край пока не появлялся, но рядом она услышала голос преподавателя, который трудился наравне со всеми:
– Света Морозова, остановитесь и отдохните. Дайте факультету подтянуться до вашего уровня, потому что я только на вас и работаю.
Света разогнулась и обомлела – фигуры ребят остались далеко позади, а они с преподавателем удивленно оглядывали плоды своего труда. Она даже слегка растерялась.
– Вы где научились так ловко картошку собирать? – с улыбкой спросил Дмитрий Иванович.
– Нигде, – робко ответила Света, – я вообще первый раз в деревню приехала.
– Не в деревню, а в сельскую местность, – уточнил подоспевший Валера, – между прочим, Дмитрий Иванович, надо проверить качество ее стахановского труда. Может, она вообще половину урожая в земле оставляет.
– Это неправда, – обиделась Света, – я аккуратно работаю.
– А вот мы посмотрим, – не унимался Валера.
Он проворно пробежался по борозде, но огрехов не нашел и разочарованно подхватил два ведра, которые девушка успела наполнить.
– Ну, ты даешь! – удивленно воскликнул гитарист. – Урбанистка.
Света быстро освоилась на картошке, время от времени оглядывая бескрайний простор, она пыталась представить, сколько же человек побывало на этом поле, сколько разнообразных действий произведено, прежде, чем красавица, размером в два ее кулака вырослась в земле, совершенно невероятным образом.
На обед их повезли на том же грузовом тракторе. На полевом стане повариха, улыбчивая женщина, с сожалением смотрела на девушек, их нежные руки, и все подкладывала им макароны по-флотски, приговаривая: «Бедненькие вы мои, сейчас я вам молочка принесу».
Она принесла «молочка» в бидончике и целую кипу перчаток, которые раздала первокурсницам со словами: «Милые девчоночки, ручки надо беречь, а вы, новички, никогда не думаете о том, что через день ваши пальчики будут все в мозолях и болячках».
Потом она присела на край стола и вопросительно взглянула на колхозниц, которые завершали трапезу.
– Ну что, подруги, споем студентам, чтоб запомнили?
И полилась песня необыкновенной красоты. Света любила народные мелодии, но эта была ей незнакома, как незнакомы были их голоса, гортанные, идущие изнутри, словно сама душа каждой запела печально и раскатисто, как степной необузданный ветер, подгоняющий ковыль-траву. Они пели, а студенты осторожно положив свои ложки на неструганый стол, во все глаза смотрели на разрумянившихся красивых женщин, которые с таким удовольствием делились с городскими изнеженными девчонками любимыми песнями.
– Вот вам и фольклорная экспедиция, – улыбнулся Дмитрий Иванович, когда они возвращались на поле. – Такие песни нигде не услышишь, только в глубинке. Их никто не поет, никто не публикует – их передают из поколения в поколение. И знаете, что я сейчас подумал: эти женщины даже не подозревают, что обладают чем-то очень ценным, важным, значительным. Как вы думаете чем? – хитро посмотрел он на Свету.
– Вы будете смеяться, – смущаясь, сказала Света, – но я думаю, это их народное наследие.
– В такие минуты, – серьезно проговорил преподаватель, – не надо стесняться высоких слов. Я видел, как у многих на глазах навернулись слезы, – он сделал паузу и уже с улыбкой завершил: – Потому что песни уж очень жалостные. А хотите анекдот, тоже народное творчество. Анекдот – это маленький рассказ шутливого характера.
И потекла колхозная жизнь своим чередом. Каждое утро Дмитрий Иванович подходил к первокурсницам с одним тем же вопросом: «А хотите анекдот?» – и всю дорогу до поля студенты сотрясали колхозные просторы веселым смехом. Профессор педагогики Дмитрий Иванович Петухов был мастером рассказывать анекдоты, причем за весь месяц он ни разу не повторился.
После тяжелого труда ужин показался невкусным. Света решила, что сразу завалится спать – так болела спина и гудели ноги. Но опять прибежала третьекурсница Алла и, увидев девчонок, лежащих на постелях, удивленно воскликнула:
– Вы что сюда спать приехали? А ну, быстро нафуфырились и марш слушать гитаристов, они уже поют.
Пел один Валера, а Кирилл ждал своей очереди, перебирая струны. Света сразу вспомнила про несчастную, обиженную девушку и, дождавшись паузы, попросила:
– Спой «Девушку в автомате».
Она не знала, что Валера песен по заказу не поет, все просьбы игнорирует, и даже может совсем пропустить заказанную кем-то мелодию. Он равнодушно посмотрел на нее, отвернулся и затянул что-то другое. Потом была еще одна песня, потом еще. Света попыталась повторить просьбу, но он продолжал концерт, строго по своей программе. Другие девчонки тоже стали просить: «Валер, спой «Девушку а автомате» для первокурсницы», – но он, как будто оглох, упрямо игнорируя и девушку в автомате, и просьбы подруг студенток.
Света разозлилась не на шутку. Она, конечно, спокойно смотрела на явный выпендреж старшекурсника, но про себя думала: «Что он о себе вообразил? Подумаешь, звезда филологического факультета. Вот возьму и вообще перестану его слушать. Посмотрим еще, кто кого». С этими мыслями и заснула обиженная новоиспеченная студентка, устало вспоминая такой долгий, но такой интересный свой первый трудовой день «в сельской местности».
Остальные дни оказались более однообразными и прозаичными. Каждое утро трактор, которому перевозка людей была запрещена в письменном виде, доставлял студентов на картофельное поле, которое к удивлению Светы менялось на глазах – все меньше на нем оставалось пожухлой ботвы, все больше проглядывалось перепаханного чернозёма, и край его становился реальным и видимым.
Без того скудный рацион становился совсем скромным. Если раньше вареную картошку и сухие макароны можно было заесть помидорами и огурцами, которые Дмитрий Иванович с двумя парнями приносил с соседнего поля, то в конце сентября овощи закончились, и сухие макароны можно было заесть только жиденьким супом.
Зато яблок в колхозе было много, местные говорили, что урожай получился небывалый, так что на столе к обеду всегда стояло блюдо с красными пепинами, зеленоватыми антоновками и огромными воргулями. Однажды третьекурсница Алла взяла антоновку и начала спокойно жевать вприкуску с картошкой.
– Ребята, а это ничего – есть можно! – воскликнула она, и все дружно навалились на антоновку.
Так вскоре вареная картошка с яблоками стала их фирменным блюдом.
Месяц подходил к концу, умываться на улице стало совсем холодно, студенты предпочитали протирать лицо мокрым полотенцем, но Света отважно выходила к умывальнику каждое утро – сначала в компании с несколькими первокурсницами, потом совсем одна. За что была прозвана «чистюлей и аристократкой».
Филологи убрали-таки бескрайнее картофельное поле, потом помогли сельчанам повыдергивать из земли гигантскую сахарную свеклу, немного поработали в яблочном саду и стали собираться домой – через три дня начинались в университете занятия.
Больше всех радовались отъезду первокурсницы. За месяц в сельской местности они научились собирать фрукты и овощи, есть макароны с яблоками алюминиевыми ложками, умываться на улице студеным утром и спать под матрацами: когда суровый сентябрь проявлялся затяжными дождями, а в нетопленном общежитии становилось нестерпимо холодно, студенты наваливали на себя сверху второй матрац, применение которому сначала не поняли. Валера по вечерам распевал песни исключительно по своей программе.
Света данное обещание выполняла тоже прилежно. Как только Кирилл откладывал в сторону гитару, исполнив весь репертуар по заказам и без, она вставала и уходила спать. На вопросы, почему она уходит, отвечала, что устала. Валера делал вид, что ничего не происходит, ребята с интересом ждали, чем же закончится противостояние, которое кто-то окрестил «воспитанием чувств».
В последний день перед отъездом никто не работал, собирали вещи в сумки и рюкзаки, лениво переговаривались, предвкушая долгожданный отъезд в город, в университет, в привычный уклад жизнь. Света сидела в коридоре на металлической кровати и думала о том, как же сложатся у нее пять предстоящих лет учебы. Неожиданно появился Валера с гитарой, сел напротив, долго настраивал инструмент, потом вопросительно вскинул голову в сторону Светы. Она поняла жест правильно и спросила:
– Слушай, у тебя есть такая смешная песня «Картошка в мундире»?
Валера кивнул и совершенно спокойно запел про картошку, которая, «моя дорогая, не блещет красою». Потом по тому же кивку головы – про маленького гнома, затем про каменное сердце, которое не болит, дожди, которые льют третью неделю. Далее пошли песни всего обширного Валериного репертуара. Надо сказать, что Света знала его наизусть. Нет, она, конечно, уходила с выступлений Валеры регулярно и постоянно, но в окно общежития, которое располагалось как раз напротив кострища, где и происходили студенческие посиделки, слышала всё. Но Валера, не задумываясь, что и почему, невозмутимо затягивал по заказу одну песню за другой.
А вокруг постепенно собиралась изумленная публика. Ребята тихонько подтягивались посмотреть на действие, которое, в принципе, не должно было случиться. Ну, кто не знал строптивого характера Валеры? Но вот он сидит напротив хрупкой девушки и исполняет любое её желание. Этого пропустить никто не мог.
Когда всё было перепето, Валера оторвался от гитары и по-деловому спросил:
– Что там у нас осталось?
И Света так же по-деловому невозмутимо ответила:
– Девушка в автомате.
Как говорил Козьма Прутков: сборник новелл; Воронеж: Типография Воронежский ЦНТИ ; филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2018.
ISBN 978-5-4218-0363-8