Восходит солнце и заходит
солнце,
и спешит к месту своему,
где оно восходит.
Идет ветер к югу и переходит
к северу,
кружится, кружится
на ходу своем,
и возвращается ветер
на круги свои
Еккл. I, 5, 6
Жили на свете Мальчик, которого все любили, и Девочка, которую никто не замечал. Мальчик занимался спортом. Он научился играть во все игры с мячом и стал капитаном нескольких игровых команд. Но лучше всего Мальчик умел прыгать. Когда он преодолевал высоту, недоступную многим взрослым спортсменам, всем казалось, что он летит в воздухе с легкостью, изяществом и восторгом. Никто не знал, что Мальчик стремился к успеху только потому, что любил славу и почет.
Он родился игроком – азарт захватывал всю его детскую натуру с совсем не детской силой. Сама победа ничего не значила для маленького спортсмена – он добивался восхищения окружающих. Каждый новый успех с традиционными почестями становился источником силы для дальнейших подвигов. И Мальчика все хвалили за красоту, ловкость, силу. Только Девочка никогда им не восхищалась, она вообще была очень молчаливой.
Девочка же обладала талантами, которых не было у Мальчика. Например, она хорошо рисовала, прекрасно пела и танцевала. Но больше всего она любила числа. Да, именно математические действия ей давались легче, чем сверстникам. Обладая даром глубокого анализа, Девочка могла решить любую задачу, что в ее возрасте было достойно высокой похвалы. Но она сама не придавала особого значения всему, что делает, поэтому учителя относились к ней спокойно.
Мальчику нужно было, чтобы все, без исключения, восторгались его победами. Заметив, что Девочка никогда его не хвалит, он решил подружиться с ней и «проучить несмышленую девчонку за дерзкое не почитание», но вдруг открыл в себе незнакомое чувство, которое помешало ему сразу осуществить задуманное – это была неуверенность в успехе.
И вот однажды, когда, против обыкновения, около Мальчика не оказалось поклонников, которые постоянно сопровождали его, он подошел к Девочке и сказал:
– Я красив.
– Ну, и что? – спокойно спросила Девочка.
– Я сильный и ловкий… все говорят, – начал раздражаться Мальчик.
– И что? – ответила Девочка.
– И я умею вот это! – гордо сказал Мальчик и перепрыгнул высокий забор.
– Это смело, – тихо сказала Девочка, когда он вернулся. – Но это не главное.
Мальчику вдруг захотелось услышать от нее хоть одно слово одобрения, и он начал показывать все, что умел, – а умел он многое. Он демонстрировал свою ловкость, сноровку, силу. Казалось, что перед Девочкой прошли олимпийские игры в миниатюре. Но она все время повторяла:
– Да, это неплохо, но…
И Мальчик затаил в душе обиду непризнанного.
Потом они незаметно подружились. Люди удивлялись, как два таких разных человека могли подружиться: Мальчик, постоянно окруженный поклонниками, и Девочка, скромно стоявшая рядом? Но они почти не расставались.
Шло время. Мальчик стал знаменитым спортсменом. Девочка – программистом, она работала в фирме, которая прогнозировала экономический рынок. Люди уважали ее талант предвидения, они только не могли понять, почему она дружит с этим самодовольным юношей? Да, ведь теперь наши герои стали Юношей и Девушкой. Юноша все также побеждал на соревнованиях, а Девушка его сопровождала. Слава и почет следовали за Юношей, а Девушка спокойно работала в своей фирме.
И вот однажды случилась неприятность. Девушка допустила ошибку, которая привела к экономическим потерям предприятия-заказчика. Она быстро все исправила. Заказчик простил незначительную погрешность. Но Девушка, привыкшая все делать хорошо, не могла так просто успокоиться. Расстроенная, она пришла к Юноше. Юноша слушал ее, глядя в окно, потом повернулся, с вызовом спросил:
– А ты думала, что все можешь делать без ошибок?
Ничего не сказала Девушка. Она только положила свой свитер на плечи и ушла из жилища Юноши, но он навсегда запомнил ее полные боли глаза.
Юноше стало стыдно – он осознал, что обидел Девушку, но успокаивал себя тем, что она ведь тоже никогда не хвалила его, а скорее молчаливо осуждала. Он не пошел к Девушке сразу, но потом, сидя на пороге своего дома, вдруг понял, что Девушка приходила к нему не просто за поддержкой, она приходила к нему за помощью. Он надеялся, что, как обычно, встретит Девушку на соревнованиях. Но ее на трибунах не оказалось. Не было ее и дома – дом был пуст. Только кубок – приз за последнюю победу – одиноко стоял на столе.
Сначала Юноша даже обрадовался: ведь теперь без требовательных глаз Девушки не будет предательской неуверенности в успехе. Постепенно он успокоился и даже хорошо выступил на соревнованиях по бегу. Все поздравляли, хвалили Юношу. А Девушки не было. Не было ее взыскательного взгляда, который, как оказалось, являлся стимулом успеха. И Юноша, держа очередной кубок победителя, вдруг ясно услышал: «Это смело, но…»
Ощущение бессмысленности происходящего вдруг охватило Юношу. «Вот пришли ко мне успех и слава, – думал он, – во многом я достиг совершенства, в спорте мне нет равных. Но Чувство Неудовлетворенности Собой я познал только рядом с Девушкой. Только рядом с ней появлялось стремление к лучшему».
И он понял, что потерял стержень своей жизни, то, без чего невозможны были все его победы,– Требовательную Искренность Друга.
– Я не буду больше выступать на соревнованиях, – вскоре объявил он. – Я вообще ухожу из спорта.
Очень быстро покинул Юноша родной город. Единственное, что он взял с собой в дорогу – посох из красного дерева, который был когда-то подарен в шутку богатым поклонником: «Вдруг пригодится, – посмеялся тот, – это же незаменимая вещь, когда отправляешься на поиски смысла жизни». Он и не думал в тот момент, как был прав.
Юноша пошел пешком, он боялся, что на машине, поезде, а, тем более, самолете может не найти Девушку – скорость не лучший помощник поисков. Он шел по дороге, машины останавливались рядом, все узнавали его, кумира болельщиков. Но он шел и шел, и тем самым вскоре приобрел славу сошедшего с ума человека.
Люди не понимали, как можно отказаться от почета, благополучия, достатка и уйти на дорогу с потемневшей палкой и небольшим рюкзаком, кем-то подаренным в пути. А он шел, останавливаясь в каждом городе. Сначала ему давали кров и пищу, посмеиваясь, но все же уважая былые заслуги. Когда же Юноша пересек границу, известие, что по миру странствует необычный сумасшедший, неслось впереди. Мальчишки были первыми встречными. Они бегали за ним с визгами и издёвками, они бросали в него камни, пытались угостить тухлыми фруктами, но Юноша ничего не замечал. Случайные заработки стали источником поддержания жизни.
В каждом городе в местной бане он переодевался в приличную одежду, купленную на заработанные по пути деньги, и обходил все фирмы, которые занимались экономическим прогнозом. Не найдя Девушку, Юноша брал свой посох и снова отправлялся в дорогу.
Так прошло несколько лет. Юноша повзрослел, кожа на его лице потемнела, руки, привыкшие к тяжелой работе, покрылись мозолями. Его уже не воспринимали как сумасшедшего. Страны и города жили своей жизнью. Если где и удивлялись путнику, то только, принимая его за чудака. Юношу забыли в мире. Люди не узнавали больше в нем знаменитого спортсмена, а как странствующего бездомного брали только на тяжелые работы, отчего сила его умножалась. Он стал Мужчиной богатырского телосложения, к которому мало кто мог подойти без опаски.
Однажды Мужчина пришел в восточный город. Это был старинный город мастеров. Гончары делали там свои горшки из белой глины, ткачи ткали ковры из верблюжьей шерсти, а чеканщики чеканили не только медь, но серебро и золото.
Да, это был богатый город со своими традициями и своими знаменитостями. Ремесло передавалось там по наследству, и не было места среди мастеров пришельцам и самозванцам.
Мужчина пошел на рынок с мыслью заработать и перекусить. Задачу свою в этом городе он выполнил, надо было двигаться дальше. Около одного гончара он остановился и долго не мог отвести глаз от изделий, таких ровных и гладких, так изящно, так мастерски расписанных веселыми, яркими красками. Чувствовалось, что изготовили эту керамику со знанием дела. И Мужчине вдруг захотелось так же своими руками смастерить что-то, очень нужное людям – то, без чего они не могут обойтись в обыденной жизни.
«Что я имел – успехи в спорте? Кому это было нужно, кроме меня? Нет, конечно, люди получали удовольствие от зрелища, но что оставляло оно в их душах? Зрители, возвращаясь домой, забывали обо мне до следующих соревнований. А кто я теперь, когда никто меня не узнает, хотя я выступал во многих странах мира, и многие города рукоплескали моим рекордам?»
– Ты хочешь купить это блюдо, добрый человек? – вдруг услышал он голос.
Очнувшись, Мужчина увидел рядом с собой старца с седой бородой, согнутой спиной и бесцветными, но пронзительными глазами. Они смотрели на него так, словно 0безмолвно поддерживали разговор.
– Нет, просто мне очень понравился орнамент. А блюдо мне некуда ставить, у меня нет дома и нет в нем хозяйки. У меня вообще ничего нет.
– Как же ты, Юноша-прыгун, кумир молодежи и любимец женщин, оставил все благости жизни? Куда ты идешь и что ты ищешь, чемпион мира по прыжкам?
– Вы узнали меня?!
Мужчина был удивлен не тем, что его признали далеко от дома, а тем, что узнал его старец, которому, казалось, нет дела до спорта, ибо его дело важнее и серьезнее.
– Да, узнал и помню, как судачили, когда ты бросил спорт. Все телеканалы мира наперебой сначала ждали, подозревая что-то рекламное, чтобы можно было поживиться, а потом просто злословили о тебе. Долго – совсем недавно замолчали. А ты изменился. Не изменились лишь твои глаза, жадные до похвалы и почитания. Ведь я тогда понял тебя, чемпион! И понял, что гонит тебя по дороге. Но не то ты ищешь, мятежный человек. Ты ищешь смысл жизни там, где его никогда не находили. Многие пытались доказать материальность смысла человеческой жизни. Умные люди: ученые, поэты, мастера-ремесленники, – бросали все и погружались в странствия, стараясь найти далеко то, что лежит рядом.
Старец, увещевая, увлек Мужчину за собой. Перейдя базарную площадь, они вышли на узкую улочку. За каменными стенами виднелись дома, низкие с плоскими крышами. Они были почти одинаковые, похожая жизнь проистекала в каждом из них. На крышах играли дети, и старики отдыхали на расстеленных коврах, щурясь от солнца. Из дворов слышались одинаковые звуки: скрежет, стук, крики старших и лай собак. Улица гончаров жила своей, присущей ей одной, жизнью.
Они вошли в дом. В доме ничто не напоминало о профессии Старца. Только где-то рядом слышались звуки чавкающей глины, которую месили ногами, да скрип гончарного круга.
– Да, – сказал Старец, – там, во дворе, работают ученики. Труд иссушил мои кости, от воды суставы на ногах болят по ночам, а кисти рук не гнутся. Единственное, что я могу – это давать советы, как можно и как нельзя сделать то или иное изделие. Я знаю многое, и многое могу передать. Но нет желающего. Во дворе трудятся два моих ученика. Один научился только месить глину, и делает это предельно качественно, а другой, хоть и может постичь все, пропускает советы учителя мимо ушей. Он думает, что уже все познал, и мечтает уйти от меня, чтобы, наконец, ставить на изделиях свое клеймо. Но, чтобы он не пропустил мимо ушей, как не услышал многие из моих советов, самый главный секрет ремесла, я пока ему не открыл. Учитель учит до тех пор, пока ученик хочет учиться.
– Ты ищешь Женщину, которая за все время вашей дружбы не сказала тебе ни одного доброго слова, – продолжал Старец. – Она не поддержала тебя, не сделала тебе замечание, не дала тебе совета, что же такого сделать, чтобы, наконец, заслужить ее доверие. Она молча осуждала тебя, будто ты жил неправильно. Даже если она была и права, то лишь отчасти ты можешь считать ее своим вдохновением.
Он знал все, этот старик, скорее похожий на одного из библейских волхвов или на звездочета из сказки. Он знал не только то, что можно сказать вслух. Он читал мысли и чувства. И главное – он говорил о потаённом так, будто обсуждал меню на ужин. Мужчине стало не по себе.
– Кто ты, старый человек? – спросил он. – Ты мудрец из прошлой жизни или волшебник будущего? Почему ты так точно передал мои мысли и ощущения? И почему ты думаешь, что имеешь право судить и решать за других?
– Я так не думаю, – ответил Старец, – но я давно живу на Земле, и мне нечего терять, кроме своего секрета. Я долгое время был лучшим из гончаров в этом городе. Слава о моих изделиях простиралась далеко за пределы страны. Мода на мои кувшины и блюда для фруктов распространялась, как мода на одежду, сшитую известным кутюрье. Это был психоз не хуже того, что окружал тебя. Но моя жена не думала о том, что держит в руках произведение искусства. И, если, наливая козье молоко в кувшин, сделанный моими руками, нечаянно разбивала его на мелкие кусочки, – требовала новый. Она не верила, что он стоит больших денег. Она была моей женой, а я для нее был только мужем без титулов и славы.
– Что же ты не переехал в квартал богаче и не нанял прислугу, чтобы та бережно относилась к твоим дорогим горшкам? – тихо спросил Мужчина.
– В этом маленьком, убогом доме родились мой отец и мои деды. Здесь они умерли. Я тоже родился в этом доме и хочу умереть в нем. Все мои предки были горшечниками и мастерами по изготовлению изразцов – лучшими мастерами в этих местах. А богатый квартал? Кем бы я был там? Пришельцем? Нуворишем? Выскочкой, которого не приняли бы те богатеи, которым их деньги достались по наследству, как по наследству я получил свое ремесло? Нет, добрый человек, мое место здесь, в этом квартале, потому что они гончары и я – гончар.
Старец вздохнул. Он долго молчал, а Мужчина не стал спрашивать, почему Старец живет один, сам готовит себе еду, больными пальцами перебирая зелень, и куда уходят заработанные деньги, которых хватило бы и на новый дом, и на прислугу, и на кухарку. Он не мешал человеку ворошить прошлое, ведь было видно, что здесь осталась только зола, и что даже пепел давно разнесло ветром.
– Может быть, она была и права, моя любимая, – продолжал Гончар, – потому что в то время не было на свете человека, который бы не говорил мне: Господин Мастер, Учитель, Маэстро. Всех поражали масштабы моей славы и размеры моей прибыли. А мне не нужен был тот блеск. Мне нужно было, чтобы она не била мои горшки и кувшины! Но потом она умерла, и все потеряло смысл. Я вдруг понял, что она любила меня вне зависимости – великий я мастер или простой горшечник. А я хотел, чтобы она признала во мне гения.
– Нет, я не ушел в никуда, как ты, – предупредил вопрос Старец. – Я продолжал работать и зарабатывать деньги и известность. Но тогда, именно тогда, когда я остался один на один с собой, понял: все, что нужно человеку, сосредоточено внутри него самого – и его слава, и его почет, и его желания. Я сам есть смысл жизни. А все остальное, только подмастерье, помощь в исполнении задуманного.
Он посмотрел на Мужчину выцветшими, но зоркими еще глазами, стараясь понять, дошла ли до него суть сказанного. И, удовлетворенный, опять замолчал.
Не ко времени запел соловей на ветке старой чинары, но, словно испугавшись, быстро умолк, нервно потряхивая перьями. Глухо прокричал вдалеке осёл. Дружно залаяли собаки во дворах, предупреждая хозяев о том, что по улице идет чужой. И снова все стихло. А Старец отдыхал, вытянув усталые ноги на ковре. Потом, приподняв и сразу опустив согнутую руку, будто желая коснуться плеча и не решаясь это сделать, сказал, прямо глядя в глаза Мужчине:
– Если хочешь познать свой смысл жизни, оставайся у меня. Я научу тебя ремеслу и, если ты захочешь, передам тебе секрет Мастера. Пройдет время, настанет срок, и то, что ты так тщетно ищешь сейчас, само найдет тебя.
И стали они жить вместе: Старец, который из последних сил цеплялся за жизнь, словно стараясь исполнить до конца, до последнего шага свою миссию на Земле, и Мужчина, так долго искавший Смысл Жизни.
Они вместе готовили неприхотливую еду, вместе заготавливали белую глину, которую все гончары добывали в старом нежилом районе. По вечерам они долго сидели на крыше ветхого дома, молча, ибо у каждого была своя дума, своя истина, свой смысл жизни.
Мужчина учился ремеслу, стараясь постичь сразу простое дело гончаров и сложное искусство изготовления изразцов. Старец научил его месить глину так, чтобы стонала и всхлипывала под ногами; рассказал, что надо добавлять в нее, чтобы была прочной. Он показал ему, как надо обжигать изделия в печи, чтобы они не трескались. Наконец, он научил своего взрослого ученика самому главному делу – искусству росписи, которая придавала любой вещи красоту и нарядность. Мужчина осваивал науку быстро, жадно впитывая и запоминая каждое сказанное Учителем слово. Он понимал, что немного осталось Старцу радоваться яркому солнцу и пению любимого соловья: жизнь в нем угасала тихо, с каждым днем.
И вот однажды Старец не вышел из своей комнаты на веранду погреть больные ноги. Он лежал на узкой кушетке, хрипло стонал и смотрел в небольшое окно, которое слабо освещало убогую комнату. Мужчина сидел рядом, понимая важность момента и стараясь не мешать человеку прощаться с жизнью. Старец только один раз взглянул на Мужчину. Его взгляд был ясен и зорок. Казалось, что вот сейчас он встанет и пойдет месить глину для новых изделий или устроит нагоняй ученику, который забыл, как надо обжигать блюдо в печи, и оно потрескалось.
Но он не встал, а только сделал знак Мужчине подойти ближе – силы покидали его иссохшее тело. Он долго смотрел на того, кто скрасил последние годы его жизни, кто не оставил его, больного и немощного, и кто до последней минуты оставался его учеником. Он сказал:
– Я обещал передать тебе секрет Мастера. Многие люди заблуждались на этот счет. Много веков мастера делают вид, что обладают сокровенным секретом мастерства, и обещают обязательно передать его самому любимому и способному ученику в конце жизни. Прости меня, добрый человек. Ты доверил мне судьбу, а я обманул тебя, как и многих наивных искателей славы и почета.
Он задыхался, в груди, высоко поднимавшейся под тонким одеялом, клокотало и хлюпало, как мягкая глина под ногами подмастерья. Но он старался говорить, чтобы в последний миг своего бытия перевернуть заключительную страницу их необычных отношений.
– Я мог бы сказать тебе раньше, что нет никакого особого секрета, есть только желание мастера напустить таинственность, загадочность, чтобы больше уважали, больше оказывали почестей те, кто идет следом. Эту уловку перенимают все последователи, как бы негласно покрывая предшественника, как бы молчаливо продолжая игру, ставшую традицией. Я мог сказать тебе это раньше, но боялся, что ты уйдешь от меня. А мне так нужна была твоя помощь, твоя молодость и твоя сила, – казалось, на этом прервется прощальный монолог, ставший одновременно откровением, но он продолжал: – каждый мастер передает ученику свое мастерство до тех пор, пока не увидит перед собой готового работника.
Я выпустил в жизнь много учеников. Все, кто приходил ко мне учиться гончарному искусству, были способны работать самостоятельно уже через несколько месяцев. И все они были разные: одни могли хорошо месить глину, а изделия их были добротными, но годными только для употребления на кухне – такие мастера особенно нужны простому народу – без посуды не обходится быт в любом доме. Были такие, которые считали, что месить глину должен кто-то другой, а они будут творить такие изделия, которые достойны выставляться в музеях и на выставках. Их изделия были действительно необычными, но однодневными, потому что музеи и выставки не для глины, хоть и в очень оригинальном воплощении.
Мои ученики выполняли работу добротно, мастерски, но делали они ее только руками. И лишь ты освоил это дело так, что мог с достоинством ставить клеймо на сработанные тобой изделия – свое клеймо. Не каждому дано почувствовать глину так, как ты. Иногда мне становилось страшно, когда из-под твоих рук на том же гончарном круге, на котором трудились мои предки и ученики, за несколько минут вырастали вазы такой красоты и изящества, что могли называться шедеврами даже без росписи. Мне казалось, что делалось это не руками, а твоим сердцем. Он опять замолчал, и Мужчина вдруг почувствовал в себе доселе незнакомое чувство – Чувство Удовлетворенности Жизнью. Все эти годы он считал себя подмастерьем. Старец не хвалил его и не ругал. Мужчина и не ждал этого, понимая, что рядом с признанным виртуозом он всегда будет оставаться учеником, место которого у подножья пьедестала. Но скупые слова Старца были сказаны с такой силой, с таким восторгом и легким оттенком зависти, что он сразу в них поверил. А, поверив, вдруг представил себя со стороны, вдруг почувствовал, что и он, наконец, достиг того предела, за которым наступает покой и неспешное созерцание. А Старец продолжал:
– Я не говорил тебе никогда, что в первый же месяц ты научился всему, что должен знать лучший гончар. Я передал тебе те секреты, которые не вынес из этого двора ни один ученик – им это было не нужно. Они не хотели стать музыкантами. Они хорошо и добросовестно трудились, они делали красивые горшки, добротные блюда для фруктов, и все остальное у них получалось довольно прилично. Но никто из моих учеников не ощущал гончарное дело, как искусство. Ты первый превратил скрип гончарного круга в музыку. Звуки глины, которую месил ты, могли поспорить с песнями красавиц, а роспись всегда была похожа на воспевание прелестей любимой женщины. И я стал бояться тебя, Маэстро…
В этом месте Мастер сделал паузу, совсем маленькую, лишь мгновение он помолчал, чтобы показать, что именно так теперь и будет называться тот, кому он оглашает свое завещание:
– Я подумал: если он узнает, что всему научился, то уйдет от меня. Он уйдет, а я останусь со своей болью и со своим одиночеством. Я останусь со своей немощью, и больше никогда не увижу ничего, подобного тому, что создает этот непревзойденный Художник.
Старец говорил шепотом, последние силы он отдал разговору и уходил с сознанием того, что жизнь была прожита не зря. В этом была его гордость – гордость Мастера, у которого есть наследник.
– Прости меня, мой ученик, что, привязав к своему убогому жилищу, я лишил тебя заслуженного почета, ведь все, что делал ты, было отмечено моим клеймом, а ты оставался в тени моей славы. Но у тебя большое будущее. Мир еще узнает о тебе.
Каждая фраза давалась Старцу с трудом, он задыхался, некоторые слова произнося лишь до половины, но это был еще живой Мастер и это был все еще Учитель. А он продолжал:
– У меня нет для тебя секрета мастерства, его ты познал даже лучше меня. Но одно все-таки я могу тебе пожелать: в тот момент, когда ты перестанешь чувствовать себя подмастерьем, – в тебе умрет маэстро. Всегда... слышишь… всегда… заставляй себя учиться…
Казалось, не было больше горя в жизни Мужчины, чем потеря Старца. За годы совместной жизни они стали друзьями и родственниками, компаньонами и соратниками. Они мало разговаривали и много работали. Жизнь их была простой и неприхотливой, состоявшей из работы, еды и отдыха. Но они так хорошо понимали друг друга, что стали единым целым.
Долго сидел Мужчина на пороге одинокого дома после похорон своего Учителя. Он вспоминал годы, проведенные в этом дворе, силясь отметить в них что-нибудь выдающееся, но так и не смог. Годы прошли, как один большой трудовой день: утром они шли к заброшенному колодцу за белой глиной, потом Мужчина ее месил, потом на гончарном круге он создавал изделия, а Старец сидел на веранде, удобно расположившись на ковре и вытянув больные ноги на солнце. Он вставал, когда Мужчина начинал заниматься росписью, зорко следя за каждым мазком, за каждым движением ученика. Он редко делал замечания, но все они придавали изделию особый шик, особый блеск и красоту.
Много лет жил Мужчина в таком ритме. Он привык к тому, что не одинок, что рядом, пусть старый, и больной, но очень опытный умелец, который способен в любую минуту подправить его работу. Да, он был прав, его любимый учитель, Мужчина относился к делу, как к искусству. Именно поэтому вскоре после смерти Мастера люди стали звать его Маэстро. Оказывается, Старец уже давно в разговорах с ремесленниками называл его именно так. Именно так стал он известен в мире мастеров.
Слава о его изразцах распространилась далеко за пределы города мастеров и за пределы страны. Самые модные дизайнеры мира считали за честь оформлять современные дома богатых заказчиков изразцами, изготовленными Маэстро. У него появились друзья в других странах, он подолгу гостил у них. Но, возвратясь в свой старый маленький дом, в дом, где он стал маэстро, он неизменно все делал сам: месил глину и лепил свои шедевры. Учеников у Маэстро не было.
Так прошли годы. Маэстро старился, ветхий дом Мастера он перестроил в красивый и удобный особняк. Особняк был небольшим, но в нем было все для жизни и работы. Многое теперь делали механизмы, поэтому работать стало легче. Быстрее выходили из-под его рук новые изразцы, быстрее попадали изделия в руки дизайнеров. Все больше людей в мире с гордостью могли сказать, что камины и печи в их домах украшены изделиями Маэстро. Жизнь стала спокойной и размеренной, но не было в ней того момента, который заставляет каждого творческого человека учиться дальше – Требовательной Оценки Друга. Одиночество преследовало Маэстро, одиночество, граничащее с отшельничеством. Все у него было: успех, деньги, почет. Были у него друзья, добрые соседи и товарищи по ремеслу. Но не было среди них человека, способного посмотреть на его работу критически – все были в восторге от того, что он создавал.
Однажды, сидя по привычке на пороге своего дома, Маэстро вдруг понял, что жизнь, пройдя свой круг, вернула его к началу пути, но это было уже другое время. Снова пришла к нему слава, но это была другая слава. Снова люди восторгались тем, что создавал Маэстро, но он относился к этим восторгам с сознанием своей причастности к большому и полезному делу. Да, теперь он мог сказать, что прожил жизнь не зря, этот признанный Мастер. Настала пора возвращаться домой.
Долго собирался с силами ставший уже старцем Маэстро. Подолгу сидел он на пороге особняка. Подолгу вспоминал путь, который привел его в этот город, город мастеров, город его истинного успеха, город, в котором он нашел свой Смысл Жизни, и, наконец, решился на обратную дорогу. Нет, он, конечно, не взял посох, хотя посох стоял в углу самой большой комнаты. Он не надел простую одежду, перепоясанную суровой веревкой. И он не пошел пешком.
В свой родной город он приехал на современном автомобиле в дорогом костюме, сшитом знаменитым кутюрье, и долго бродил по улицам, где прошло его детство. Далекие воспоминания привели Маэстро в школу, которая была перестроена, но стояла на том же месте; на заброшенный стадион, который порос травой и стал больше похож на лужок для выпаса овец; к ручью, у которого встречался с Девочкой. Он только не мог решиться пойти туда, где когда-то жила она, волнение сжимало грудь и подавляло волю. Наконец, ноги сами привели Маэстро на заветную улицу. Нет, это был не тот дом, в котором начиналась их дружба. Это был другой, новый дом, как, впрочем, и весь город. Крепкие стены говорили о том, что здесь живут хорошие хозяева; красивые шторы на окнах говорили о том, что здесь живет семья; просторный двор с игрушками и качелями говорил о том, что семья здесь живет большая.
Долго стоял Маэстро у калитки, не решаясь войти во двор. Был час сумерек, когда жизнь на улице замирает в ожидании ночи. Было светло, но огни в городских фонарях уже зажглись, их тусклый свет обозначился бледными тенями сосен. Никто не входил в дом, никто из него не выходил, только однажды что-то мелькнуло за занавеской. И вдруг двор заполнился гомоном детей, которые одновременно выскочили из дома. Дети разных возрастов, большие и маленькие, стали играть в какую-то незнакомую игру. А вслед за ними на крыльцо вышла Старуха. Она села на пороге, подперев голову рукой, и молча наблюдала за детьми. В ее фигуре было столько спокойствия, умиротворения и уюта, что Маэстро захотелось узнать, кто же так доволен жизнью в этом доме, который когда-то был ему знаком.
Поздоровавшись, он вошел во двор, и по мере того, как приближался к Старухе, все яснее и отчетливее видел ее глаза – это были все те же требовательные глаза Девочки. Она тоже узнала его. Ничего не сказал Маэстро. Он только взял с земли уголек и лист бумаги, белевший на деревянной скамейке, и начал работать. Он быстро водил угольком по бумаге, лишь изредка поднимал голову, сверяя нарисованное с оригиналом, потом также увлеченно работал.
Наутро пришли люди. Они увидели Старуху, одиноко сидевшую на пороге дома, и картину, на которой была изображена Девочка с глазами Старухи.
Это был портрет Жизни.
Ковер счастья : сборник сказаний о происхождении чувств. Лариса Федосенко. Воронеж: Издательство «ИСТОКИ», 2009.
ISBN 978-5-88242-681-0