Какого это?

— Пришёл твой час, Коби! — хрипло рассмеялся старик Боб. Сегодня он был особенно весёл, и неспроста. —  Я вижу в тебе настоящего гения, Коби, честное слово! — И поперхнулся кашлем, что аж нагнулся к земле.

Растерянный и испуганный юноша восемнадцати лет с глазами навыкате робко постучал по спине старика, из-за чего ручка чехла его гитары слетела вниз по плечу. Коби выпрямился и подтянул ручку обратно к плечу; гитара легла как влитая.
 
— О-о-ох, Коби, что-то меня разнесло! — рассмеялся вновь Боб. Коби лишь устало улыбнулся и неловко отвернулся.

Они оба стояли аккурат там, где и договорились встретиться днём ранее: возле бара "Ночные пряники". В сам бар они заходить, конечно же, не собирались, — и не потому, что стоял зенит дня. Дело в том, что Боб с Коби встретились совсем не для распития алкоголя или ухаживаний за разведёнными женщинами, а ради такой себе деловой встречи. Решается судьба Вселенной! Парню всего восемнадцать лет отроду, и он просто блещет своим талантом и умениями. Семидесятитрёхлетний Боб, который немало повидал в своей холостяцкой жизни, видел такого рода талант только единожды. И тот самый талант стал причиной их совместной встречи.

— Сегодня пойдём ко мне, парниша. Обсудим кое-какие вещи. Ты не против? — спросил Боб и, как только заметил ответный кивок Коби, весело и с невозмутимым лицом добавил: —  Только я на первом свидании не даю!

Дедуган пустился в истерический смех, но, почувствовав зачатки инсульта, выпрямился и посерьёзнел. Боб был самым настоящим музыкантом-исполнителем более 20 лет, однако с ухудшением собственных вокальных данных тот стал просто творческим наставником, — то бишь вокальным учителем. Сам Боб называет себя гордо и громко — "песенный тренер". Дела с самой работой у старика обстояли ещё хуже: число учеников и желающих попробовать себя в пении со временем становилось всё меньше и меньше. Теперь молодёжь скорее выберет замысловатый кружок по IT или футболу вместо простого и расслабляющего пения. Всю свою жизнь Боба тянуло к пению, и поэтому он сейчас здесь, ведёт молодого бойца к себе на чай. Точнее, на гораздо больше, чем чай.

То ли гордость, то ли радость заставила его вновь рассмеяться и вновь закашлять. Коби в этот раз постучал по спине сильнее и увереннее, не убрав свой взгляд с костлявого и обвисшего Боба. Когда-то он был красивым, когда-то он был подтянутым, и когда-то у него даже были женщины, много женщин, хоть всю свою жизнь он был формальным холостяком. Боб в этот раз просто расплылся в улыбке и посмотрел на чистое небо, но со следующей мыслью его улыбка исчезла. Когда-то у него был прекрасный голос. Бобу, как и всем старикам при ностальгических мыслях, захотелось пустить слезу, но воздержался и лишь выпрямил свою кривую спину. Внезапно ему стало жаль Коби, который плёлся с ним нога в ногу, хоть шёл в стократ медленнее чем обычно.

И вот, казалось бы, скупых и старческих слёз не сдержать, но взгляд его вдруг скользнул на чехол его гитары, и Боб мгновенно улыбнулся и успокоился. Он был таким. . . роскошным. Кожаный. Боб в его года даже мечтать не мог о таком, а прибрёл такой же только в свои лучшие годы творчества. Зависти у него никакой не могло быть, ведь вся его жизнь уже просто пролетела, чтобы завидовать, но вот что было — это радость. Такого рода радость, которая появляется, когда твой самый близкий и любимый друг наконец добивается чего-то стоящего.

   — Кожаный чехольчик, — оценочно, словно лавочные бабки, протянул Боб. Сам он давным-давно прослыл дедом, так что такой говор был не постыдным, а даже естественным. — За что ты его купил? За какие студенческие шиши? — продолжал Боб, не давая Коби права ответить, — В твои-то года я месяцами копил на новые нейлоновые струны! Ой, знал бы ты, как их было трудно найти. . .

   Коби, в свою очередь, хотел было ответить, но с продолжением Боба потерял нить общения. Когда его тренер посмотрел прямо в его глаза, Коби наконец ответил:
   — Это мне на день рождения подарили родители.

   — Ах, вот оно что! — улыбнулся Боб и замолк.

   Несмотря на то, что бар находился всего в 300 метрах от дома Боба, прошло целых полчаса, прежде чем они ступили за порог ухоженной и цветастой квартиры. Как это и обычно бывает, Коби стало сразу понятно, что в квартире живёт никто другой, как мужчина за шестьдесят. Вымытые и отполированные — предполагаемо, от скуки — полы, полки и углы; в каждой комнате растёт настоящий гербарий с минимумом в три горшка разный растений, хоть в одной ванне всего два горшка — с ромашками и хлорофитумом. Пачка не начатых конфет лежит на кухне, а все тарелки стоят на своих местах и тщательно упорядочены лесенкой — от самой глубокой и большой, до маленького блюдца. На толстом телевизоре лежит белоснежный платок, а на стене тухло висит старинный ковёр, который, по видимому, давно не выбивали. У старика, должно быть, не хватает для этого сил. В общем, Коби быстро убедился, что Боб никак не соврал с возрастом, и что это действительно его квартира. Теперь Коби спокойно сел на кресло и вдохнул свежего, с привкусом старчества, воздуха. Коби невольно заметил, что такой воздух витает во всех местах, где живут старики, как, например, его бабушка с дедушкой или тётя. Коби не зациклился на этом, ведь быстро его перебил беспокойный Боб.

— Тебя всё устраивает, парниша? Не забывай, что здесь нам придётся сидеть несколько часов кряду, а мне так вообще — сдохнуть тут придётся. Ой, не завидуй мне, парниша. Лучше радуйся, что у тебя пока что гладкая кожа и дорогущий чехол для гитары. А пока, я тебе расскажу кое-какую интересную историю про моего самого лучшего ученика. . . Чаю или кофе, парниша? — спросил Боб и возвёл свои неряшливые брови кверху.

   Коби выбрал чай, и Боб быстро метнулся поставить чайник. Когда тот вернулся, его густая борода была укрыта крошками, а лысина светилась ярче обычного. Коби посмотрел на него с недоверием, а тот хрипло рассмеялся.

— Ну, что? Правда так сильно видно, что я решил съесть печеньку?

— Сильно. Особенно по крошкам на бороде, — добро улыбнулся Коби и уверенно спросил: — А что в этом такого, что Вы решили съесть печеньку?

— Да ничего плохого, но все молодые, наверное, думают, что мы питаемся только продуктами, которые не содержат ни соли, ни холестерина, ни всей прочей дряни. А я, вот, хотел бы для себя пожить в последние года жизни. Вот, если честно, не понимаю я этой гонитьбы за здоровьем, — серьёзно рассуждал Боб. — Ну проживёшь ты на месяц дольше, ну и что с того, ей-богу? Ну, а я вот и печеньку с шоколадом могу съесть, и бутерброд с двумя кусочками шинки сделать, и даже положить в чашку кофе на пол-ложки больше сахара, чем разрешено! Я — свободный человек, парниша, и не менее свободный, чем когда я был простым взрослым, а не стариканом, — Боб посмотрел на потолок и тяжело выдохнул. — Ну, ладно. Мы собрались здесь совсем не для того, чтобы обсуждать все достоинства и недостатки старчества, а чтобы поговорить о великом. . . о музыке. Так ведь, Коби?

Коби молча кивнул головой, и Боб продолжил:

—  Я знаю тебя совсем недолго — как и ты меня, собственно. Так расскажи мне, что тебя занесло в музыку, и когда ты начал творить? — Боб нахмурился и нагнулся к собеседнику, как бы весь в ожидании ответа.

Парниша прокашлялся, отложил свою гитару в сторону и вдохнул свежести.
— С самого детства я взял гитару в руки и начал брынькать на ней, как самый обычный малый, но мой отец сказал мне, что я брынькаю как-то.а.а. — Коби с секунду-другую подбирал нужное слово, глядя в потолок, — по-особенному. Папа сказал мне, что я брынькаю по гитаре совсем-совсем не так, как другие дети, которые видят инструмент впервые. Я же брынькал и ритмично и более-менее благозвучно, и при этом не нажимал никаких аккордов. Ну, наверно, с тех пор я и сросся с гитарой.

Старик-Боб поднял вверх свои брови, как всемирно известные певцы поднимают свои микрофоны, как возвышают свои гитары, как поднимают свой подбородок, и его рассеянный взгляд превратился во взгляд восхищения.

— По твоему красочному рассказу я могу только сказать, что у тебя действительно талант. А то, что я от тебя слышал, всё это только крепко-крепко подкрепляет, — довольно ухмыльнулся Боб. — Но давай поговорим непосредственно о пении. В каком возрасте ты начал писать песни, и о чём была твоя первая песня?
 
— Слушайте, — внезапно перебил Коби, — а когда там будет рассказ про вашего лучшего ученика?   

Боб загадочно ухмыльнулся, дёрнул носком своей ноги и сказал:

   — Как только мы закончим с тобой, я найду смелость обратиться к величайшему музыканту и исполнителю! — с гордостью воскликнул Боб, но, увидев недоумение и недоверчивость в лице озадаченного Коби, ласково добавил: — Не удивляйся моему восхищению. Я просто люблю того малого.

Коби едва заметно кивнул и ртом захватил немного воздуха. Он прокашлялся, затем несмело промычал:

— М-м-м. . . какой там был вопрос?

— Как ты пришёл непосредственно к "песнеделанию"? — быстро спросил/ответил Боб. Это было его фирменное слово, как и большинство других слов из его говора. И, конечно же, многие смеялись, когда слышали это от него, тем более в старческой манере. Коби же не дёрнулся ни на миллиметр. 

— Ну, я написал свою первую песню в восемь лет. Я имею в виду, песню, которую можно считать действительно песней. С рифмой, ритмикой и даже некоторым смыслом. — Коби продолжал, а восторженный Боб глядел на того всеми своими складками и морщинами лица, стараясь осознать реальный потенциал парня. — Сама песня была про маленькую звёздочку в небе, которая показалась мне романтичной. Я просто лежал на крыше отцовского гаража, когда начали появляться первые звёзды на небе, ждал, пока суп на ужин остынет и мне можно будет не есть его. Одна из звёзд, из сотен других, отчётливо выделялась, и мне как-то очень сильно хотелось сделать этой звёздочке подарок. Просто за то, что она существует. За то, что она выделяется. В тот же вечер я сел за свой стол. Так родилась моя первая песня.

Боб так и просидел минуту или две, таращась на подрастающего мастера, пока истошный свист чайника не оторвал его взгляд.

— Я сейчас. Чай, верно? — Когда парниша кивнул, Боб хлопнул в ладоши, улыбаясь во все зубы: — Значит никакого склероза ещё нет! — И ушёл на кухню.

"Всё-таки он классный", — открыто подумал Коби и принялся ждать.

Пришёл старик только спустя долгих пять минут вместе с подносом и двумя керамическими кружками на нём. На журнальном столике, куда он поставил  поднос, стояла тарелка с печеньем и шоколадными конфетами, но Коби отказался от угощения. Вместо этого он спросил, положил ли Боб сахар в его кружку, и когда тот извинился, что по привычке забыл, Коби рассмеялся и сказал, что всё в порядке. Боб отпил два глотка из собственной заказной кружки с текстом "Я ДЕД И ЧТО С ТОГО" и сказал, какой вкусный чай, однако, стоило Коби прикоснуться к нему губами, его рефлекторно дёрнуло, и руки едва не выпустили кружку.

— Это же кипяток! Как Вы пьёте?

— Годы тренировок! — хохотнул Боб и закинул свою руку на спинку кресла, словно обнимает сидящую возле него женщину. — А вообще, все мы, старики, практически лишены чувств. Ну, я — точно.

Оба обменялись улыбками, и Коби внезапно почувствовал дискомфорт. Пока остывал чай и Боб придумывал, как можно продолжить разговор, парниша осматривал гостиную квартиры его нового тренера. Первым делом Коби удивился, зачем одинокому старику такая обширная трёхкомнатная квартира с огромной кухней и двумя балконами. Очевидно, Боб владел большими деньгами и наверняка не знал, куда их можно деть. Однако разумно ли было бы покупать такую квартиру, не имея семьи или даже девушки? Коби остаётся только озадачивать себя ещё больше. Например тем, как Боб может регулярно убирать такую жилплощадь. Неужто он устроил домработниц?

— Итак, — начал Боб аккурат тогда, когда Коби сделал свой первый нормальный глоток чая; чай был действительно вкусным, — теперь мне придётся тебе рассказать одну хорошенькую историю. Без доли преувеличения, без вранья и приукрашиваний. Только чистая история — такая, какая она на самом деле.

Такое доверительное вступление мигом удивило Коби. Не в хорошем смысле. Он успел подумать о том, что, как правило, так говорят люди, которые врут и пытаются уверить в обратном. Конечно же, как свойственно прилежному парнишке, Коби живо отрёкся от этой мысли и начал слушать завёденного Боба. Коби ему кивнул, и монолог продолжился.

— Знаешь, кто такой Бобби? Тот самый великий Бобби

Услышав это имя, Коби загадочно улыбнулся, про себя подумал: "А кто ж его не знает?!", и думал было сразу же ответь положительно, но Коби, хитрый Коби задумал сыграть со стариком одну умную игру.

— Нет, не знаю, — ответил Коби, ещё даже не подозревая, как этот ответ поможет решить судьбу всего их разговора.

— Похожее на моё собственное, но совсем-совсем иное, более лёгкое, что ли. . . непредвзятое. . . и никакого тщеславия, — старик внезапно нахмурился, наклонил свою голову книзу и просидел так с несколько секунд, неровно дыша, и затем заговорил опять: — И вообще, это был самый светлый малый, которых я когда-либо встречал. А этот талант. . . о, этот талант! Написал свою первую песню в шесть. Шесть! и за первые 10 лет творчества, вплоть до 16-ти, написал и исполнил более 300 песен! Ты представь себе! Как только мне посчастливилось услышать его исполнение вживую, я даже не думая подписал контракт о сотрудничестве!

Боб так оживился и заговорился, что и не заметил, как по лицу Коби пробежалась молния зависти, а пчела гордости ужалила его прямо в сердце. Парниша, который ранее небезосновательно считал себя одарённым, засуетился и жадно глотнул воздух. Теперь он замечал каждую соринку и пылинку, витающую в воздухе под солнцем, и каждый его новый вдох становился всё более робким. От такой вспышки зависти и злости он начал слушать ещё внимательней. Боб, в свою очередь, говорил без перестану.

— Я, наверное, начну издалека, мой дорогой парниша. . . Спина так чешется, и так хер болит в последнее время, ей-богу. Не жизнь, а сплошная болячка. . . — Он с искошенным от боли лицом посмотрел на Коби и увидел, что лицо у того не тоже не менее искошенное, и Боб был почему-то уверен, что это всё из-за его нытья, поэтому быстро реабилитировался. — Родители Бобби ничем и никак не были связаны с музыкой. Разве что его дядя был концертмейстером в церковном хоре. В первый раз к гитаре маленький Бобби притронулся в два полных года, хоть скоро ему исполнялось три. . . И это был точно такой же случай, как у тебя, парниша. . . Бренчание, которое по своей сути всегда должно было получиться диссонансным и корявым, у малого Бобби вышло мелодичным и просто красивым! Конечно, это всё мне рассказали, но так как тогда уже я видел и слышал исполнение Бобби, в это я абсолютно поверил.

Старик-Боб взял перерыв, чтобы отпить немного чаю и открыть фантик конфеты, но оставить саму конфету нетронутой. Коби ещё раз обвёл быстрым взглядом помещение, заметил, как здесь всё аккуратно и убрано, что на самом деле не могло сочетаться с холостым мужчиной, хоть и в таком уважительном возрасте.

— Слушай, Коби, — весьма внезапно обратился к нему Боб, — я просто хочу, чтоб ты понял, что тебя в дальнейшем ждёт. Я просто хочу мотивировать тебя, а не убить твоё желание тем, что ты не лучший. Наверное ты уже успел подумать, что тебе не стать таким, как Бобби, но это всё чушь и пустые слова. На самом-то деле, Бобби занимался над самоусовершенствованием немного и недолго каждый день. Когда всякие учителя, в том числе и я, говорили ему, как важно для него заниматься минимум 6 часов в день, Бобби брал в руки гитару только единожды за сутки — вечером, когда все давно легли спать. Занимался он максимум часа два-три, хоть частенько было и так, что злой и сонный отец, которого он разбудил, отбирал у него гитару и приказывал идти спать. Именно поэтому всегда его ритмическая часть была хуже, чем лирическая. . . Позволь мне спросить: сколько часов в день занимаешься ты?

Коби заметно сощурился в лице и громко выдохнул. Он посмотрел на свою гитару в кожаном чехле, затем перевёл взгляд вновь на Боба.

   — Боюсь, что столько же. Три-четыре часа в день — всё, на что меня хватает. Ну, точнее, я даже не пробовал заниматься дольше, а просто соблюдал моё дневное расписание.

— Интересно, интересно. . . — Дед подпёр свой подбородок согнутым кулаком, положил одну ногу на другую, сделал глоток остывшего чая и искренне улыбнулся. — Если ты действительно хочешь стать великим, тебе нужна сила воли, характер и вся эдакая прочая хрень. В общем, каменная задница, которая будет привинчена к твоему стулу, окажется весьма полезной. Бобби всегда не хватало усидчивости. Дабы быть честным, я скажу, что Бобби даже и не думал становиться всемирным исполнителем. Он просто не верил в себя. Этим можно объяснить то, почему он так мало занимался на гитаре. Но вот написание песен. . . — выдержал тренер паузу, — это был его конёк. Не веришь? Могу показать его первые песни. Они восхитительны, Коби!

Коби не выразил никакого интереса, а лишь оставался безразличным и неизменным в лице. С одной стороны это даже было скорее хорошо, чем плохо, ведь он сумел сдержать нахлынувшую бурю зависти, которая запросто могла бы утопить и его, и тренера. Тем не менее, жгучая зависть осталась у него внутри, безбрежно играя с его нервами.

Боб, заметив, что такое предложение не вызывает у Коби никаких эмоций, никак не обиделся, а наоборот — стал рассказывать дальше с ещё большим интересом и увлечённостью.

— Бобби писал песни постоянно! Он не знал такого понятия, как творческий блок, не знал, что такое прокрастинация, не знал назойливого симптома лени, когда дело доходило до создания песен. Я тебе больше скажу, мой милый парниша: Бобби никогда не признавал вдохновение, никогда. Была только идея, усидчивость и желание. Что нужно ещё? Что можно изъять? Да ни грамма! Бобби был гением! — Под конец старик через чур увлёкся, брызги слюней летали по всей комнате, и он раскричался так, что жилы на его шее выперли и покраснели, а грудь поднималась и опускалась ненормально быстро. Спустя несколько секунд перерыва и трёх глотков чая, кружка полностью опустошилась, и Боб, сглотнув, продолжил.

Перед этим Коби ещё ударила молния критического самолюбия, ведь он внезапно отметил, что не совсем любит процесс написания песен. Он его, конечно, любит, но совсем не так, как Бобби в его времена. Неужели поэтому Коби хуже того мечтательного мальчугана только потому, что тот написал больше песен? А если они все корявые? Коби мог бы понять, если Бобби был в то время влюблён. Эти влюблённые пишут много, и большинство — всякая дрянь, чистая правда.

— О чём я там говорил? . . — посмотрел на потолок. — Ах, да. Могу я тебе рассказать о тех временах, когда Бобби только-только стал моим учеником?

Коби кивнул. В этот раз ему было действительно интересно услышать об этом. А если точнее — интересно проверить себя, а заодно и Боба. 

— Как я сказал уже, этот паренёк мне сразу же понравился. Но когда он стал моим учеником. . . — на секунду Боб отвлёкся, перевёл взгляд на пол, затем спокойно продолжил. — Знаешь, по началу было сложно справиться с таким давлением, которое он на меня оказывал, но потом всё начало слаживаться получше. Учеником он был всегда блестящим! . .

— Постойте, — прервал Коби насущным вопросом. — Какое давление он оказывал? Он Вас бил, что ли?

— Не-е-ет, — с улыбкой протянул Боб, — конечно он меня не бил. Прости, моя вина, оговорился. На самом деле, всё, что меня сковывало и притесняло, — ответственность. Понимаешь, я просто боялся, всей жизнью боялся, что такой талант и такие способности  лежат целиком на моих плечах. Точнее, я боялся, что смогу их утерять, убить, понимаешь, просто-напросто всё испортить. В итоге мне помогло то, что я начал жить этим делом. Отдавать своё время на то, чтобы создавать новые задания, тренировки, методики, анализировать прошлые занятия. Я никаким образом не уставал или терял желание и смысл. Пока развивался и улучшался этот чудный парниша, улучшался и я, и вместе со мной — моя работа.

Из чашки чая вылетели последние клочья ароматного пара, поэтому Коби не сдержался, чтобы сделать ещё один глоток. Честно говоря, он был тронут преданостью этого старика, отличного тренера и, уверен был Коби, хорошего отца. Коби также удивился — но не завидовал и не расстроился — тому, что Боб боялся ответственности. Вдруг стало интересно, будет ли он так же бояться в работе с ним, или талант у него не такой, чтобы прилично было бояться. Коби оставил этот вопрос витать в воздухе — вместе с мятными парами чая и интенсивными выдыхами старика.

— . . . Бобби был мечтательным мальчиком! — продолжал старик, облизывая губы. — Он всегда ждал успеха, всегда был уверен, что успех скоро прибудет. Я бы назвал это чистой воды нарциссизмом или чрезмерной гордостью, если бы не был его тренером и не знал, сколько он времени вкладывает в развитие. К слову, когда он подлинно стал моим учеником, Бобби твёрдо выделял 4 часа времени на гитару ежедневно. Так разве можно оскорблять человека в тщеславии, когда за плечами такая работа? Я считаю, что это всё пустые слова. — Тренер вдруг сидя согнулся, приблизился к Коби и спокойно и ровно прошептал: — Это я к тому, мой милый парниша, что человеку сойдёт с рук всё, если тот работает, как раб. Всё!

А сколько он сам занимается часов в день? Коби в иной раз поразил внезапный вопрос. И ведь действительно, у него даже никакого предначертанного расписания нет. И работает он, когда появится время. Было бы отлично, сознаёт Коби, если хоть 2 часа на гитару насобирается в день. И разве это так работает у профессиональных исполнителей? Есть ли у него перспективы?

— Бывало, сядет так, удобно и на кресло, забросит взгляд на потолок и будет смотреть по несколько минут. А потом вдруг спросит меня: “Дядя Боб, скажите мне, какого это — выйти на огромную, освещённую прожекторами сцену, к тысячам людей, которые выкрикивают твоё имя снова и снова? Какого это, дядя Боб?” А я отвечаю ему: “Это, конечно же, прекрасно, мой милый парниша. И описать это просто невозможно! Наслаждаешься каждым зрителем и слушателем, чуешь каждый выкрик и шорох, ловишь случайный влюблённый взгляд. . . Прекрасно, прекрасно, парниша. Ты несомненно тоже этого достигнешь, только приложи к этому ещё больше усилий. . .” А тот, в свою очередь, только устало кивал головой, откидывался на спинку кресла и мечтательно глазел на потолок. Посидит так с минуты три, подумает, как он говорит, о хорошем, затем опять привстанет, повернётся ко мне и спросит: “Какого это, дядя Боб? . .”

Боб глубоко выдохнул, посмотрел на пустую чашку чая Коби и спросил у того, будет ли он ещё. Получив отрицательный ответ, Боб просто сходил отлить, насвистывая мотивы его собственных песен. В этот раз Коби остался один со своими мыслями на целых четыре минуты. За это время он задал себе целую кучу вопросов, но, к сожалению, ни на один из них не нашёл ответа.

“Этот тренер тоже был всемирно известным певцом, если знает, какого это? Если так, то почему я о нём ничего не знаю? Или он не был широко известен? Наверняка я должен был знать его, если знаю того самого Бобби, но что на самом деле? Правильно, ни черта.”

И всё же, биографию великого Бобби, о котором сейчас идёт приятный рассказ, Коби перечитывал ранее и даже не один раз, углубляясь во всяческие подробности. Честно сказать, Коби был ошеломлён, услышав он о том, что ученик Боба — великий Бобби. И даже слегка обрадовался, потому что как никто знал, о ком идёт речь. И всё-таки некоторые вещи смущали его. Разве не будет в его биографии ни слова сказано о его тренере — человеке, который его таким профессионалом и сделал? Не абсурд ли это? Или что-то в этом явно не так? Коби отложил пустую чашку подальше от себя и пододвинул тарелку с конфетами и печеньем чуть поближе. Брать из тарелки он ничего не стал.

— Я надеюсь, ты не заскучал, мой дорогой парниша. Уж прости мою старческую натуру. Приходится ходить в туалет каждые полчаса, а не то случится бум, если ты понимаешь, о чём я. Не желаю я тебе, молодец, такой старости. Ты только не восприми это за пожелание умереть до старости — ни в коем случае, — сдержанно посмеялся Боб, пытаясь разрядить подогретый воздух в помещении.

Коби сидел, не сдвинувшись с места и не сменив эмоцию безразличности, хотя, по правде, Коби всей душой желал услышать продолжение, разузнать побольше о Бобби, хоть, казалось, он знал всё, что возможно, из биографий и интервью, и расставить наконец всё на свои места.

Однако вместо желаемой и простой развязки, как это часто бывает, всё только усложняется. Так же случилось и с Коби, ведь появился ещё один вопрос, который его настолько потревожил, что пришлось отложить весь рассказ старика подальше и пропустить мимо ушей.

   Если этот старикашка ничем не связан с жизнью великого Бобби, как я предподожил, откуда тогда он знает больше, чем все источники информации, которые я смог найти? Неужели Бобби скрывал своего тренера ото всех, и зачем, если так? Или этот старик просто несёт несусветную чепуху?

   Честно говоря, Коби больше склонен к последнему варианту, и ему трудно будет объяснить, почему именно. Возможно просто потому, что этот дед не расположил к себе его доверия, чтобы были причины его хоть как-то защищать или оправдывать. Тем не менее, бросать такое дело из-за обычного ярлыка доверия никак не стоит. Ведь все мы знаем, что доверие, в большинстве своём, штука опасная, и, как бы абсурдно ни звучало, доверять доверию категорически нельзя. Коби просто будет ждать очередной его фразы, которая может стать зацепкой. В ином случае, он всегда может задать эти вопросы вслух и не морать этим себе голову. И, возможно, поймать старика на горячем. Или просто убедиться, что Бобби скрывал личность своего тренера. Не хотел славы? Вероятно. Боялся после признания опустить руки? Вполне. Или никому не известный старик просто пытается добиться расположения у мальчишки с богатыми родителями, которые, из-за почётного статуса тренера, могут накинуть ещё несколько тысяч поверх оглашённой суммы? Нельзя исключать. Коби в первую очередь не хочет поганить людей, наговаривать, оскорблять и тем более клеветать. Но дело в том, что человек — такая сущность, что без поганого слова никаким другим его не описать. Конечно, можно говорить о хорошем, о силе воли и духа, выдержке, плотной работе и о всём таком прочем, но никогда, совсем никогда не бывает такого, что человеческая жизнь была бы чиста и без всяких клякс. И вот, кто знает, может у этого старика Боба сегодня появилась новая, чёрная и выразительная клякса, которая запачкала всю белую страницу, оставив чистыми только красные  поля, за которые Боб обязательно зайдёт. Только не сейчас, а совсем скоро. Возможно даже с новой фразы.

— Слушай, мой милый парниша, тебе вообще интересно то, о чём я говорю? — озабочено спросил дед, большими глазами уперевшись в очаровательное лицо Коби. — Если нет, то сразу скажи, и мы не будем тратить время на пустые разговоры.
 
Коби оживлённо замотал головой. Несмотря на то, что поначалу рассказ про Бобби, который он должен был знать наизусть, показался ему скучным и совсем не важным, сейчас же Коби был очень увлечён и едва ли слышал посторонние звуки во время их беседы. Возможно, сыграл простой человеческий интерес разузнать чего-то побольше, да и для того, чтобы разгадать загадку, тянется вся его сущность, в конце концов. Да, это и сыграло важнейшую роль, из-за чего и приходится определять, правду старик говорит или бредит, и поэтому Коби теперь прислушивается к каждому его слову и присматривается к каждому жесту на его лице.

Просто любопытность, отговорился бы Коби. Тем не менее даже такой рассказ — правдивый или лживый — намного лучше всех тех многообещающих тренингов от таких себе "восходящих талантов-исполненителей", которые не могут отличить аккорд Соль-минор от Ля-мажор. Коби какое-то время верил этим людям, которые взяли на себя обязанность мотивировать всех сидящих в зале, и даже записывал некоторые их фразы, словно прочитанные с листа, в свой пустой блокнот, который после тренинга отправил на нижнюю полку шкафчика и никогда больше не открывал. Денег один такой вечер в компании особо опытных музыкантов обходился ему и его родителям через чур дорого, так что ходил на тренинги Коби очень и очень редко. Благо, уже как полгода Коби полностью отказался от посещения эдаких сомнительных мероприятий, посчитав такие занятия “наивной тратой денег для музыкантов, которые всю свою жизнь хотят слышать пустословный мотивирующий голос”. Конечно, старик Боб был лучше всех этих тренеров, ведь вокруг не было двух сотен потерянных музыкантов в одной душной аудитории, и руководитель не смотрел на него с лимонной улыбкой на лице, означающей “я очень рада Вас видеть, хоть заработала на тебе больше, чем ты заработаешь за всю свою жизнь в жалкой карьере исполнителя.” Старик Боб был единственным настоящим алмазом среди той массы однообразной бижутерии, однозначно. Правда вот, если с мотивированием у него всё в порядке, то непонятно, как он в плане тренера.

— Ой, не завидую тебе! — усмехнулся Боб. — У дедугана для тебя ещё есть о чём рассказать. Хотя на самом деле надо заканчивать с нашим Бобби, ведь нужно ещё обговорить наши занятия, составить расписание, перейти на кофе вместо чая и много всякой другой хрени, без которой нельзя обойтись. Ну, ты понял, можешь не расчитывать, что уйдёшь отсюда раньше семи вечера. Если ты хочешь, и компания старика тебя не устраивает, конечно можешь уйти самовольно.

— Нет, нет, что Вы, — поспешил Коби. — Я здесь не для хорошей компании, а для моего будущего.

— О! вот это я понимаю — боевой настрой! — поддержал тесно сжатым кулаком и плотно закрытыми губами. — Вижу в этом никого другого, как Бобби в молодости. Кстати, ваши имена очень созвучны, на мой взгляд. Коби, Бобби. . . — промямлил Боб, — да, действительно, очень похожи. Даже через чур, — тихо заметил старик и задумчиво опустил голову вниз.

Коби был очень польщен такой отзывчивостью тренера. Сравнение его с исполнителем мирового класса конечно произвело на юного Коби пугающее (в хорошем смысле) впечатление и заставило того немного помечтать о своём будущем. Правда, юноша совсем не понимал, почему старика так сильно тревожит забавное сходство в созвучии обоих имён, как будто это имеет прямое отношение к нему самому. Хотя, учитывая, что тренера зовут никак не иначе, как Боб, объяснение может лежать не так уж и далеко. Возможно, самого тренера тоже когда-то называли Бобби, —  в детстве, скорее всего, —  и имя Коби невольно заставляет того думать над своим детством. . .

Нет, совсем абсурдно как-то получается. Зачем ему сейчас вообще заботиться о своём детстве? И вообще, такого старикашку язык даже не поворачивается назвать Бобби. Либо Коби что-то упускает, либо что-то перемудривает. Так или иначе, ничего путного он не сможет придумать или понять, пока Боб всё ещё продолжает свой рассказ. Коби навострил свои уши.

— . . . Юношество у Бобби прошло очень непросто. Уже к шестнадцати лет я был его тренером целых четыре года. Каждый день мы упорно трудились, он записывал всё новые и новые песни, а я занимался их мелодиями. Было такое время — парочка месяцев, —  когда видимого результата не было. Работа, вроде как, шла удачно и даже быстрее обычного, но всё равно качество песен ничем не улучшилось. Тогда мы решились на отчаяный шаг. Ты даже представить себе не сможешь, до какой меры он был отчаянным! . . В общем, мой милый парниша, не буду тебя тянуть. Мы с Бобби переехали в Лондон! — Старик расплылся в улыбке, засветил своими пожелтевшими пнями зубов. Коби, в это же время, глядел на него с подлинным восхищением, с полуоткрытым ртом и уменьшёнными зрачками глаз.

Пока Боб тянул задуманную тишину, чтобы нормально воспринять услышанное, Коби решил вставить своё слово:

— Это и сыграло важнейшую роль в вашем плане успеха, я думаю.

— Конечно, конечно. Мы приехали туда всего на 2 недели, но получили целую кучу новых знакомств и связей в сфере рекординга, что дало нам будущие возможности вырваться на международный рынок, но. . . — остановился Боб, прочищая горло, затем улыбнулся, напрягся и резко и демонстративно закричал: — НО! так будет получше. . .  Но, так вот, совершенно не стоит переоценивать наш полученный там опыт. Я уверен, что карьерный рост Бобби не изменился бы, если мы не получили парочку новых контактов в моей телефонной книжке. Мы ни разу не воспользовались услугами рекординга в Лондоне и ни разу даже не вспоминали про существование тех студий, в которых нам приходилось побывать и чьи телефонные номера мы получили. В общем, вся эта вещь очень сложная и замороченная, и я ни в коем случае не хочу в это сейчас углубляться, а то ты, вероятно, не успеешь на семейный ужин, — посмеялся старик Боб и на секунду умолк.

Так резко умолк, будто в нём что-то перещёлкнулось, как бывает, когда во время веселья вспоминаешь о волнующей проблеме, и радостная улыбка неохотно и ужасающе медленно сползает с ранее счастливого лица. От такой резкой и уже непривычной тишины Коби слегка передёрнуло, лицо невольно исказилось и нос сморщился. На мгновение он почувствовал себя уставшим и даже истощённым. Скука заставила его дыхание сбиться и углубиться в лёгкие, вес тела ощущался центнерами, а взгляд медленно, точно по волнах, вился по пронизывающим лучам солнца. Как только Боб заговорил вновь, его дыхание стало ровным и свежим, вес тела равнялся пылинке, а в глазах прыгала радость и счастье. Устремлён взгляд был прямо промеж глаз Боба, хотя тот чувствовал себя абсолютно комфортно.

    — После того как мы приехали с Лондона, перед нами открылось огромное окно новых сил. Как будто второе дыхание. Если ты спросишь, из-за чего же это, то я просто не отвечу, мой дорогой парниша! Просто работа пошла намного продуктивней, и строки писались активнее, и аккорды составлялись живее. Я вот думаю, что это так повлияла развитая структура продвижения в Лондоне, которая нас просто-напросто промотивировала. Увидев там такие условия для творчества, мы поняли, что можем с лёгкостью воссоздать такие же здесь, хоть и на домашней основе. И вот так, потихоньку, мы и скарабкались к восемнадцатилетию юноши. А, как известно, заключать контракты с лэйблами в тогдашнее время можно было только с 18 лет. И поэтому, то событие было важным для нас, ведь тогда мы могли показать студиям звукозаписи, на что способны. На следующий же день после его дня рождения мы подали заявки во все студии звукозаписи области. В целом у нас вышло шесть контактов. С раем, наверное, — усмехнулся Боб. — А ждали ответа мы где-то три недели. И . . . — выдержал очередную паузу хитрец-Боб, — у нас ничего не вышло. К сожалению, — пожал плечами, поднял брови кверху и плотно сжал губы.

    — Как это так? — поинтересовался Коби с удивлённым лицом. — Вы же вроде сказали. . .

   — Да, да, да, я всё понимаю, мой дорогой парниша, — перебил старик. — Успех пришёл, но не сразу, конечно. Откликнулись только две студии из шести, но написано было чёрным по белому и, главное, по делу: ваши песни полное дерьмо. . . — лёгкая улыбка пробежалась по нему, будто это воспоминание было приятным, но вмиг улыбка слетела, и её заменила фальшивая печаль, точно изображает её неопытный актёр, — Больно конечно было — и обидно! Ой, обидно! Мы не знали, что делать дальше, ведь наш план полностью провалился. Не знали, как и в каком направлении дальше нужно двигаться, ведь всё тогда казалось нам неправильным. Вся работа, которую мы влаживали каждый божий день, оказалась потраченной впустую. Ты, мой дорогой парниша, надеюсь, и не поймёшь того, как всё для нас тогда пропало. Как только мы опять встречались как обычно в назначенное время, у нас ничего не получалось. Тексты песен получались просто ужасными, музыка всегда казалась вялой и невкусной, пальцы Бобби будто потеряли былую ловкость подбирать струны. Спустя всего час, а то и меньше, мы быстро расходились, не говоря ни слова. Таким образом я принял решение взять небольшой отдых на недельку. Попросил Бобби встретиться со мной в тот же день, когда я всё обдумал, и рассказал ему о своём решении. Он, конечно, сначала отказывался, а потом, конечно же, согласился. Однако, вместо самого обычного отдыха у мальчишек — с футбольным мячом, сигаретами и пивом, — я приказал Бобби каждый день слушать песни зарубежных исполнителей с акустикой, и ничего больше не делать. Лежать, слушать, слушать, лежать. “Учись у лучших!” — сказал я ему, и он податливо кивнул. И что ты думаешь? — обратился Боб к Коби, слегка накренившись кривой спиной к нему. — А он так и сделал. Правда! Только то и делал, что лежал на кровати и слушал. Немыслимо! — выпучил глаза и глупо улыбнулся своими зубами, показав дырку на месте одного зуба.

— Это Вам он так сказал? — недоверчиво, также улыбаясь, спросил Коби.

— Он в том числе. Я ещё его матери звонил регулярно и просил её не говорить Бобби, что я ей вообще звонил. Так она мне постоянно говорила, что Боббик целый день отказывается что-либо делать и только лежит на своей кровати с наушниками в руках. Ей, есесна, я ничего не говорил про мой приказ для Бобби. А то могла бы и соврать. . . Такие мамы — на всё могут пойти ради комфорта ребёнка. . . — Вдруг старика Боба прервал разорвавшийся свист из кухни. Коби огляделся на него с опаской и напряжением, слегка поднявшись из кресла, а Боб к тому же сам удивился — открыл трубочкой рот и выпрямился.

К счастью, взволнованного Коби дед бысто успокоил:

   — Чайник это, юноша! — улыбнулся тот дыркой от зуба. — Не обстрел же! Да и на вора не похоже! — И со своей сгорбленной спиной и с рукой на ней, будто не давая ей разогнуться, Боб поспешил на кухню.

"Опять, что ли?", — рассеянно подумал Коби, да и вообще ощутил неприятное чувство де жавю.

Когда он очутился там, его твёрдый и хриплый голос проворчал сквозь две двери и стену с такой силой, что Коби его расслышал отлично.

— Никогда, никогда не доверяй тренерам! Ха-ха-ха. — Смех его раскатился по-особенному отчётливо, будто лился из ближайшей вентиляции. — Доверяй свой голове, но тренерам в последнюю очередь! И не спрашивай, почему! Сам поймёшь! — Последние два слова летали по комнате ещё долго, пока не расстворились в воздухе вместе с ароматным паром кофе, принесённым радостным стариком на блюдечке.
 
Коби не заказывал никакого кофе, да и не до кофе ему вообще. Сейчас крайне важно усвоить всю информацию, которая накопилась за его рассказ. Пока что Боб не дошёл ещё до заключительной и не совсем интересной части, где все счастливы, добиваются успеха и купаются в славе и деньгах, а потом совершают самоубийство передозировкой от наркотиков, как это и сделал Бобби. Просто не выдержал от своей популярности, огромной критики и давления аудитории. . .

Работал всю свою жизнь, закатывая рукава, чтобы в итоге покорно сдаться и опуститься на колени. Коби этого не понимал, но ведь он и не был в такой же ситуации, в какой оказался Бобби, и он совсем не уверен, что хотел бы в ней когда-либо быть. В смерти исполнителя интересно (и загадочно) только то, что родные оповестили о его кончине только спустя три дня. За это время его даже похоронить втайне сумели. Отчего такая загадочность и скрытность от родных — неизвестно.

Популярность и деньги это, безусловно, хороший бонус к своему творчеству, но это не больше, чем бонус. Главное, думает Коби, это чтобы с голоду можно было не умереть, и чтобы парочка слушателей-родственников всегда готова была к новой песне, и чтобы постоянно и без трудностей заниматься своим любимым делом. Что же может быть лучше? Вряд ли передозировка.

— Чего уставился? Это пить надо, Коби, мой дорогой парниша! — замахал он ладонью перед его лицом, из-за чего тот наконец очнулся и перевёл свой взгляд на стоящую возле него дымящуюся чашку. — Я понимаю, что выглядит по большей части, как нефть, но уверяю тебя, что кофе вышел действительно вкусным!

— Да, да. . . — прошептал еле слышно Коби, хотя смотрел в это время ни на кофе, ни на старика, и вообще никуда, а лишь оживлённо думал о чём-то.

А думал он о том, какая же печаль должна пронизнуть Боба, когда тот будет рассказывать о смерти его лучшего друга, второго сына, с которым он провёл больше тридцати лет вместе. Коби представить себе не может, как должно исказиться его лицо, какого размера должны проступить слёзы и какой громкости будут слышны всхлипывания и стоны. Невыносимо за таким просто наблюдать — не говоря о том, чтобы это переживать, — но отсюда вытекает один значительный плюс. Это был бы некий детектор лжи: загрустит, и настроение его значительно испортиться — говорит чистую правду и говорил её с самого начала, а если и глазом не моргнёт и продолжит монотонно рассказывать о смерти, иногда фальшем опуская взгляд и тяжело выдыхая, — лжёт от начала и до конца, и Коби не останется ничего, как встать и выйти из его квартиры. Такого рода план не может не сработать, ведь старики плохие актёры: совсем не умеют изображать эмоции, если не учились этому профессионально. Коби невольно подумал, что это им просто мешают морщини, но после этого его быстро ударили резким словом, что тот приподнялся, огляделся и вновь сел на место. Дедуган Боб прогремел над задумавшимся Коби без доли злобы или презрения. Можно было сказать — с любовью. Ну, как это у стариков бывает, — любят и ценят всё, что попадается им под руки. Если, конечно, не обращать внимание на тех пенсинеров, которым постоянно нужно покричать на кого-то и позлиться. Боб же удачно слаживает впечатление вселюбящего, с небольшим пивным животиком и спиной, как детская горка, деда. Ну, в общем, Боб прокричал:

— ЭЙ! парниша, — уже тихо, — хватит так обдумывать этот кофе. Ладно, — махнул он рукой, — не хочешь — не пей. Но я тебе ещё раз говорю: он действительно вкусный! — Боб опустился к кофе, спрятал свой конопатый нос в чашке и сделал полный вдох носом, помахивая при этом к себе демонстративно ладонью, будто рассеивает к себе исходящий пар.

В этот раз Бобу не пришло ещё раз крикнуть, чтобы дождаться ответа, ведь Коби быстро и осознанно свернул и проговорил:

— Нет, нет, конечно попробую. — Наклонился, поднял раскалённую керамическую кружку, поднёс её к себе и медленным и аккуратным движением обжёг себе губы. — Отличный кофе, знаете ли. — с горечью в голосе прозвучал Коби, сморщив лоб и нахмурив брови, но, осознав свою нелепость, добавил: — Правда, горячеватый немного.

— Ничего страшного, подождём. У нас вес вечер впереди! Ты, кстати, прости,  что не сказал тебе, что поставил чайник. Я просто, когда в тот раз шёл в туалет, подумал, а почему бы и нет, и поставил. Вот так всё просто у нас, у стариков! — рассмеялся громко Боб, и смех его быстро поник в углах комнаты, где не покоилась даже паутина, а лишь ярко сверкала белоснежная шпаклёвка.

Коби усмехнулся и попытался увернуться от назойливого и слегка устрашающего хохота. Это ему не удалось, и он одним умоляющим взглядом попросил старика продолжить разговор. Боб заметно засуетился и в нервах отпил ещё раз от кофе. Выглядело так, будто тот боялся того, о чём вскоре пойдёт речь. Коби почти был уверен в том, что такая суета была вызвана не из-за печали и горечи, а из-за того, что он боится провалиться во лжи на глазах у его нового ученика. К счастью для Коби, Боб даже не подозревает, что его ученик знает так много об этой всемирной поп-звезде, которая покончила жизнь самоубийством, поэтому чувства и выражение должны стать фальшивыми и пластиковыми на его лице, слова будут казаться полнейшим абсурдом и выдуманной ахинеей. Осталось только ждать этого момента, и на случай, если Боб намеренено забудет рассказать о смерти исполнителя, Коби всегда будет готов самолично спросить его.

  — Ну, что? Продолжаем? — спросил старик Боб, и Коби живо закивал головой. — Осталось совсем немного, и по непонятным мне причинам осталась та часть, которая слушателей заинтерисовывает сильнее всего. Эта часть — момент прихода успеха, конечно. Рассказ немаленький, но заставляет думать меня о той проблеме каждый раз, как только я вспомню про него. Разве можно просто так пренебречь всем тем, из-за чего этот успех и пришёл. И важная заметочка: это мы пришли к успеху, а не он к нам.

— Люди просто хотят позавидовать. Им это не нравится, категорически, но они всё ещё обсуждают чей-то успех и начинают презирать того человека. Крайняя точка, я считаю, это когда люди аннулируют чью-то упорную работу и каждодневный труд, говоря, что это им просто повезло в жизни, или богатенькие родители помогли. А сами-то не видят, какой кризис происходит в их жизнях. В этом и вся глупая сущность людей. — по-умному подсуммировал Коби. От того, что он сейчас сказал, ему вдруг стало стыдно, но не опустил нос и держался, как мужчина, хоть и разкрасневшийся.

— Что есть, то есть, — грустно и едва слышно прошипел Боб и вгляделся в свой старинный ковёр, которому наверняка больше лет, чем самому Коби.

Не говоря ничего, старик поднялся из своего комфортного кресла, опираясь на ручку и длинную спинку. Наконец он выпрямился (почти) и медленно зашагал в сторону балкона. Зачем ему туда надо — Коби никак и ничего не знал, а лишь недоумёнными глазами обернулся к нему, стоящему у полуокрытого окна балкона с отсоединёнными шторами и мелкими сверканиями солнца сквозь пелену пушистых туч. Боб вдохнул полной грудью, так, словно недавно находился на волоске от смерти и теперь берёт и ценит в жизни всё, что только попадается ему на глаза. Всё, однако, кроме своего возраста. Наверняка его возраст до конца его существования будет отличным источником и, по совместительству, прицелом для новых, всё более ироничных шуток.

Боб зарыл свою руку в карман, достал оттуда красно-белую запечатанную пачку с сигаретами и, не оборачиваясь добавил свой добрый и лёгкий голос в мириады шумов и неприятных звуков. Его голос, в то же время, заставил Коби единственным своим появлением перевести взгляд с красивого и романтического уличного пейзажа на s-образную форму хребта и спины. Голос его был хриплый и неудовлетворённый.

—  Никогда не начинай курить, мой дорогой парниша. Курение — это как безобразно стрёмная девушка, в которую ты случайно влюбился. Прости за такой простой пример, парниша, но нам нужно возвращаться к нашему разговору. . .
— Зачем тогда Вы курите?
 
— Я? — спросил Боб, оглядываясь. — А чтобы быстрее сдохнуть, парниша. Не обращай внимания. Не против, если я закурю?

По телу пробежала холодная и устрашающая дрожь. Тем не менее, Коби кивнул. Теперь всё стало немного яснее, ведь Боб сделал неоправданный ход, который ему стоил доверия. Коби это лишь предполагает, но никак в этом не уверен: ему быстро и срочно нужно успокоить себя и свои нервы, привести свой тон в порядок. Зачем ему ещё нужно зажигать сигарету прям посреди своей супер-ухоженой комнаты перед своим учеником? Неужели он просто зависим от сигарет? Если так, то почему за эти два часа, которые Боб провёл вместе с Коби, он ни разу не заикнулся об этом? В чём дело — Коби пока знать не может, но единственное, что он знает наверняка, — события накаляются, причём очень и очень быстро.

— После того недельного отдыха дела у нас просто полетели вверх, честное слово. Оба мотивированы, полны сил и энергии, а у Бобби уже был список прекрасных эталонных зарубежных песен у себя в голове, фишки и интересные трюки в которых он нашёл и показывал мне.

В первую неделю после нашего отдыха мы написали пять песен. Это на самом деле сейчас для меня звучит как-то инородно и походит на выдуманные невозможные рассказы маленьких мальчиков. Но это правда, ведь каждая наша новая песня попадала ко мне в комод, а та самая пятёрка лежит там до сих пор, причём связанная бичёвкой, как неразрывное целое.

Во вторую неделю произошло самое знаменательное событие для нас в те времена: нас заметил сотрудник местной студии звукозаписи, точнее это мы навязались к нему, чтобы он послушал на наших глазах наши же песни. Ну, мы там договорились встретиться в какой-нибудь захолустной кафешке, чтобы о чём-то потолковать (а на самом деле мы просто тянули время до вечера, когда людей на улицах поменьше), а после мы вышли на улицу, и Бобби со своей гитарой парочку песен.

Хоть я и не эксперт в этом деле, но в тот момент выражение лица сотрудника никак не выражало недовольство или хотя бы некоторое отвращение или поднятую бровь. Лицо его было сдержанным — или лучше будет сказать, — сосредоточённым. Иногда пробегала улыбка, искренняя такая. Иногда глаза его ярко и беспрестанно сверкали. Когда песня закончилась, он сказал лишь одно слово: “Отлично!”, и оставил нам свои контакты. Мы были просто счастливы и мотивированы ещё больше! На следующий же день мы встретились в восемь часов утра и занимались вместе аж до восьми вечера. Так продолжалось целую неделю, мой дорогой парниша, пока мы не решили взять дневной отдых от такого графика.

— Стойте, — внезапно перебил Коби с озадаченым видом лица. —  Когда вы позвонили тому сотруднику из студии, что он вам сказал? Я так понимаю, он опять вам отказал?

— А кто тебе вообще сказал, что мы ему позвонили? Мы ему вовсе не позвонили, а отложили ту визитку на полку, всунув её в подобие подставки, чтоб как только наш взгляд оказывазывался на ней, работа наша шла успешнее и быстрее.
 
— То есть, как это, не позвонили? — удивлённо переспросил Коби. Этот вопрос быстро поразил его, как молния, как искусный нокаут, но это был тот вопрос, который он мог задать Бобу напрямую.

— А вот так. Не могу сказать, что мы боялись опять получить обидный отказ после такой отличной работы, но в этом определённо что-то есть. Я так думаю, что это из-за того, что мы были просто не готовы. На самом деле так думал только я, но Бобби покорно согласился с моим решением. Не звонили мы тому сотруднику ешё целый месяц, а когда наконец позвонили, собравшись с мыслями, духом и силами, ему пришлось минуты 2 объяснять и вспоминать, кто мы такие и откуда у нас его визитка. Когда повторное знакомство прошло успешно, мистер Вайт пригласил нас обсудить наш дальнейший план, но сперва требовалось прослушать ещё как минум десяток песен, две из которых нужно было исполнить вживую. Для Бобби это, конечно, никаких проблем не составило, но меня это заставило лишний раз понервничать и испытать свою стойкость. В общем, для того чтобы получить контракт, нужно иметь как минимум пять хороших песен, которые понравятся главному записывающему. Кстати, мы исполнили именно те нераздельные пять песен, которые. . .

— И когда вы поехали уже в ту студию? — с нетерпением спросил Коби.

Из-за внезапного вопроса Коби Бобу пришлось остановиться и затихнуть, чтобы расслышать его. Не любит он, когда его перебивают, но ничего страшного. Затем Боб наконец повернулся телом и взглядом к нему, оторвав себя от зачарованного окна. Всё ещё держа целую сигарету в руках, Боб достал из того же кармана зажигалку и осветил краешек сигареты. Тот загорелся, и вниз полетели золотистые искры, как из пиротехники. Боб прижался к ней губами и полностью вдохнул, от ранее освещённого кончика остался пепел и сверкающие серые угли. Боб вытрусил сожжённый кончик сигареты в тот же карман.

— Дрянь, — коротко и строго сказал Боб и закашлял в рукав. Затем сделал ещё одну затяжку и снова закашлял, в этот раз хрипло, дольше и громче. Спустя пару секунд тишины Боб всё же ответил на тот вопрос: — На следующий же день после звонка. Созвонились, сговорились, все дела, и утром мы уже были там. В общем-то, можно сказать, что был там только Бобби, а я так, для фона.

Коби, было, принял удивлённое и ошарашенное выражение лица, поглядел на старика с опущенными вниз бровями, которые прикрывали половину его глаз, и слегка открыл рот. Боб среагировал быстро, чтоб не испытывать терпение слушателя.

— Всю основную работу делал он. Общался знакомился, давал интервью, пел, ясное дело, только он. А я что? Я тогда реально почувствовал, что значит быть настоящим тренером. Лысым старым ворчащим-пердящим тренером. Прям как я сейчас, — весело усмехнулся Боб. — Я просто сидел возле Бобби и говорил, что всё у него получится. Конечно, мне тоже приходилось отвечать на некоторые вопросы, но все они были касательно Бобби, а меня ничего не затрагивало. Нет, нет, я конечно не завидую ему или что-то в этом роде. Просто. . . — Боб остановился на секунду, нахмурив брови, но вскоре нашёл продолжение. — В то время я почувствовал себя единственным ребёнком в крепкой семье, у которого появился брат или сестра. Я стал любящим братом, но любящим сыном быть перестал. Тогда я просто понял, что Бобби наконец повзрослел, и теперь всё внимание будет притянуто к нему. Я никакой славы не желал: хотел лишь, чтобы Бобби достиг вершин.
 
Коби кое-что наконец разъяснилось. По крайней мере он надеется, что хоть одна книжка встала на свою полку, и одним вопросом стало меньше. Этот вопрос был о том, почему ни в каких источниках не было информации о тренере легендарного Бобби. Вполне возможно, что эта “молчаливая история” началась ещё тогда — когда вопросы задавали только Бобби, а если и Бобу, то только о Бобби. Может, так и осталось до конца жизни. Каждая студия, в которой Бобби записывался, ничего не спрашивала о тренере, не воспринимая его всерьёз. Где же такое видано, чтоб у певца был личный тренер? Журналистов, глядя с такой стороны, можно было понять. Не хочется тратить своё дорогое время на опрашивание какого-то левого старика, который походит на папашу, если можно потратить его на выемку подробной информации о новом восходящем таланте.

— Не хочу затягивать о том долгом процессе, который проходил целых две недели, и скажу сразу: контракт мы подписали успешно. Он подписал, — исправил себя Боб. — С этого момента нужно привыкнуть говорить именно так, ведь тогда мы прошли ту точку, которая разделила нас как бы на две дороги. Тем не менее, работали мы вместе и большинство времени дня тоже проводили вместе. Просто с того времени я остался в тени — холодной и приятно моросящей, — а он вышел под лучи солнца — ослепляющие и пронизывающие насквозь. Меня всё устраивало, если это вдруг тебя тревожит. 

  — Не сомневаюсь. Вы, должно быть, были счастливы успеху Бобби. Я имею в виду, что каждый тренер должен быть счастлив за своего ученика, не так ли?
— Так ли, так ли, — передражнивает улыбчивый Боб и делает последнюю затяжку своей сигареты. Окурок он тушит о свой рукав и кидает его себе в карман, про себя надеясь, чтобы окурок не прожёг дырку. — Конечно, я был рад и счастлив, безумно, но если бы я намеренно не оторвал себя от тех возвышенных чувств, мы бы, наверное, сложили бы руки и не продвигались дальше. Это зовётся тщеславием, насколько я знаю, и эта самая вещь мне очень, очень не нравится.

— Как это так, оторвали от счастья?— знатно удивился Коби. — Вы мало радовались? Счатье, по-моему, это самое ценное в жизни, что может быть. Вы вот, к примеру, отмечали хоть как-то заключение контракта со студией?

— Да, мы отмечали. В тот же день, вечером, мы сходили в МакДональдс и купили себе по большой картошке фри. Ну, на самом деле отпраздновать вышло очень даже неплохо. Главное, что мы хорошенько поговорили, а то, что не набили желудок — ничего страшного — это можно и сделать дома. Особенно если тебя ждёт вкусный борщ, но я никогда не ел такого, ведь у меня и жены никогда не было.
Стало заметно, что старина Боб немного подсуетился и опустил в печали свой взгляд. Коби как будто почувствовал ту боль, которая прошлась по чувствам Боба, что тот совсем один, ведь, хоть он и может пошутить по этому поводу (если есть такой повод, по которому он не может пошутить), внутри было видно, что Боб жалел о утраченном времени, а сейчас лишь испытывает дискомфорт, оставшись один.
Всё его время занимала карьера и продвижение Бобби по звёздной лесенке. Этому любимому делу он всегда страстно отдавал первое место в своих предпочтениях. В основном же, если бы Бобу дали возможность изменить что-то в прошлом, он бы этого не сделал. Возможно, слишком слаб, возможно, сделать лучше не получится, или, возможно, это всё многолетняя и крепчайшая дружба, которая не дала бы ему уйти.
— Да и к чёрту этих баб, чес-слово! Опасайся их, говорю тебе! — засмеялся Боб.
Коби не хотел продолжать этот разговор.

— Расскажите мне, пожалуйста, вот о чём. — Коби остановился и затаил дыхание, будто ещё не придумал, о чём спрашивать. Скорее всего это было правдой, ведь Коби в первую очередь спешил расторгнуть эту нависшую неловкую тишину. — Расскажите о том, как и когда Бобби дал свой первый концерт. Это же случилось незадолго после подписания контракта, так?

Старик слегка улыбнулся и с секунду о чём-то размышлял. За время молчания всё в окружении Коби, казалось, обрело жизнь: назойливо скрипел пол, машини на улице издавали свои рычания моторов, ветер залетал в комнату и заводил игривый танец с тюлью, потолок тяжело нависал над ними, словно можно было слышать его сдавленный стон, и даже гудение механизма холодильника добивалось сквозь стены и двери к ним, оставляя чувство лёгкого голода. Прошло секунд пятнадцать пока Боб, глядя в открытое окно, подперев свой подбородок согнутой в кисти рукой, не ответил, подав свой давно забытый голос.

— Ты знаешь, — говорит он задумчиво, еле открывая рот под своей рукой, — а я даже и не помню, как мы пришли к нашему первому концерту. Не помню, кто нам дал такую возможность, и сколько времени точно прошло. Но зато я могу сказать, что сотрудники студии переоценили наши возможности, ведь прошло немного больше, чем они ожидали. Как мне показалось, мы всё сделали очень даже быстро. Чтоб провести свой первый концерт, нужно ведь сделать так много, чтобы хоть какие-то люди приходили. Печатанье статей и биографий, множество интервью, запись анонсов по радио, участие в подкастах и ток-шоу, нарисовка и составление баннеров, расклейка по всему городу. . . и это даже не половина всех тех вещей, которые мы сделали. . . Они сделали. 

— Разве Вы ничего не делали? — озабоченно спрашивает Коби, едва наклонившись.

— Старался помогать им в этом всём, но чувствовал себя так, будто я лишний. В общем-то, это только моя вина, ведь относились ко мне очень даже прилично, делая вид, что я существую. . .  Ну, а насчёт первого концерта: он много значил для Бобби. Впереди было его будущее. Концерт этот был сольным, то есть пришедшие люди посвятили себя на весь вечер одному только Бобби, и это было настоящим самородком в карьере любого начинающего музыканта. Как правило, музыкант даёт десяток, а то и несколько десятков коллективных концертов, пока не получит право дать свой сольный. Коллективные концерты — это когда из дюжины номеров на 3 часа только один — твой, и это настоящий ад, — пояснил старик, — Однако Бобби повезло, и через этот ад ему проходить не пришлось. Тебе может показаться, что Бобби всё пришло готовым и на блюдечке, если ты так ещё не подумал. Поспешу тебя огорчить — всё не просто, конечно. Совсем скоро ты узнаешь, чем всё закончилось. А вернее, — проговорил старик с загадочной улыбкой, — чем всё началось. 

— Так что там насчёт концерта? — перебил Коби заговорившегося старика, которого что-то понесло не в то русло разговора.

Тот ответил не сразу, точно перенаправляя свои мысли обратно, что заняло у него несколько мгновений. Мимо окна в это время терзающе истошным воем проехала какая-то машина с мигалками. Та обоих немного сбила с толку, но они вскоре продолжили разговаривать. Коби чувствовал, что уже совсем скоро они дойдут до самой интересной части, но пока не кормил себя пустыми ожиданиями, а просто обдумывал в молчаливых перерывах свой план действий — целую схему — как добиться от старика, чтобы тот рассказал ему всё. Однако, когда Боб вновь продолжал свой рассказ, Коби вострил уши и полностью, как артист в публику, погружался в историю про одного очень интересного мальчика. . .

   — . . . такого интересного, что его история роста с первым концертом не заканчивается, а наоборот — начинается. Я бы сказал больше: с чистого листа. А знаешь почему? — спросил Боб, но тут же ответил, не дав шанса Коби. — Потому что Бобби полностью завалил свой первый концерт. Завалил просто полностью: от начала — коротенькой и романтической песни, которая в его исполнении получилась через чур грубой, пошлой и несуразной — до конца — тоже короткой, чёткой и смелой песни, хотя получилась она скованной, испуганной да ещё и с ужасной дикцией. Не знаю, что это на него так негативно повлияло — самоуверенность или, наоборот, переживания. В общем, если по-честному, это было худшее, что я когда-либо видел и слышал, и даже Бобби это признал — с опущенным взглядом и подбородком, со скрещенными руками и опущенной гитарой, с рассеянным печальным взглядом, который как будто отчаянно говорил: "Я старался". По-правде, я не представляю себе, как слушатели смогли просидеть так много времени среди того невыразительного шума, а ведь концерт длился полтора часа. Были бы у них тухлые помидоры и яйца, Бобби несомненно бы забросали, как в Древней Греции.

Долго об этом печальном опыте ничего говорить не буду, только скажу вкратце: мы с Бобби крайне расстроены, сотрудники студии безумно злы, а директор так и вовсе пошёл на крайние меры под паром из своих ушей.

— О чём это Вы? — с такой опаской спросил Коби, точно переживал это прямо сейчас на своей шкуре.

Старик же не хотел цацкаться и попусту ляпать языком, поэтому сказать чётко и быстро:

— С нами расторгли контракт, мой дорогой парниша. Просто-напросто, одним лёгким движением, взяли маленький красненький штампик и перечеркнули дату окончания договора. А сидели все они такие уж надутые! напыщенные! как свиньи, ей-богу! А вышли мы даже с гордостью, с поднятым подбородком! . . секунд пять. Потом лениво опустили взгляд и старались много не общаться. Оба мы знали: мы делаем что-то не так. И тогда начались действительно тяжёлые времена. Нам просто некуда было податься. Все двери к нам будто захлопнулись, потому что, как подозревали мы, эта студия, чтобы хоть как-то смириться с потраченными на высококачественный пиар деньгами, подговорила другие пять студий области против нас. Ведь каждый раз, как мы подавали новую заявку на рассмотрение, её в тот же день отвергали, будто прочитали лишь имя и фамилию отправителя, пока молниеносно не блеснули красной печатью. Мы даже в последний пятый раз отчаянно склеили второй и третий лист нашего резюме, чтобы если что пришло какое-то оповещение о нашей ошибке с просьбой показать полный текст. И что ты думаешь? Конечно, ничего не пришло, кроме этой отстойной красной печати. Я бы им все жопы отпечатал красным, честное слово! 

С того самого времени я перестал брать деньги с его родителей за тренерскую должность. Коби самому нужны были деньги, ведь он не работал, не учился, а самому было полных 18 лет. У него просто не было времени учится. Денег в том числе. Поэтому он выбрал, казалось, совершенно посредственный вариант заработка, а вот для меня такой способ стал просто гениальным. Бобби решил зарабатывать на улице, играя на гитаре и поя свои собственные песни. Заодно и перед публикой научится выступать, подумал тогда я, хотя местом он выбрал подземный переход, из-за чего публикой в большинстве были обитающие там бездомные. Один раз его даже отогнали с перехода разъяренные жители — Бобби разбудил тех своими песнями, — пояснил старик.

Коби уже было начал терять нить разговора и присоединяться больше к своим мыслям и тому шикарному виду за окном, однако старик быстро реабилитировался, увидев малейшие признаки незаинтересованности собеседника, и подошёл к самому интересному:

— Но в другой раз, — более удачном, чем стычка со злыми бездомными, — когда Бобби пел свои лучшие песни и играл свои лучшие ноты, мимо проходил звукорежиссёр студии “Лейбл”, который славился своей репутацией добирать лучших исполнителей в их ряды студии. Он, как описывал мне Бобби, был одет строго по-деловому: чёрное пальто без единой соринки, отполированные до блеска туфли, ровные брюки и прямоугольный кейс, который не свисал и не качался на его руке, а сидел, как влитой, как прилепленный. Наверняка он шёл на какую-нибудь важную встречу к клиенту, но дело не в этом. А вот в том, что произошло дальше. . .
Внезапно в голове у Коби вылезла картинка о том, как он видит реалистичное завершение этого рассказа: супер-крутой звукорежиссёр, покрытый с ног до головы своими заботами, задумчиво проходит мимо Бобби, но всё-таки последнему немало посчастливилось: тот режиссёр успел бросить ему мелочи. Конечно, могло повезти больше, и вместе с мелочью совершенно случайно упала бы и визитка режиссёра, но ничего страшного, в следующий раз повезёт. 

В действительности произошло всё не так, и это только к лучшему. Просто немного терпения, и забирай свой приз.

— Звукорежиссёр, услышав песни, которые поёт Бобби, внезапно поинтересовался у того, кто исполнитель этой песни. А Бобби — половину с гордостью, половину застенчиво — ответил, что написал песни он сам. Конечно же, звукорежиссёр был повергнут в приятный шок и даже попросил того немедленно с ним встретиться завтра. Он выбрал свободный час времени, посмотрев в свою записную книжку, и попросил номерок у Бобби. А на следующий день у нас уже другой контракт! До сих пор представить себе не могу, как такое всё могло произойти. Да так быстро!
Старик, видно, сейчас испытывал те же чувства, которые испытывал десятилетия назад. Лицо его немного изменилось, брови слегка поднялись кверху, глаза живо засверкали и широко раскрылись, а настроение его — ранее какое-то апатичное — превратилось в задорное и весёлое, что не мог усидеть на месте, ёрзая в своём кресле.

— Да, вам очень повезло. — В отличие от весёлого старика, настроение Коби только ухудшилось из-за очередного порыва зависти. Трудно было сказать, из-за чего он завидовал. То ли из-за везения, то ли из-за таланта.
Скорее его тревожил тот факт, что ему уже давно за 18, и никакого успеха в скором времени не предвидится. Тем не менее, первый вариант Боб оперативно отсеял.
— Перестань говорить о везении, мой дорогой парниша. Это на самом деле задевает меня! Если бы ты работал по четыре часа в день без выходных, переживал все трудности, падал, когда тебя ломали, и вставал сразу после падения, то тебе тоже было бы обидно. Если бы мы тогда так не тренировались, не улучшали свою игру, не анализировали свои ошибки, звукорежиссёр, понятное дело, просто прошёл бы мимо или даже убежал бы с отвращением и болью в ушах. Никакое это не везение. Это дело времени —  когда тебя заметят. Если у тебя есть талант, желание и опыт, обязательно всё будет в твоих руках. Только добавь к тому списку ещё и терпение.
 
   Коби всё подробно прослушал, а когда Боб окончил, промолчал и ничего не ответил. Только теперь было дело не в настроении, а во впечатлении, которое произвели слова Боба. Вмиг в Коби проснулась такая сильная мотивация, что ему захотелось покорить этот мир щелчком пальцев, и тренироваться с утра до ночи, пока из кожа подушечек пальцев полностью не сотрётся, а голос не сорвётся. Теперь состояние Коби было примерно схожим с состоянием Боба — таким же активным, нетерпеливым и со вспышкой жизни в глазах. Такая вспышка у Коби появилась сейчас не из-за стареньких приятных воспоминаний, а, скорее, из-за пламенной речи Боба по поводу творчества. Мотивация теперь протекала по его сосудам и венам, пульсировала у висках и залила красным полотном глаза.

Сейчас ему было всё равно, был ли тот старик шарлатаном или нет. Он сумел выполнить важнейшую задачу для тренера — зажечь желание ученика и заставить его работать. Только это, считал Коби, было главным в работе тренера. Никакие другие регалии не помогут в работе и в индивидуальном подходе к каждому ученику. Правда, если Боб всё-таки окажется лжецом, Коби всё ещё не знает, как поступить. За этот с ним разговор Коби стало понятно, что тренер из него может получится хороший, однако работать плечом к плечу с тем человеком, который врал тебе с самого первого слова, он категорически не хочет. Что ж тогда выбирать? Талант тренера или мораль?

Не имея желания поспешно отвечать на этот вопрос, Коби нашёл в себе силы, слегка оправившись после сильных услышанных слов, что-нибудь сказать в ответ. Робко, тихо, будто сквозь слёзы, он промолвил:

— Я никогда не забуду ваших слов.

Боб на этот счёт широко улыбнулся, посветив челюстью, накрыл глаза своими густыми и в некоторых местах седыми бровями, точно занавес. Он, не отбрасывая улыбки, отвечает:

— Только давай без соплей сейчас. Без той дряни, которой полно в романтических фильмах или женских романах. Тьфу, блин, тьфу! Что я такого говорю-то? Лишь рассказываю историю, которая никогда не покинет моего сердца! . .

— Ой-ой-ой! — смеётся громко Коби, — А сами-то говорите посопливее меня!

Несмотря на шутливость сказанного, Коби был восхищён тем, как, казалось, искренне говорил и рассказывал Боб. Возможно, у старика просто такой дар — красиво и красноречиво говорить и внушать своё видение, как истинное, однако Коби так не считает. Такая искренность, считал он, не может исходить из грязных и лживых уст. Однако Коби где-то чувствует подвох и не отказывается ни от какого возможного варианта.

Прервав заведённые мысли Коби, Боб быстро ретировался и вновь начал первым, будто боялся чего-то. . . Скорее всего, тишины.

 — А теперь я расскажу тебе о самой главной части рассказа, как по мне. . . — Дед ещё раз выдержал паузу с нетерпеливым видом лица. “Смерть”, — успел подумать Коби, однак в тот же миг понял, что поспешил. — Тебе она тоже будет интересная, я считаю. Вообще довольно интересная тема, которая всем должна быть по вкусу, и мало где увидишь и услышишь подробное описание просто из-за нехватки опыта. Такое случалось только с единицами. Я сейчас говорю про успех на сцене.
Коби вмиг приподнялся с сидения и уселся поудобнее, откинувшись на спинку удобного кресла. Дав знаком совершенно ясно понять, что готов слушать, Коби прикрыл глаза для пущего эффекта, и Боб продолжил, почёсывая свою блестящую под слабым свечением комнатных ламп лысину.

— Уже в другой раз Бобби совершенно осознавал, что больше ему ошибок совершать категорически не нужно. Концерт был запланирован на шесть вечера, если я точно помню, и все два часа проведения были под его властью, прям как у проффесионального музыканта. В первый раз, кстати, ему было отведёно только полтора часа, — повторялся старик, — хотя это оказалось даже к лучшему. За неделю до концерта Бобби стоял перед зеркалом и по часу, по два зубрил тексты своих песен, чтоб не было так, что в суматохе внезапно их забыть. Так же провёл огромную работу над своим ритмом и ритмикой, чтоб ненароком не сбиться, то есть сидел с метрономом. А большую часть своего времени — по 4 часа каждый день — отдавал на пение, добирание нот голосом и обпевке его собственных песен. В общем, по 8-10 часов уходило, хотя тому ещё время от времени приходилось выходить на улицу зарабатывать, ведь, несмотря на подписанный контракт, никто деньги Бобби ещё не выдал, — как и мне, собственно. Говорили, подождут уже концерта, что и станет решающим фактором, но сейчас это не суть. А главное то, как выступил неопытный Бобби. К слову, в тот день, в котором проходил концерт, Бобби совершенно ничего не делал, —ни тренеровался, ни слушал музыку, ничего вообще, — ибо он наконец-то послушался моего совета!

— Что? — недоумевал Коби. Его отношение к Бобу внезапно переменилось в худшую сторону, ведь он не мог поверить, как тренер мог посоветовать такую дрянь. — Зачем Вы сказали своему ученику, чтобы тот забил на тренировки перед самым ответственным днём?

К счастью, даже этому нашлось позитивное объяснение. Боби ярко сверкнув, будто ожидал такой вопрос, и ответил тому с добротой и лаской, но никак не с гневом или злостью, как могло показаться. Иногда Боб прерывался из-за охвативших его приступов смеха, но вскоре продолжал.

— Нет! Тренироваться перед выходом на сцену — тоже самое, что приговорить себя к погибели. Этого просто нельзя было допускать, и я перед первым его концертом пытался ему об этом сказать, но у того была точно такая же реакия, как у тебя. Но в следующий раз послушал меня и достиг успеха! Говорю тебе, как ученику: слушай своего тренера.  Однако доверять или нет, это уже твой выбор, как я говорил часом ранее.

Невольно Коби повернулся к окну, услышав слово “час”, и незаметно поменялся в лице, причём не в лучшую сторону. Если двадцатью минутами ранее солнце только заходило за пурпурные облака, то сейчас уже небо было укрыто звёздной, точно пылью, пеленой, а видно на улице было только то, что было освещено уличными фонарями. Должно быть, уже пошёл седьмой час, а это значит, что совсем скоро юноше требуется уходить к волнущейся мамочке. Та ему пока не звонила, однако это только дело времени. Коби лишь не хотел уходить, ведь предстояло ещё столько всего узнать, столько обсудить и, наконец, узнать настоящую правду. Всё это нужно было сделать уже сегодня, а в распоряжении остался максимум час. Ужасно маленький огрызок времени, если подумать. Коби невольно передёргивает, как только он об этом думает. Поэтому — а ещё из-за убийственного любопытства — Коби живо обращается к Бобу, заплетаясь в своих словах.

  — Расскажи. . . те. . . что-то ещё. . . что там дальше? Расскажите. . . уже поздновато просто.

— Да, конечно, — усмехнулся счастливый старик, — понимаю, что поздно, и постараюсь всё уместить в очень кратком изложении. — Боб оттопирыл указательный палец, как какой-нибудь пастор, как бы готовясь произнести что-то обучающее — Правда, воспоминания сжатости не поддаются. Я постараюсь, мой дорогой парниша.
Коби ему улыбнулся, оба они вдруг почувствовали, что связаны друг с другом крепкой дружбой, как Боб и Бобби многим ранее. Хоть они были по-настоящему знакомы всего несколько дней, первые нити взаимопонимания протянулись между ними стальными прутьями. Коби очень надеется, что им удастся сохранить такое уважение друг к другу очень надолго, хоть ложь от Боба может всё подорвать. Лучше сейчас уже решить все вопросы, чтобы потом уходить было намного проще и легче, не чувствуя никакой привязанности.

По мере всего этого рассказа у Коби отникало всё больше сомнений, которые приходились по поводу честности и искренности. Он частенько замечал живость и вольность повествования Боба, видел, как тот играет глазами, мимикой и жестами, слушал его яркую и неподдельную речь. Боб рассказывал так, будто пребывал в эпицентре событий прямо в эту секунду, будто был самим Бобби, иногда отвлекаясь на потолок, чтобы вспомнить о некоторых важных деталях. Хоть Коби и могло задеть, что старик смотрит на потолок только затем, чтобы вспомнить следующие, ранее составленные слова, он этому не верил, а полностью отдавался истории.
Тем более, на потолке ничего не написано, — успел проверить  Коби.
Однако он понимает, что не должен себя так предвзято вести, ведь им вполне может руководить не интуция, а уважение или — чего похуже — привязанность к деду. Коби постарается в следующий раз думать рационально, но вот что-что, а вопросов у него действительно становится меньше.

Дело в том, что с недавних пор в истории дела пошли так же, как это было описано в различных источниках. Возможно, Боб увидел сомнения в глазах Коби и решил пойти подлинным путём. А возможно и то, что Боб всё же не врал и знал о Бобби намного больше, чем кто-либо мог подумать.

Оба контрастирующих варианта начали драться в голове Коби, как два давно воюющих друга; если один крутился в его голове в одну сторону, в одном полушарии мозга, то второй крутился в другом, в противоположную сторону, создавая такое себе торнадо мыслей, сметая все остальные прочь. Из-за такой внезапной активности в своём мозгу у Коби разболелась и закружилась голова, словно торнадо был на самом деле. Благо, Боб ещё не продолжил историю, а побеспокоился за неважный вид Коби. Тот ответил, что в полном порядке. Боб кивнул и вновь раскрыл рот.
— Честно сказать, парниша, Бобби на первом концерте и Бобби на втором — два совершенно разных человека. Если первый юноша был скован, растерян и через чур покрасневший, то второй не мог не восхищать своей собранностью, уверенностью и, конечно же, красивым лицом. — Боб испустил лёгкий смешок, затем довольно быстро успокоился. — Я не смогу описать всего того, что почувствовал я и, тем более, что почувствовал он, однако я навсегда запомню его выражение лица, когда он окончил свой концерт. Удовлетворённый, с уставшей ухмылкой на лице, которая выражала его самолюбие, смотрел открыто в глаза всей публике. Он не боялся её, как любой молодой исполнитель, убегающий вглубь сцены и поворачивающийся боком, а встречал своих новых поклонников, глядя на них, как на свою преданную публику. А сами слушатели, хоть и видели его впервые, сразу же, как только прозвучала последняя нота и Бобби спел последнее слово, они все вместе, как одно целое, подорвались со своих мест и начали громко аплодировать. Некоторые становились на сидения, чтобы получше увидеть лицо их нового молодого кумира, некоторые выкрикивали “Браво!” и даже “На бис!”, но последнее Бобби намеренно проигнорировал. Тогда, как он мне сказал, ему хотелось только одного: насладиться моментом, а после отпраздновать это событие со мной в МакДоналдс — старинная традиция, — Боб пожал плечами и улыбнулся своей кривой, старческой улыбкой.

У Коби резко закрутило живот. Он осознал, что не ел с утра, когда ещё был дома. Глаза его невольно упали на запылившиеся печенья и конфеты, лежавшие в тарелке прямо перед его носом, между тем состояние его желудка только ухудшилось. Впрочем, ничего из того, что предлагал старик, он решил не есть.

— . . . и в тот момент, — продолжал тем временем Боб, — когда Бобби весь такой самодовольный вышел со сцены, держа мёртвой хваткой свою гитару, я чётко понял, что из него выйдет прекрасный исполнитель. Бобби не расплакался от счастья, как делает множество подростков, когда их кумир попадает в поле зрения. Бобби не начал делиться со своими амбициозными планами на будущее, как любой “деловитый” мужчина. Бобби не надел на себя тщеславную, эгоистичную корону, считая себя центром Земли. Да, тебе могло показаться, что я описал его довольно. . . самолюбиво, хотя это, уверяю тебя, только моя оплошность. В тот момент он мне казался тем человеком, который наконец со всей полнотой чувств осознал, что все старания (и страдания), которые он положил, были оправданы. Бобби был просто благодарен судьбе, Богу, родителям и любому другому божеству, о котором он тогда мог думать. — Боб вдруг расплылся в широченной улыбке. — По его словам, мне он был благодарен в первую очередь, и я, признаюсь, почти что расплакался от счастья, и совершенно не понятно из-за чего. То ли из-за удачного концерта, то ли из-за тёплых слов Бобби. . . — Старик остановился, закрыв глаза, и опустил голову к полу. Создалось такое ощущение, что он готов был расплакаться прямо сейчас, словно отдавая свой прошлый долг, но, переведя дыхание, он говорит следующее: — И тогда я всё-таки расплакался. Я так рыдал, ей-богу, что казалось, словно я плачу от горя, а не радости. А ещё мне было так стыдно, что я спрятался в кабинку туалета, как какая-нибудь школотень.

— Какая разница, как Вы тогда выглядели, — задумчиво говорит Коби. — Намного важнее то, что Вы действительно были счастливы. 

— Да, ты прав. Просто один счастливый тренер решил испустить свои чувства наружу, не желая при этом внимания общественности.

  Коби понимающе кивнул, хоть и про себя отметил, что если бы он почувствовал такую радость, то сам никуда бы не убежал, а прыгнул бы в объятия своего ученика, который скоро, возможно, отделится от своего тренера и пойдёт своим собственным успешным путём. Будь он тренером, Коби с ноткой самопризнания отметил бы Бобби, чтобы тот не забывал того, кто этот успешный путь ему и проложил. Видимо, не быть ему хорошим тренером, — совершенно внезапно Коби засмеялся. Боб удивлённо вытаращил глаза.

— Ну, я понимаю, что мой поступок может показаться смешным, но всё же.а.а. 

— Нет, что Вы, извините. Это я так, о своём, — неуверенно оправдался Коби и виновно повернулся к окну. Пугающая темнота снаружи пугала его и заставляла чувствовать прилив паники и спешки, как обычно бывает, когда опаздываешь на что-то очень важное и неотложное.
 
Коби на секунду показалось, что Боб попросит того рассказать ему, о чём же таком забавном он подумал, и даже успел ощутить страх перед тем, что совершенно не знает, как с такой ситуации можно выпутаться, однако Боб успел обрадовать того перед тем, как волна дрожи побежала по его телу.

— После того концерта, мой дорогой парниша, дела у нас просто пошли несказанно отлично. Кстати, в тот же вечер мы всё-таки пошли в МакДоналдс отпраздновать концерт и взяли себе по большой порции картошки фри. В тот раз с соусом! А вообще, я не вижу смысла рассказывать о чём-то дальше. . . — говорил Боб, но озноб по спине Коби пробежал именно сейчас, и совершенно небезосновательно.

“Как это не видишь смысла?! — практически обезумел Коби. — Не хочешь ли ты мне сказать, как он, к чёртовой матери, умер?!”

—. . . Бобби назначали всё больше концертов, — продолжал говорить увлечённый старик, а Коби сдержанно и послушно слушал и всё кивал и кивал с натянутой улыбкой, дожидаясь конца его слов, практически не вникая в сказанное, — сначала в окрестностях города, потом уже по всей стране. А уже спустя два года его гастролей о нём услышали другие влиятельные исполнители, только уже не в нашей стране.а.а.  Помнишь о той лондонской студии, в которой мы с Бобби однажды побывали и даже взяли визитку с номером? — Дождавшись кивка Коби, Боб продолжил: — Они нам спустя пять лет позвонили и сказали, что готовы за бесплатно и с денежным бонусом и контрактом перевести песни Бобби на английский язык и распространить их на своей площадке. Это, можно сказать, и сделало нас. . . — он заметно замялся и исправился: — Бобби всемирно известным.

— То есть, — начал Коби, как тот сыщик, — всё-таки та студия, которая, как Вы раньше сказали, была для вас бесполезной, помогла Вам больше всего?

— Это была не единственная зарубежная студия, которая предлагала нам перевести наши песни. Я даже не уверен, что сотрудники той лондонской студии помнят нас и связались с нами не из-за таланта Бобби и его потенциала, а только из-за прежнего знакомства. Нет, я так совсем не считаю.

  Коби не ответил. Мысленно он поинтересовался, как же эта зарубежная студия нашла песни Бобби и даже предложили сотрудничество. Они же нифига не вдупляют в словах! Такого он конечно не спросил: сейчас он был через чур напуган и взволнован, ведь старик просто-напросто может остановиться на этом моменте и начать совершенно другого рода разговор, не затронув всё-таки тему смерти Бобби. Коби не может упустить такой шанс проверить старика на такой себе детектор лжи. Придётся лишь посмотреть за его эмоциями во время рассказа, и всё станет на свои места. Однако такая степень осторожности по поводу данной темы у старика объясняется только двумя вариантами. Первый, старик просто не хочет испытывать душевние муки из-за такой печальной трагедии  — потери человека, с которым его связывала целая жизнь. Второй, Боб врёт, и не хочет так очевидно попасться. Больше всего, конечно же, Коби склоняется ко второму варианту, но нельзя не опасаться и первого, который может поставить Коби совсем в неловкое положение, хоть под землю провались.

Хотя. . . Что если его хвалённый детектор лжи не сработает? Может, холодная реакция старика станет только объяснением его отрешённости от мира и, тем самым, его искренности. Может, живая реакция докажет, что даже старики могут быть актёрами. . .

Он хочет задать вопрос. Тишина давит на них обоих, словно низкий потолок, и теперь одному из них нужно продолжить текущий разговор либо закончить его. Коби хотел задать Бобу вопрос, но смирно ждал, боясь сделать хоть звук, что Боб сам его продолжил в скором времени. Между тем целая орава опасений и сомнений напала на Коби, что тот потерял весь смысл в своих действиях, развязав себе руки и руководствуясь только своими инстинктами и подсознанием. Он в большей степени боялся — и подозревал, — что Боб уже давно посчитал разговор закрытым и поэтому умолк. Коби ничего не оставалось, как морить обещаниями самого себя, что вот сейчас что-то скажет, однако всякий раз, как язык собирался выпрыгнуть из-под горла и губы желали разомкнуться и промолвить первый звук, зубы сильнейшей хваткой сцепились друг с другом, точно слившись в один, никак не давая себе возможности сказать что-то.

Уже прошла минута, а он больше так не мог терпеть. Сколько можно ждать, если он всё может решить одним-единственным вопросом? Чего он боится? Трепетных чувств старика? Плача или рыдания? Если уж такое и будет, то Коби безусловно сориентируется. А если уж так, то Коби вот уже выпрямляется, глядя собеседнику прямо в глаза, откидывается на спинку кресла, медленно выдыхает и наконец раскрывает рот. Всё должна решить эта фраза. . .

   — . . . Э-э-э. . . почему Вы. . . как Вы. . . скажите. . . — пытался связать слова в одно предложение несчастный и растерянный Коби, однако всё валилось из-под ног.

В размеренной обстановке говорить у него получается очень слажено и чётко, как настоящий дипломат, однако сейчас, когда давит тишина, палящий взгляд Боба, ответственность за (ещё не-) сказанное, и даже то, что он слышит свой собственный голос, говорить так, как обычно не получается.

Это, естественно, была не та фраза, которая должна была всё решить. Эта же вряд ли что-то могла решить, но вот что она сделала, так это разбудила старика, который до этого смотрел в одну точку, как в трансе. Смотрел он прямо на Коби, кстати. 

— Ой, прости, мой дорогой парниша. О чём это мы говорили? — совершенно невиным голосом спросил Боб. Этот тон голоса показался Коби через чур наигранным и фальшивым, из-за чего тот получил озноб по всему телу.

Да не может же быть, что старик так нагло врал ему всё это время, а сам Коби впустую и по-глупому потратил весь вечер. Неожиданно все вопросы начали решаться сами собой из-за одной маленькой, но какой уж и значимой детали. Тем не менее, это были всего лишь догадки Коби, поэтому тот старался не воспринимать их со всей серьёзностью. А решаться вопросы начали, к сожалению, в худшую сторону. Коби вспомнил все те случаи в рассказе, которые много ему изъяснили, успокоили и даже жестоко заставили того привязаться к старику. Например тот случай, когда Боб вскользь сказал, что не хочет славы и внимания общественности. Это Коби совершенно ясно объяснило, почему нигде не найти информации про тренера великого Бобби. Казалось бы, всё просто и логично, однако парниша в этом видел теперь совершенно другое. Наконец ему удалось вырваться из-под влияния, думал он, известной особи и обратиться к своему рассудку и сознанию, а не поддаваться ложным суждениям бредившего деда. Теперь он знал, в чём дело и был в этом почти что уверен, однако нужно было хорошенько в этом разобраться. Просто, как арифметика. . . Дело было вот в чём. . .

Ему так удобней! А дело было просто в том, что Бобу было так удобно, да и всего! И этот старик действительно нашёл хороший способ одурачить Коби, который всё же сработал. Боб подстроил всю историю о великом музыканте Бобби под себя, исковеркав все достоверные факты, коротко и ясно объяснившись тем, что тот просто-напросто “не хотел славы”. Да это же смешно! Даже если так, разве какой-нибудь сыщик-журналист не сможет ничего отыскать о человеке, который был главной фигурой в жизни исполнителя? Если современные журналисты находят, словно из неоткуда, информацию о педофилии Джексона, то найти хоть что-то о скудном тренере великой поп-звезды будет для них на раз-два. Сложно отрицать, руководствуясь рациональной логикой, что старик коверкает биографию Бобби под себя, находя всем недочётам объяснения. Должно быть, проработал весь свой недосюжет с умом и достаточно подробно, ведь заставил наивного глупца откинуть все сомнения и даже заработать от него глубокое уважение — не говоря уже о привязанности.

Теперь Коби открыл себе глаза! — как обычно говорят какие-нибудь религиозные секты. Однако он действительно это сделал. Если не глаза, то разум. Всё, что ему оставалось в данный момент, это поймать старика на горячем одной четкой и чёрствой фразой. Больше Коби не переживал за его старческие чувства, а даже наоборот — хотел всячески испаганить деду настроение или хотя бы заставить того извиниться перед бедным Коби и почувствовать сильнейший стыд за такую клевету. Всё же, возможно ему не стоит реагировать столь радикально и резко на свои догадки, ведь прежде всего это только догадки. Тем не менее, Коби больше не хотел терять своё драгоценное время, ведь с минуты на минуту должна позвонить его матерь спросить, что ему готовить на ужин.

В то время, как оба мужчины уже полторы минуты молчаливо сидели на двух креслах, за окном сверкали звёзды, а поднявшийся месяц прям-таки освещал всю комнату, где они находились, — от угла до угла. Все ласточки и воробьи давно отправились в свои гнёзда на ночь, поэтому снаружи пропала вся мелодичность природы и остался только гневный и строгий ветер и пустая, чёрная тишина. Она раздражала.

Как раз из-за такой тишины — а ещё потому, что хотелось поскорее отсюда убраться, — Коби чётко сказал, точно тот гнусный ветер:

— Слушай...те, у меня очень мало времени на такие замешки, поэтому будьте любезны ответить мне на вопрос сейчас же без каких-либо колебаний. — Старик продолжал загадочно смотреть на Коби, точно что-то шифруя или чего-то недопонимая. — Не ищите в моём вопросе никакого скрытого. . . смысла или подтекста. . . который может что-то говорить. . . Вам о моих намерениях. — Коби сразу же пожалел о том, что только что сказал, ведь сейчас дед только будет и делать, что искать в вопросе какой-нибудь замысел или подвох. — Простите, если задену Ваши. . . чувства или. . . заставлю Вас страдать. — Ещё одна вспышка стыда прожегла его горло, потому что он едва мог контролировать то, что сам говорит. Коби решил, что не может быть больше ни малейших промедлений, а то мало ли что тот ещё решит булькнуть. Он строго, как бездушная тварь, спросил: — Как умер Бобби?

Старика — было видно издалека— такой вопрос застал врасплох. А ведь этого и добивался Коби. Сейчас, понимал он, был тот момент, который решит его будущее — точнее, будет ли он оставаться или нет. К этому моменту оба собеседника стремились целый день, поэтому Коби напрягся, вслушиваясь в каждое слово и всматриваясь в каждую эмоцию, а Боб тяжело выдохнул и собрал все свои мысли на место, точно пытаясь найти выход из тупикового положения. Слова опасно, точно с лезвия клинка, сошли с губ Боба. Всё, что он скажет, может быть против него, — понимает и Боб, и Коби. Однако он начал так, будто совсем ни за что не переживает, а, скорее, устал.

— Что. . . — спустя вечность озадачено прошипел Боб, — О чём ты. . . Бобби? А Бобби исчез.

Несмотря на неловкие колебания в начале, Боб в конце собрал свои мысли в кулак и выдал вот такое. Больше он ничего не сказал, хотя Коби подождал примерно с полминуты объяснения.

— Как это исчез? Куда? — повышенным тоном спросил он. Коби пока не хотел раскрывать то, что всё это время знал, как на самом деле умер Бобби, но чувствовал, что скоро ему придётся.

— Никуда. Он просто потерялся. Зазвезделся. Забыл, что вокруг него ещё существуют люди, — хрипло, с толикой злости и презрения говорил он. — А когда вспомнил, было уже слишком поздно. Он убежал. Он пропал. — Последнее предложение Боб прошептал и вновь выдохнул, точно жалеет о поступке Бобби прямо сейчас.

— Как это?. . Разве Вы не знаете, как он умер? — Внезапная мысль прожгла Коби очередную дырку в мозгу. 

— Я? — удивился Боб, тыкнув себя в грудь указательным пальцем. — Я не знаю. Другие, конечно, знают.

— Что это Вы такое говорите? — разгневанно спросил, почти закричал, Коби. Терпения у него совсем не хватало для таких дурацких игр. — Может, Вы скажете наконец, как умер Бобби?

— Он умер позорной, совершенно постыдной смертью, мой дорогой парниша, вот что мне известно, — не терял старик едва заметной улыбки на лице.
— Да можете ли Вы перестать наконец!! — взорвался Коби. — Я требую объяснений! Как. Умер. Бобби?!

— Он не умер. Вполне возможно, что ты его сегодня видел. А может и я его видел сегодня. . .

"Не, ну это уже перебор!" — растеряно заметил Коби, когда Боб опять вставил своё лживое грязное слово.

— А что, если я скажу тебе, мой дорогой парниша, что Бобби действительно. — Он сделал такой непринуждённый вид лица, будто получал удовольствие от нервного состояния Коби.

—  Вы меня что, за дурака меня совсем держите? Пожалуйста, скажите всё напрямую. Разве я много прошу? — В этот раз Коби пошёл на отчаянный и последний шаг: сдаться, упасть на колени и рассчитывать только на милосердие старика Боба.

Сам Боб после жалких слов Коби принял серьёзное выражение лица и подготовился сказать что-нибудь острое и каверзное. Коби надеялся только на честное объяснение, однако он не может сказать, шутить ли будет старикашка или серьёзность эта вызвана вполне естественно. Теперь Коби наконец убедился в том, что его заявление "старики — никакие не актёры" было полностью ошибочным.

— Всё не так-то просто, мой дорогой парниша, — проговорил Боб на выдохе так мрачно, точно доктор, который собирается огласить неутешительный диагноз. — Прости меня за то, что врал тебе с самого начала нашего разговора. . . — Боб притупил голову, Коби едва не подорвался, почувствовав дискомфорт.

    Коби был прав. Абсолютно прав! Сейчас он даже не мог сказать себе, рад он этому событию или опечален. Конечно, самооценка его необычайно устремилась вверх, ведь ему посчастливилось самому решить такую трудную загадку, имея дело с профессиональным дедом-махинатором. На таком трудном пути ему пришлось столкнуться и с обманчивым уважением, и с жестокой привязанностью, и с убивающей неуверенностью. Однако потеря такого тренера может повлиять на. . . Хотя стоп. Какой он к чёрту тренер, если он мошенник? Хрен он моржовый, вот кто. Теперь Коби нужно было только свалить отсюда, однако Боб ещё не договорил своё слово. 

— Обычно я не позволяю себе так много и усердно врать, но этот случай был исключением.

"Ага! исключением! Только послушайте его! Врал мне весь вечер, а это оказывается исключение!"

— Дело в том, мой дорогой парниша, — продолжал Боб, — что Бобби — это я собственной персоной.

И тишина. Несколько долгих секунд Коби пытался понять, что к чему, а затем наконец отреагировал:

— Что?! Что Вы мне уши заговариваете! Я устал от Вашего вранья, мистер. . . кто Вы там. . ?

— Хэтчбек. Мистер Хэтчбек, — коротко ответил Боб.

Опять тишина, теперь Коби был в откровенном недоумении.

— Как это, Хэтчбек? Вы что, с Бобби обручались, что ли? Не вешайте лапшу на уши! — горел пламенем агрессии Коби. Боб с понимаем к этому отнёсся, ведь он действительно позволил себе весь вечер врать, так что такая реакция вполне естественна.

— Ха-ха, Коби! — демонстративно посмеялся Боб, — С гордостью заверяю, что фамилия Хэтчбек — моя собственная. Правда, с одной фамилии гордость и осталась. . .

— Да что Вы говорите! Может ещё скажете, что Вы и есть великий Бобби?!

— Да, так и есть. Я это уже успел сказать, мой дорогой парниша, ты невнимательно слушаешь! — отчитал он его суровым указательным пальцем. — Прости, кстати, меня за то, что я соврал тебе. Никакого тренера у меня не было. Был только я — я сам себе я, как говорится!

У ошарашенного Коби, который сейчас совершенно ничего не смыслил, разболелась голова. Как-то неправильно всё прошло: вроде и детектором лжи прошёлся по деду, вроде и задал самые что ни на есть каверзные вопросы, вроде и заглянул старику в душу своим проницательным взглядом, а в итоге ничего. Хуже! Только стало всё запутанней и сложней. Теперь он на самом деле ничего не понимал! Едва успевал перерабатывать услышанные слова, как на тебе новую замысловатую фразу! И как можно в такой обстановке думать, спрашивается?

— Как это Вы? Может, докажете, а? — Коби почти что ощущал вкус победы. Никак он не верил в то, что Боб Хэтчбек сумеет выкарабкаться и с этого.

В итоге, Боб сделал намного больше, чем просто выкарабкался.

Старик лишь усмехнулся, что ещё сильнее взбесило его. Боб посмотрел на парнишу исподлобья, подмигнув одним глазом, расстегнул правый рукав и закатал его чем повыше. На предплечье красовалось тату золотого дракона, у которого в пасти была зажата гитара. Такую же картинку Бобби использовал как обложку своего первого альбома. Само тату уже было невыразительным и слегка стёртым, что означало его старинность, поэтому Боб не мог набить его специально для разговора с Коби. Значит это правда, чистая правда. Боб — это Бобби. Не может быть.
— Видишь? А хотя откуда ты знаешь. . . — вдруг насупился и опустил свою голову в некоем отчаянии.

Коби вспомнил, что тот не знает о том, что он знаком с его биографией. Поразмыслив немного всем тем немногим, что у него осталось от здорового рассудка, и решил рассказать всё Бобу.

— Я знаю, что это. . . Обложка Вашего первого альбома.

— О, как чудно, — догадался Боб о всём сам. — Сколько у нас всё-таки секретов друг от друга! Знакомимся так, а выходим из разговора совсем другими людьми. В прямом смысле! — засмеялся Боб. — Теперь хоть ты мне веришь?

А Коби был настолько удивлён, ошеломлён, рассеян, что даже не услышал вопрос Боба — он был погружён в свои мысли и переживания. Это уже может гарантировать, что Коби поверил старику. Его молчание Боб принял как должное и опять-таки догадался сам.

— Ну и славно, парниша!

Никто не мог промолвить ни слова, ведь Боб ожидал ответной реакции Коби, а тот, в свою очередь, был напуган, из-за чего все слова застряли в горле. Как это так может быть, что он так сильно ошибался в своих мыслях, своих суждениях, ведь он так долго к этому шёл! Это же оказывается, что он не такой уж и умный. Да он самый настоящий тупица! Так просто испортить мнение о человеке, ни за что оклеветать его и думать, какой ты всё-таки умный?! Дурак, дурак!

С другой стороны, это же получается, что перед ним сейчас сидит высококлассный исполнитель, всемирно известная поп-звезда, кумир миллионов подростков и взрослых. Великий Бобби Хэтчет, чёрт подери! Прям перед ним! смотрит на его стыдливые глаза! Они общаются уже несколько часов кряду! С глазу на глаз! Общаются!!! Бобби Хэтчет и  Коби! Поверить только! Общаются!!!!!!!

Как Коби посмел кричать на него?! Обвинять его в чём-то?! Дурак, дурак! Он же тренером его будет! Кто бы мог подумать, захолустного паренька Коби будет обучать тренер высшего класса! Коби — как прилив веселья — вдруг захотелось спросить, какая там у Бобби погодка наверху, но отказался.  Всё-таки он хочет протянуть это удовольствие подольше, чтоб потом были яркие воспоминания, поэтому спрашивает:

— Вы, что, реально Бобби. . . как его. . . Хэтчет?

— Да, я великий Бобби собственной персоной, — ласково ответил старикашка, — однако я уже далеко не тот малый, кем я был десятилетия назад. Много опыта на моих старых, крякчущих плечах, но однажды я сдался и убежал ото всех, о чём я всё ещё жалею. В один солнечный день мая я попросил своего друга-журналиста написать в местную газету о том, что я уже три дня как мёртв от передозировки наркотиков и что меня уже втайне похоронили родственники, чтобы в дальнейшем не возник вопрос о моём мертвом теле. А сам я сменил паспорт и нанял отличного гримёра, дабы тот затмил мою важную персону. Понятно, грим был ненадолго, поэтому я на месяц разместился в одной из квартир какого-то забытого города, и там остался жить. Так умер великий Бобби. 

Коби всё ещё глазел на улыбчивого Боба широко открытыми от удивления глазами. Он всё ещё пытался понять всё, что произошло с ним за этот день, и пока что ничего не получалось. Всё вдруг стало на свои места: и то, почему тренера нет ни в каких источниках, и то, что схожесть имён на самом деле легко объясняема, и то, почему старик знает о Бобби больше, чем все остальные источники.

"Может ещё не поздно с ним переспать? — с улыбкой думает Коби, но потом вспоминает: — Ай, он же на первом свидании не даст!"


Часы аккурат пробили девять вечера. Коби не мог свести взгляд со всемирно известной звезды, которая сидела возле него целый день, общалась с ним и даже называла "своим дорогим парнишей". Он не мог поверить в это — так же, как и не мог сказать ни слова. Всё ещё находясь в отчуждении от сказанного и произошедшего, Коби наивно и тихим голосом спросил великого Бобби:

— Вы правда. . . Бобби?

— Да, правда, и я очень жалею об этом. Лучше бы я был другим человеком, а не этой эгоистичной, горделивой скотиной.

Коби не слышал его слов. Он услышал только то, что хотел услышать — "Да", пропустив остальное мимо ушей. Не обращая внимания на другие слова и фразы, он вновь спросил:

— . . . и Вы. . . будете меня учить? тренировать?? — По голосу было видно, как парниша удивлён и старательно пытается аннулировать все сомнения.

—  Да, совершенно верно, — светло улыбался старик Бобби, — именно этим мы будем и заниматься. Правда, если я внезапно не подохну, —  рассмеялся он.

— А зачем Вам трёхкомнатная квартира, — вдруг спрашивает Коби.

Старик улыбнулся, уж больно забавный, хотя резонный вопрос.

— Да я думал, что найду себе кого-то, если честно. Покупал я трёшку ещё до своей "смерти", потому что потом могли возникнуть вопросы с документами. Я как-никак умершая звезда, а документы же переделал. Вдруг что заподозрят. Можешь ко мне потом поселиться, — говорит, смеясь, Бобби. — Я тебе как раз подыщу собачью миску.


  Целый час кряду они говорили о том, что собираются делать в дальнейшем, как будут вести тренировки и какие цели и планы они собираются достичь за следующий месяц. На Коби снизошёл ещё один приятнейший сюрприз, после которого он всерьёз начал воспринимать себя, как самого везучего человека во Вселенной: Боб сообщил о том, что не собирается брать с его родителей никакую плату в том случае, если Коби будет навещать все тренировки без прогулов и пропусков. Тот в свою очередь пламенно воскликнул и поклялся, что не пропустит ни одной тренировки в году, пусть даже он будет прикован к кровати.

Коби был таким счастливым, честное слово. И мотивированным! Вот какое правильное слово. Мотивированным! Желал работать в эту же секунду, особенно под руководством такого таланта и сверхразума, как Бобби. Это будет незабываемый опыт, который приведёт его к звёздам.

   Мама звонила сыну за этот час трижды, однако Коби наспех сказал ей, что совсем скоро его подвёзёт самый известный человек в этом мире, и посоветовал ей приготовить что-нибудь изысканное к его приходу. Боб, услышав это, лишь недовольно фыркнул с еле заметной улыбкой на лице. Всё было отлично, даже для Бобби.

                ***

— Что ты хочешь узнать ещё, мой дорогой парниша? — спросил уставший Бобби перед тем, как отвезти Коби к его взволновавшей матери.

На часах было пол-одиннадцатого, а веселье и счастье Коби не стихало ни на секунду. Если спросить его, что он сейчас чувствует, то без малейшего промедления ответил бы, что наверняка он сейчас спит. Поняв, что это был последний вопрос на сегодня от великого Бобби, он задал, наверное, самый волнующий его вопрос.

— Скажите. . . — неуверенно промямлил Коби, будто что-то вспоминая, —.а. . скажите, а какого это — выйти на огромную сцену, на вид тысячам людей, сделать первый робкий вдох, прошептать устами первое слово песни в микрофон и почувствовать приятную холодную дрожь? Какого это — чувствовать каждое движение толпы, ощущать их сердцебиение и дыхание, двигать в такт вместе с ними, дышать вместе с ними, петь вместе с ними. Какого это — смотреть на объектив огромной летающей камеры и видеть за ним сотни тысяч других лиц, которые наблюдают за тобой, танцуют вместе с тобой, радуются вместе с тобой? Какого это — смотреть на публику и видеть каждую, отдельную эмоцию на лицах людей. Видеть, как люди плачут от грустной, трогательной песни, видеть, как люди весело танцуют, видеть их зачарованные, романтические взгляды, ловить кроткие поцелуи парочек. Какого это — поднимать руку кверху и наблюдать за тем, как во мгновение вокруг тебя зажигаются сотни, тысячи огоньков, как затемнённый стадион вдруг наполняется светом, наблюдать, как эти светлячки колыхаются влево-вправо-влево-вправо. . .
Какого это — быть музыкантом? Какого это?. .