Папа с молодых лет отличался не только высоким ростом, статностью, внешней красотой, но и живым умом, тягой к знаниям, чувством юмора, энергичным характером, трудолюбием и ещё многими другими достоинствами, против которых не устояла юная красивая гречанка и, отказав своему ухажёру по имени Пётр, вышла замуж за другого Петра, нашего отца. Это случилось в сентябре 1936 года.
Недолго длилось их семейное счастье, потому что уже в феврале 1937 года папу призвали на воинскую службу в г. Севастополь, в Черноморский флот. К этому времени у них уже родился первенец Володя. Это была тяжёлая разлука, потому что молодые очень любили друг друга и не представляли жизни врозь. Папа убеждал маму, что она с ребёнком должна поехать с ним. В качестве довода он сказал даже такие слова «Может случиться так, что по не зависящим от нас обстоятельствам, мы не увидимся никогда». Неужели предчувствовал войну?
Мама, не желая терпеть разлуку с любимым мужем, в марте 1938 года уехала с грудным ребёнком в Севастополь и осталась там, чтобы всегда быть рядом с мужем.
Ей предоставили комнату в двухэтажном доме (бывшая усадьба родителей Софьи Перовской) для семей комсостава 30 й береговой батареи, где служил папа.
30-я береговая батарея была по тем временам самая мощная и самая укреплённая, находилась под землёй на глубине 50 метров. Она вошла в строй летом 1933 года. Её главной задачей было защищать главную базу Черноморского флота с моря. Папа служил комендором башенных батарей, к этому времени он уже вступил в Коммунистическую партию. Командиром батареи был Григорий Александрович Александер, а комиссаром – Ермил Кириллович Соловьёв. До конца своих дней родители вспоминали об этих людях с большой любовью, уважением и благодарностью. С детских лет именно они олицетворяли в нашем сознании подлинных Героев войны.
.Мама устроилась на работу в совхоз имени Софьи Перовской кассиром кладовщиком в овощном ларьке и работала там вплоть до осады города немцами, до декабря 1942 года. Потом она забрала к себе младшую сестру Ольгу, чтобы облегчить жизнь больной маме. Ольга служила вольнонаёмной на 30-й батарее, работала в прачечной, на кухне, ухаживала за ранеными и находилась там до последней минуты существования батареи. Тогда ей было 20 лет.
В мае 1939 года родился брат Вячеслав, в феврале 1941 года – брат Вадим. Этот короткий период в три с половиной года, пожалуй, был самым счастливым для них, хотя пришлось пережить первое настоящее горе: тяжело заболел и умер первенец Володя. Большой портрет голенького хорошенького младенца всегда висел на стене в нашей хате…
В июне 1941 года началась Великая Отечественная война. Никто и подумать не мог, что немцы будут под Севастополем. А если и придут, то полагали, что ожидать их надо с моря, каждый метр которого был пристрелян береговыми батареями. Все помнили уроки истории, когда четыре государства в разное время приходили брать Севастополь с моря. А немцы решили захватить его с воздуха и с суши. Более того, Севастополь одним из первых принял на себя удар врага, потому что являлся главной базой Черноморского флота и значился у захватчиков в числе наиболее важных объектов, подлежащих обязательному уничтожению.
Двадцать второго июня 1941 года в 3 часа 13 минут (это зафиксировано в боевых документах штаба Черноморского флота) над городом и бухтами появились вражеские самолеты. Началась первая бомбежка, первые разрушения, первые жертвы. А в это время страна ещё мирно спала. Внезапный налёт фашистских самолётов был отбит зенитным огнем. Как и в Крымскую войну, севастопольский оборонительный район образовался и укреплялся уже в ходе наступления врага на город, что свидетельствовало о нашей полной неготовности к войне. Этот просчёт обернулся большой бедой для защитников города, потому что воевать было просто нечем, держались в основном на мужестве и патриотизме.
29 октября 1941 года, когда гитлеровские войска прорвались в Крымские степи, военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении. 30- го октября вступили в бой береговые батареи. Первой открыла огонь по врагу береговая батарея № 54, она стояла километров за сорок от Севастополя. Затем вступили 10 я и 30 я батареи, которые находились ближе к городу.
30 я батарея была самой мощной, укрытая четырёхметровым слоем бетона и толстым слоем брони. Стволы батарей были отлиты на Обуховском сталелитейном заводе в 1911 году и сняты с линкорна «Императрица Мария». Первый залп по захватчикам прогремел 1-го ноября 1941 года в 12 часов 49 минут. За два месяца «тридцатка» выпустила по немцам 1238 полутонных снарядов. Она уничтожила огромное количество танков, бронемашин, артиллерийских орудий, автомашин, тысячи солдат и офицеров немецкой армии. Часть этих снарядов выпустили артиллеристы Неподоба, Протоерезко, Парамонов. Заряжая снаряды, они писали на них: «За Родину!», «За наших женщин и детей!» Этот факт отражён на стенде музея береговой обороны, как и факт того, что право произвести первый выстрел завоевал в социалистическом соревновании боевой расчёт младшего сержанта Кулагина, в который входили указанные артиллеристы, в их числе - наш отец (Неподоба П.Т.).
Мама рассказывала: «Когда слышалась канонада береговых батарей, трёхлетний Славик с восторгом кричал: «Слышите?! Слышите?! Это «тицадка» бьет, папка гадов убивает!»
И позже на вопрос, «где твой папа?», он неизменно отвечал: «Гадов убивает».
Как писал впоследствии генерал И.Е. Петров, «В отражении первого вражеского удара по Севастополю решающую роль сыграли батареи береговой артиллерии. В результате их успешных действий враг оставил на поле боя немало танков и бронемашин, потерял много живой силы. Наступление фашистских войск сходу захлебнулось. Героические действия флотских артиллеристов позволили выиграть время». А время было крайне необходимо, чтобы успела подойти армия Петровского, чтобы доставить оружие и боеприпасы, сформировать и укрепить район обороны , эвакуировать женщин и детей и многое другое.
Первый штурм города был отбит, во втором штурме фашисты тоже потерпели поражение и накапливали силы для третьего, решающего штурма.
В целях предосторожности всех женщин с маленькими детьми выселили в окрестные деревни на случай, если враг высадится десантом у Севастополя. Так мама с грудным Вадиком и трёхлетним Славиком оказалась далеко в горах, а возвратилась на батарею только в августе, когда эвакуация морем стала опасной, а по суше – невозможной.
В августе комиссар Соловьёв убедил маму в необходимости эвакуации, он даже матроса с батареи приставил к маме и детям, чтобы помочь сесть на теплоход. Посадка производилась под прикрытием темноты, быстро, в суматохе. Мама с детьми не успела сесть на корабль, так как он быстро отчалил от берега. Все услышали гул самолёта, началась бомбежка. Корабль ещё не вышёл из Северной бухты, когда вражеский снаряд потопил его прямым попаданием. Погибли все на глазах у тех, кто оставался на пристани.
Мама, потрясённая увиденным, сказала: «Если нам суждено погибнуть, пусть это произойдет на земле», – и вернулась домой, в совхоз им. Софьи Перовской в общежитие и до конца 1942 года работала и сохраняла детей, закрывая их своим телом во время бомбежек, когда не успевала добежать до укрытия.
Люди жили в окопах, в пещерах, в убежищах. Папа вовремя позаботился о семье: вместе с друзьями он в трёхстах шагах от дома вырыл землянку с хорошим запасом прочности и переселил туда маму с детьми. Землянка выручала до поры до времени. Обстрелы и бомбёжки не прекращались ни днём, ни ночью. Не было возможности даже перепеленать грудного Вадима, не говоря уже о том, чтобы его искупать. «Не жилец, – вздыхали все, – не жилец!» Однажды в минуту затишья мама, забрав детей, побежала домой, чтобы обмыть и переодеть их. Первого переодела Славика, и только начала пеленать Вадика, как за окном раздался взрыв. Пока завернула в одеяло ребёнка, Славик, несмышленыш, услышав взрыв, выбежал на улицу. Мама выскочила за ним на крыльцо и увидела, что Славик , целясь в немецкий самолёт палкой, повторяет за пулемётом: «Та-та-та-та!»- а вокруг него падают пули, отскакивая от земли. В ужасе мама с Вадиком на руках выхватила ребёнка из-под адского дождя и потащила в укрытие. Славик упал, она тащила его волоком и укрылась в землянке. Усадив детей на первый попавшийся предмет, мама зажгла спички, чтобы осмотреть детей. Пальтишко Славика внизу было пробито пулей. Потом она увидела, что дети сидят на огромном неразорвавшемся снаряде, а в правом углу наката зияет дыра. Её охватил ужас, но страх за детей оказался сильнее, мама сообразила, что вслед за артобстрелом начнётся бомбёжка, снаряд сдетонирует и взорвётся. Схватив обоих детей в охапку, крепко прижав их к груди, она перебежала в ближайшую довольно глубокую свежую воронку, съехала туда и, прикрывая собою детей, притаилась. Началась бомбёжка, бомбы падали то ближе, то дальше. От страшного грохота, воя и свиста можно было оглохнуть. Вдруг совсем близко что-то взорвалось с такой силой, что мама и дети оказались засыпанными землёй. Это сдетонировал тот самый снаряд, который угодил в землянку.
Целый день они просидели в воронке, мама периодически выглядывала из неё и увидела, что матросы возвращаются с передовой. Легкораненые шли сами, тяжелораненых несли товарищи. Славик тоже выглядывал из воронки, ожидая папу. Ближе к вечеру появился и он с группой бойцов, весь грязный, шинель разорвана и пробита пулями. Славик побежал ему навстречу, он подхватил его на руки и поспешил к семье. Бойцы ушли ужинать и отдыхать, а папе отдыхать было некогда, он пошёл к начальству хлопотать, чтобы его семью вывезли куда-нибудь подальше от передовой линии. Был декабрь, 26 – е число. Уже стемнело, когда подъехала машина и маму с детьми и женщинами – вольнонаёмными увезли на 35-ю батарею, за 18 километров от линии фронта. Всех разместили в квартирах сверхсрочников, семьи которых эвакуировались. После землянки и окопов они оказались в «раю». Впервые за время осады мама смогла раздеть и искупать детей, и тут выяснилось, что Вадик умеет стоять сам, а потом он сделал свои первые шаги. Все очень удивились, потому что малыш рос в окопе, завёрнутый в одеяло, не сидел, не ползал. В это время Вадиму исполнилось 10 месяцев.
Отец в буквальном смысле спас свою семью, обеспечив её отъезд на 35- батарею, потому что 30-я батарея оказалась в полуокружении. Начиная с 17-го декабря на неё бесконечно сыпались снаряды и бомбы, а 27-го декабря немецкие танки и автоматчики прорвались к казармам. Огневых точек, которые прикрывали батарею, оставалось мало, а помощи ждать неоткуда. 29-го декабря появилась реальная угроза окружения батареи. Начались рукопашные схватки на территории казарменного городка. Командир батареи Александер стоял перед выбором: взорвать батарею или попытаться сохранить её, вызвав огонь на себя. После недолгих колебаний командир принял решение вызвать огонь на себя.
Приказ открыть огонь по координатам «тридцатки» получил один из военных кораблей Черноморского флота, через несколько минут холм батареи в районе казарм покрылся дымом и пылью, наши снаряды чётко достигали цели. Немцы не ожидали мощного удара, замешкались, а наши матросы сразу же пошли в контратаку и схватились с врагом врукопашную. Казарменный городок был очищен от немцев, его развалины заняли морские пехотинцы и держали их до июня 1942 года.
В этом бою участвовал наш отец и, получив тяжёлые ранения, без сознания, остался лежать на поле боя. Ночью его случайно нашёл патруль, это спасло его жизнь. Вместе с другими тяжелоранеными он был отправлен в госпиталь на Большую землю и до 1942-го года находился на излечении. 23-го февраля 1942-го года его признали негодным к дальнейшей службе и списали.
.
. Мама вспоминала: когда отец возвращался из боя, весь бушлат был изрешечен и начинён пулями и осколками. Он клал его на пол, и бушлат падал с тяжёлым стуком. Каждый день с замиранием сердца она ждала его, всматриваясь в фигуры матросов, возвращавшихся из ада. Вернется или не вернется? Настал день, когда он не вернулся и не дал о себе знать. Где он, что с ним случилось, мама узнает только в 1942 году.
Она оставалась в осаждённом Севастополе, продолжала работать в совхозе вплоть до марта 1942 года, у неё на руках было двое маленьких детей, которых больше всего на свете хотела спасти и сохранить. А сделать это было практически невозможно.
. Немецкая авиация совершала в день по 2 – 4 тысячи вылетов, сбрасывая на позиции наших войск, предприятия, жилые кварталы, порт тысячи бомб.
Только за двадцать пять дней боёв немецкая артиллерия выпустила по Севастополю 30 тысяч снарядов, авиация сбросила 125 тысяч тяжёлых бомб. Это почти столько, сколько сбросил английский воздушный флот к этому времени на Германию с начала войны.
Фашисты понимали, что сила Севастополя в неразрывной связи с Большой землей. И пока корабли смогут приходить в севастопольские бухты, доставлять всё необходимое, города не взять.
И враг предпринял всё, чтобы прервать живительную артерию, питавшую Севастополь. В Крым была направлена группа из 150 самолетов, специально подготовленных для борьбы с кораблями. Из Германии и Италии были переброшены подводные лодки, катера-охотники и торпедные катера.
Пробиваться нашим кораблям через огненную блокаду врага было всё труднее. Воздушного прикрытия не было. Короткие летние ночи всего на несколько часов укрывали корабли от воздушного врага.
Над морем непрерывно летали самолеты-разведчики. Они наводили на корабли бомбардировщики и торпедоносцы. На подходе к фарватерам, которые немцы постоянно засоряли «секретными» минами, в засаде находились торпедные катера и подводные лодки. В бой с нашими кораблями вступала и тяжёлая артиллерия, которую установили немцы на захваченном побережье.
Ещё большая опасность поджидала корабли в бухте, так как противовоздушная оборона базы была очень слабая.
В такой ситуации каждый подход корабля в Севастопольские бухты был подвигом.
23 февраля 1942 года фронт подошел вплотную к городу, работы прекратились, магазины закрылись. Мама поспешила в контору совхоза, чтобы сдать последнюю выручку. Сотрудники конторы, в том числе главный бухгалтер Олейников, были страшно удивлены: никто выручку не сдал, так как добраться до конторы можно было, только рискуя жизнью.
– Шурочка, у тебя двое деток, зачем ты так рисковала? Оставила бы эти деньги себе, – сказали ей.
– А как иначе? Это же казенные деньги!
– Война всё спишет, – ответили ей.
Приняв у мамы выручку, Олейников сказал: «Мы никогда не забудем твою честность. Война закончится, а люди – то останутся».
В марте 1942 года, когда было принято решение сдать город врагу, комиссар 30-й батареи Соловьёв убедил маму покинуть город и посодействовал тому, чтобы посадить её с детьми на военный корабль, который эвакуировал раненых. Это был последний корабль. Маме не повезло: переполненный ранеными, он не мог принять её с детьми на борт. Увидев это, два раненых матроса уступили маме и её детям свои места, а сами сошли на берег. С малых лет мы слышали от мамы эту историю, плакали, потрясенные мужеством и благородством неведомых нам матросов, а подрастая, начинали понимать, что по сути эти двое молодых ребят уступили не просто место на корабле, а возможность родиться нам и продолжать жизнь. Они преподнесли урок подлинной человечности всем поколениям нашей семьи. Мы просто не имели права быть «плохими», это значило бы предать память тех, кто подарил нам жизнь.
С того дня, когда маме уступили место на корабле, прошло более 70 лет, но и сегодня давний эпизод воспринимается другим поколением семьи так же остро, как и нами. Когда я поведала эту историю своим повзрослевшим сыновьям, они были потрясены, очень взволнованы и много раз возвращались к разговору: «Мама, а может, всё-таки эти матросы остались живы? Может быть, как-нибудь им удалось спастись?»
«Может быть», – отвечала я и тихо радовалась, видя огорчённые лица своих сыновей.
Поистине нравственные ценности не имеют срока давности, а утрата их означает конец жизни.
Вадим, став взрослым, неоднократно бывал в Севастополе, в том числе на 30-й батарее, встречался с ветеранами, восстанавливая каждый день и час великого подвига защитников города. И однажды случай свёл его с капитаном корабля, который принял сигнал 30-й батареи «принимаю огонь на себя». Им оказался Георгий Афанасьевич Матюшевский, который всю войну и после неё служил на крейсере «Молотов». А ещё он узнал, что именно этот крейсер и был тем самым последним кораблём, который вывез из Севастополя вместе с ранеными маму с детьми. Такое изучение истории, через ум и сердце, наполняло творчество брата особым содержанием, особенным чувством и выдвинуло тему героической обороны Севастополя на первое место.
На боевом корабле мама с детьми добралась до Туапсе. Надо сказать, что это путешествие было смертельно опасным. Моряки называли Чёрное море «суп с клёцками» - настолько оно было засорено минами. Впереди и по бокам крейсера шли тральщики, очищая дорогу. Зенитные орудия, установленные на палубах, постоянно отражали атаки вражеских самолётов. Далеко не все раненые остались живы. Мама видела, как вереницы машин увозили трупы не перенёсших дорогу защитников Севастополя.
Из Туапсе пешком больше месяца мама с детьми добиралась в станицу Абинскую, где жили родители нашего папы: дедушка Трофим Денисович и бабушка Ульяна Григорьевна. Тут и встретились в один день мама с папой, который после госпиталя приехал навестить родителей.
Не могу не рассказать о подвиге 30-й батареи. Там оставалась мамина сестра Ольга, это из её первых уст я узнала о том, что происходило в Севастополе после сдачи города немцам. Мне было 18 лет, когда я увидела землю, о которой слышала с самого раннего детства. Тётя Оля провела меня по всем местам, связанным с жизнью родителей, а главное - я побывала на 30-й батарее!
Когда мы пришли, был уже вечер. Тётя Оля сказала дежурному, что я – дочь бойца, служившего и воевавшего здесь. Дежурный доложил начальству, тот распорядился пропустить нас, сопровождать и специально открыть музей. Так я оказалась внутри батареи, спустившись на лифте под землю. Меня охватило глубокое волнение: я воочию видела то, о чём слышала от родителей с детских лет. Я даже вскрикнула, увидев свою фамилию в списке коммунистов батареи, а потом узнала на фотографиях молодого папу. Эта экскурсия, как и вся поездка, оставили глубочайшее впечатление на всю жизнь. Я вспоминаю о событиях давно минувших лет, а возникает такое чувство, что всё это случилось со мною.
О чём же поведала тётя Оля?
После второго штурма всем стало понятно, что в третьем, решающем штурме Севастополю не выстоять, поэтому она возвратилась на 30-ю батарею и разделила участь её личного состава. Ещё в ноябре 1941 года они дали клятву погибнуть, но не оставить батарею врагу.
7 июня 1942 года рано утром вся мощь фашистов обрушилась на Севастополь, начался третий штурм. Враг подошёл вплотную к 30-й батарее, казарменный городок снова перешёл в его руки. В помощь частям 95-й стрелковой дивизии, защищавшей батарею, пришли морские пехотинцы, которых немцы называли «проклятыми» за их яростную силу. Они буквально вгрызлись в холм «тридцатки» и стойко держали занятые позиции. Прошла неделя, фашисты потеряли сотни солдат и офицеров, но форт «Максим Горький» (так значилась на немецких картах 30-я батарея) не был взят. Они поставили несколько гаубичных батарей и методически били холм и боевое перекрытие. Только за один день они выпустили 22 сверхтяжёлых снаряда весом до 7000 кг. Артиллерийский обстрел сменялся массированным налётом авиации. Взрывы обнажили 4-хметровый бетон боевого перекрытия и спровоцировали землетрясение в 9 баллов. Но крепость духа батарейцев оказалась сильнее. Два орудия вышли из строя, а два других продолжали сопротивление. Взятая во вражеское кольцо «тридцатка» продолжала бой в тылу врага.
Гитлеровцы обнаружили подземный кабель, связывающий батарею с городом и командованием дивизиона, перерезали его, подключили свои телефоны и стали звонить, предлагая батарейцам сдаться. Ситуация была практически безвыходной: связи нет, снарядов нет, защитники батареи оттеснены, батарея окружена, но ни у кого даже мысли не было сдаться.
17-го июня 1942 года фашисты начали генеральный штурм 30-й батареи. Они бросили на штурм форта «Максим Горький» целую дивизию и подавили внешние огневые точки батареи. Оставшиеся в живых воины 95-й стрелковой дивизии, защищавшие батарею вместе с батарейцами, ушли в холм, под бетон. Командир Александер приказал взорвать все приборы, спустился вниз на глубину 46 метров в паттерну и собрал совет. Комиссар Соловьёв в совете не участвовал, потому что был тяжело ранен и очень сильно обожжён при попытке второго прорыва и находился в лазарете. Всего под землёй оставалось человек 400, среди них женщина с грудным ребёнком, жена бойца, который погиб в бою. Александер чувствовал личную ответственность за жизнь каждого и делал всё, чтобы спасти людей. Надо сказать, что на большой глубине под землёй, акустика такова, что каждый звук усиливается и множится, это явление обернулось трагедией для многих защитников батареи.
Несмотря на отсутствие снарядов, решили продолжить сопротивление. И тут сыграла роль матросская смекалка: в ход пошли учебные болванки, которыми были подбиты немецкие танки и уничтожена живая сила противника.
Когда закончились болванки, в ход пошёл щебень. Пока краснофлотцы искали мешки, нагружали их, подавали по транспортёру, прошло время. Фашисты, уверенные в том, что огня больше не будет, осмелели, встали в полный рост и пошли в наступление. Бойцы подпустили их поближе и ударили по наступающим камнями, как картечью. Немцы отступили, но открыли огонь из тяжёлых миномётов по входу в блок. Орудия «тридцатки» замолчали. Немцы снова поднялись со всех сторон. Тогда батарейцы показали врагам «огнедышащего дракона». В ход пошли полузаряды – шёлковые округлые мешки с порохом. Но прежде они обманули немцев: подняли насколько возможно ствол одного орудия. Немцы подумали, что вышло из строя последнее орудие и открыто ринулись к позициям батареи. Бойцы подпустили их совсем близко, метров на 50, а потом им в лицо ударили ( могократно!) столбы огня. Захватчики оказались в настоящем аду.
Казалось, все возможности бойцов исчерпаны, отбиваться нечем. Однако один матрос из компрессорной высокого давления догадался: «Остался компрессорный воздух!» Когда немцы пришли в себя и снова ринулись в атаку, то у самой башни по ним ударил, сбивая с ног, разрывая лёгкие, сжатый воздух.
Больше воевать было нечем. Александер снова собрал командиров и политруков в отсек, и они приняли решение: батарея сделала всё, что могла, помощь уже не придёт, следовательно, нужно взорвать, уничтожить всё, чем могут воспользоваться немцы, и уходить в паттерну, а оттуда попытаться выйти отдельными группами, пробиваться в горы и искать партизан. Напомню, что Севастополь уже две недели назад был официально сдан врагу.
Фашисты с огромными потерями всё же заставили батарею замолчать. Они блокировали холм со всех сторон, у всех выходов из-под массива поставили вооружённые посты. Теперь перед ними стояла задача уничтожить оставшихся бойцов батареи. Прежде всего немцы использовали вентиляционные и воздухозаборные трубы, залив в них сначала удушливые газы, а потом жидкий бетон. Потом просверлили электродрелями броню и пустили отравляющие газы. Затем направили огонь огнемётов в амбразуры пушек.
Находиться в нижних ярусах стало опасно, батарейцы спустились ещё ниже, в паттерну. Спускались по узкой железной трубе . Первой отправили вдову с грудным ребёнком. Небольшого роста матрос привязал к себе полотенцами младенца и вошёл в трубу, за ним мать малыша, потом остальные. Тяжелораненые бойцы и комиссар Соловьёв отказались идти в паттерну, чтобы не быть обузой остальным. Прощаясь с командиром, он сказал: « Живым в руки не дамся!» Эти слова услышала Ольга и оглянулась на прощание: комиссар смотрел им вслед, и по его обожжённому лицу катились слёзы. Оля тоже заплакала, понимая, на что обрекли себя тяжелораненые бойцы ради спасения товарищей. Уже на большой глубине она услышала страшный взрыв, почувствовала тошноту и слабость во всём теле.
Как потом выяснилось, немцы привезли на холм две машины тола, сгрузили его между башнями и взорвали непокорившуюся батарею. Все, кто не успел спуститься в паттерну, были размозжены взрывом о бетон и броню. Оставался единственный выход: рыть лаз поперёк батарейного холма. Копали землю сапёрными лопатами, штыками, финками, копали все по очереди, даже раненые. Женщины на одеялах оттаскивали грунт в паттерну. Эту работу нужно было делать бесшумно, потому что немцы постоянно прослушивали холм и ждали, когда и где выйдут батарейцы.
И тут случилось непредвиденное: начал плакать ребёнок. Работы тут же прекратили, а мать и дитя ушли в паттерну. Но там крик ребёнка превратился в хор пронзительных детских голосов, казалось, что там собрались все погубленные и обездоленные войной дети и плачут. Тётя Оля говорила, что за год войны и восемь месяцев обороны ни она, ни её товарищи ничего более ужасного не слышали. Леденящие сердца детские крики привели всех в ступор. Первым очнулся Александер, он предложил мать с ребёнком оставить в отсеке, в котором они все спасались, когда немцы через вениляционный люк спустили горящую бочку с бензином. Но и оттуда доносились крики ребёнка, потом они стали тише и вскоре замолкли совсем. Все вернулись к работе – рытью лаза.
Всё шло хорошо, по расчётам командира, должны были выйти ночью в виноградники. Он послал Ольгу в отсек за женщиной с ребёнком, но там её не оказалось. Мать и дитя нашли под вентиляционной трубой, где стоял плотный дым и догорала бочка с бензином. Чтобы не погубить людей, молодая женщина с сыном бросилась туда, где можно было быстро и не мучительно умереть. Весть о гибели матери и дитя буквально парализовала всех, измотанных и крайне усталых людей. Тётя Оля говорила, что комиссар Соловьёв много раз уговаривал молодую мать покинуть это «гиблое место», то есть батарею, так как предвидел подобный исход. Он обещал помочь ей, как и нашей маме, эвакуироваться, попасть на военный корабль с ранеными, но она категорически отказалась и дорого заплатила за свою ошибку.
Батарейцы готовились для последнего рывка. Александер разбил бойцов и женщин на три группы. Первая группа, в которую попала Ольга, вышла совершенно бесшумно и скрылась в винограднике, во второй группе кто-то закашлял, и со всех сторон полетели пули… Как выяснилось позже, спаслись всего около 50 человек.
Но на этом злоключения не закончились, пробираться к своим днём было опасно, Ольга пролежала целый день под палящим солнцем возле воронки, притворившись мёртвой. Совсем рядом немцы тянули провода. Она слышала их речь, они тоже видели её и поверили, что девушка мертва, наверное, потому что выглядела ужасно: грязная, чёрная, в изорванном платье…
Мы ходили с тётей Олей по знакомым ей местам. Она показывала, откуда они вышли, где был виноградник, а я слушала и не могла представить, что это БЫЛО, что каждая пядь земли здесь полита человеческой кровью, потому что перед нами расстилалась прекрасная панорама: зелёные холмы, белые домики посёлков, тишина, и всё это залито тёплым вечерним солнцем Крыма.
Отрывок из книги "Семья поэта", посвящённой 80-летию брата Вадима Неподобы, заслуженного деятеля искусств Кубани.