Стеклянные шприцы в биксе тихо позвякивали, приветствуя каждую колдобину на горной дороге. До Яванского поворота по хорошему асфальту долетели за один миг, а дальше…, а дальше начинался серпантин по грунтовой дороге, и, чтобы не разбить ампулы в фельдшерском наборе, приходилось держать саквояж на коленях. Официально вызов звучал, как «высокая температура», но, Восток есть Восток и продиктованному несколько часов назад по телефону диагнозу, можно было верить процентов на пятьдесят. Дело в том, что в поселке Тошбака (каменная лягушка, т.е. черепаха – с тюркского), являющемся конечной целью нашей поездки, и располагавшемся в 60 километрах от районного центра, проживал тюркоязычный народ племени локай, который еще до недавнего времени вел кочевой образ жизни, перегоняя стада мелкого рогатого скота в долинах и предгорьях Памира на территории Таджикистана, Узбекистана и Киргизии. На такие вызовы обязательно «на всякий пожарный» прихватывалась послеродовая укладка - по восточному обычаю слово «роды» нельзя произносить вслух, чтобы не сглазить роженицу.
Вызовы на высокую температуру обслуживались в самую последнюю очередь, т.к. с точки зрения здравого смысла были недостоверными – за пределами крупных населенных пунктов о градуснике знали лишь понаслышке, а «высокую температуру» определяли путем прикладывания ко лбу ладони. Такие поездки «к шайтану на кулички» обычно доставались студентам, как и я подрабатывающим на скорой помощи в районном центре после занятий в медицинском институте.
В открытые окна медицинской «буханки» - старенького УАЗика, нещадно чадящего, врывался тёплый воздух с близлежащих горных вершин, опаленных солнцем. Пахло то дурманяще - сладковатым ароматом травы-душицы, то порывом ветра с гор приносило резкий и диковатый запах зонтичного растения в два человеческих роста под названием ферула вонючая. От проносившихся рядом кишлаков доносился запах подпаленного кизяка и аромат свежеприготовленной тандырной лепешки с кунжутом, а уши резал назойливый звук полчищ неугомонных цикад. Но стоило солнцу скрыться за гору, как звуки цикад затихали, сменяясь стрекотанием сверчков – это над мгновенно промелькнувшим вечером, начинала брать верх удивительно быстро наступающая восточная ночь.
Когда-то, русский мужик, дававший мне уроки пчеловодства, объяснял: - «… и упаси тебя Бог остановиться с пчелами в таджикском подворье– народ любопытный, любознательный, детишки прежде чем полакомиться медом, могут не одну семью загубить. Узбеки – те поспокойнее, но могут семью ради меда водой залить. Нет лучших хозяев у кого можно поставить пчел, чем локайцы – несмотря на то, что лица у них круглые и плоские, будто сковородкой отделанные, а разрез глаз с хитрецой – узкие щелки, в душе они «дети природы», добрые, наивные, да, к тому же, панически боятся пчел – у локайцев они будут в полной безопасности!».
По-видимому детишки, оставленные проводить в нужном направлении машину, устали ждать и разошлись по домам, поэтому, подъехав к первой попавшейся кибитке, пришлось несколько раз крикнуть: «Эй, худжаин, Усмонходжаев каэрга? – хозяин, где живет Усмонходжаев?». Уточнить направление здесь дело непростое. На слова полагаться никак нельзя. Локаец будет говорить: "Повернешь направо,чуть-чуть проедешь, затем повнрнешь направо..."- но, это не значит, что нужно дважды повернуть направо! Просто произнести слово "налево" тюрку из племени "локай", кстати, племени, родственному племени самого Чингисхана, ой, как не легко! Не мудрствуя лукаво,проще произнести слово "направо", которое более созвучно локайцскому произношению. В этой ситуации необходимо уточнить одной из рук - какой "правый" поворот необходимо совершить. И только благодаря подобному "рукоприкладству" удалось и на этот раз вычислить правильное направление движения автомобиля.
Еще лет за 20 до описываемых событий, кочевой народ локайцы, жили родами на 15-20 юрт, которые в сложенном виде на мелких лошаденках, опять же, локайской породы, перемещались на новое стойбище по мере поедания скотиной подножного корма. Видимо из-за того, что с момента рождения локайцы были привязаны к лошадям, они были прекрасными наездниками и воинами. Достаточно привести в пример басмача Ибрагимбека, который в двадцатых годах прошлого столетия захватил часть Узбекистана, Таджикистана и Афганистана и намеревался организовать там локайскую республику. Он настолько осточертел королю Афганистана Надир-шаху, что в 1929 году сразу по приходу его к власти, было дано согласие на 45-дневный рейд регулярных частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии по северному Афганистану для поимки ненавистного Ибрагимбека, прозванного Наполеоном из Локая. Осесть локайцам и родственным им племенам дурманов и карлуков «помогла» Советская власть, запретив переезды, организовав их вместе с отобранной скотиной в колхозы – кишлаки и заставив строить стационарные хижины в том месте, где в этот момент находилось племя.
Локайский дом по своей простоте не имеет аналогов в мире – из замешанной глины с резанной соломой, по местному – саманом, выкладывается цельный короб здания, который покрывается крышей (раньше – плоской камышовой, замазанной поверх той же глиной. Такая крыша мгновенно прорастает травой и по весне радует глаз обильно цветущей шапкой алых маков). Только после того, как коробка слеплена и высушена, пилой выпиливаются низкий дверной и один – два крошечных оконных проема. Учитывая невысокий средний рост жителей, высота потолков в таких домах редко превышала 1.8 метра. Полы делались глиняными, закрывались кошмой – ковром из сваленной овечьей шерсти. Стулья в локайском этикете не предусмотрены, зато вдоль одной из стен обязательно аккуратно сложены цветастые, с преобладанием розового, желтого, черного и золотистого цветов тонкие одеяла – курпачи. Их запасов хватит для семьи, родственников в случае их приезда и гостей. На них можно сидеть, когда хозяин разливает по пиалам крепко заваренный, пахнущий степью и дымком специально припасенный для гостей «95» зеленый китайский чай, курпачей можно и укрываться на ночь. Несмотря на мириады блох и назойливый бараний запах, на кошме можно было стоять спокойно, не опасаясь быть укушенным скорпионом, которых вне дома можно было обнаружить практически под любым камнем. В прошлом, когда приходилось ночевать на открытой местности, локайцы тщательно выметали центр бивуака и окружали его веревкой из бараньей шерсти - для скорпиона бараний запах является непреодолимой преградой, как, впрочем, и для некоторых людей, далеких от кочевой жизни.
Переняв традиции оседлых народов – таджиков и узбеков, посреди комнаты локайца обязательно вырыто углубление (сандал), на дно которого укладывается горячая зола из тандыра (уличная печь для приготовления лепешек, мяса). Зола сверху прикрывалась одеялом, на которое укладывалась звездочкой вся семья на ночь. Без постороннего отопления тепла хватало до утра, при этом сандал являлся своеобразной физиотерапией и профилактикой простудных заболеваний. Однако, в случае, когда зола приготавливалась не по четко отработанным за тысячелетия правилам, от угарного газа вымирали целыми семьями.
По мусульманским канонам, никакой мужчина не имеет права смотреть на прелести твоей женщины, поэтому в местных больницах мужчина-гинеколог, скорее нонсенс, чем редкое явление. И когда хозяин, едва ответив на традиционное приветствие «Ассалам Алейкум - Мир Вашему Дому» (с арабского) ответной фразой «Ва-Алейкум-Ассалам - С Миром Да Пребудешь и Ты», заявил на ломанном русском: «девищку давай, девищку», понял, что крупно влип – девушку требуют только на роды.
В тех случаях, когда на смене не было женщин, а на роды надо было кого-то посылать, посылали студентов - эти выкрутятся. Мне дважды пришлось переодеваться в медсестру – халат, косынка, маска, длинные волосы (очень модные в то время) делали свое дело (только что сурьмой глаза не подводил), все сходило «на ура», правда у меня были большие сомнения, что они не догадываются, что сестричка то, ряженая! Видимо не мои артистические способности, а здравый смысл брал верх, и все окружающие делали вид, что ни на йоту не сомневаются, что перед ними не «девищка», и, даже если кто-то из вновь вошедших, взглянув в мою сторону, восклицал удивленно: «Кыз?» - (Девушка?), со всех сторон летело утвердительное: - «Кыз, кыз!», что на корню подавляло всяческие ненужные сомнения.
В данном конкретном случае я уже засветился как «не кыз», поэтому необходимо было срочно перехватить инициативу – «Вы, почему, уважаемый Усмонходжаев, вызов дали на температуру, а вместо этого Ваша жена рожать собирается, Вам что, ложный вызов писать, чтобы потом в милицию и на работу сообщить! Вы хотите чтобы Ваш обман до парткома дошел!?». Большинство мужчин кишлака состояло в партии, поэтому ссылка на партком хотя и была чистым блефом, зачастую способствовала разрешению ситуации и производила должный эффект– «Ну-ка, быстренько, организуйте теплой воды руки помыть, Вашу первородку обследовать буду!».
Роженица в это время стояла посреди комнаты полусогнувшись в длиннющих шароварах - женщины кочевых народов рожают стоя, вернее полусидя, при этом родившийся ребенок оседает в шароварах как в гамаке, предупреждая тем самым травматизм в неудобных походных условиях. Обследовав степную красавицу, естественно, через шаровары и длинную рубашку, что вызвало одобрительный шепот присутствующих, пощупав напряженный живот, определив «правильное» положение плода, измерив температуру, давление, и выяснив, что потуги наблюдаются уже более шести часов, а плодные воды еще не отошли, принял решении срочно везти роженицу в центральную районную больницу Ленинского района. Товарищ Усманходжаев беспрекословно подчинился, выпросив разрешение ехать вместе с женой в салоне «буханки». На лысой его голове появилась праздничная тюбетейка, расшитая причудливым восточным узором, по которому определялась принадлежность к тому, либо иному локайскому роду. Аксакалы (белобородые – с тюркского) утверждали, что по рисунку можно было определить схему кочевок того, либо иного рода. Такая тюбетейка с разноцветными блестками,бисером и металлическими бляшками в виде монисто (женский вариант) стоила кучу денег (отдельные экземпляры искусных вышивальщиц с перламутровой мишурой и старинными монетами могли оценить в стоимость лошади, а то и не одной!). Хранилась такая тюбетейка укрытой в целлофан на самом почетном месте (обычно это ниша в глинобитной стене под двумя нарисованными целующимися голубями – один белый, а другой голубой, либо зеленый – у локайцев это один цвет «кук», кстати, любимый) и одевалась только по самым торжественным дням. В прошлом такая тюбетейка на голове хозяйки являлась своеобразным неприкосновенным запасом- ею можно было воспользоваться при падеже скота, либо откупиться от лиходеев, напавших на стойбище.
Вид у хозяина был важный и довольный, еще бы – все видели, чужому мужику жену голой не показал и сопровождать поехал, от греха подальше!
Пока супруги собирались в поездку (ночи в горах на высоте трех километров в конце весны бывают достаточно прохладными), и я прибрал свои инструменты, укладки, и, самое главное – послеродовый набор. По существующей практике, если фельдшер не привез роженицу и ребенка в родильное отделение, с него потом начальство семь шкур снимет, поэтому студенты разработали свою психологическую стратегию – выпросили несколько новых ярких байковых одеял, нарезали из них маленьких одеялец и разложили по укладкам. Теперь, если ребенок рождался до приезда скорой помощи, а родители, как правило в этих случаях отказывались от поездки в больницу, нужно было потребовать осмотреть ребенка. При осмотре открывался послеродовый саквояж, из которого как из ящика фокусника первым доставалось одеяло в цветах, наиболее благоприятных для глаз местного населения, и как бы невзначай раскрытым показывалось присутствующим. Одеяльце стелилось на курпачу во всей своей красе и производило неизменный фурор, на нем мгновенно сосредотачивались взгляды окружающих. В это время, пока родители не поняли, что их банально обманывают, ребенок пеленался в белоснежную простыню. Имея годовалую дочь, под неусыпным и неустанным надзором жены, под перманентно- скептическим взором горячо любимой тёщи, я научился делать это, скажу без ложной скромности, мастерски. Присутствующие уважительно тыкали пальцами в мою сторону, делали знаки мужьям,многозначительно подмигивали, и окончательно попадали под действие психологической мантры. Оставалось только укутать малыша в одеяльце и гордо отнести его в кабину УАЗика. «Худжаин» вместе с супругой как зачарованные флейтой Нильса следовали за мной, ребенком и одеяльцем. Метод работал безотказно на протяжении трех лет моей работы в качестве фельдшера и спасал от ненужных «разборов полетов» со стороны администрации лечебного учреждения.
Между тем машина тронулась в сторону районной больницы. К сожалению, ямы и колдобины сказываются отрицательно не только на стеклянных шприцах и ампулах. Не проехав и полпути, женщина запричитала. Водитель-узбек перевел, что начинаются роды, впрочем, это было и так видно. Пришлось мужа выпроводить к водителю в кабину, а роженицу расположить на носилках и начать проведение родов по-европейски, т.е. так, как обучали на кафедре акушерства и гинекологии. Тут уже было не до сантиментов – шаровары пришлось снять. Как только это было сделано, видимо «в благодарность», был с ног до головы облит плодными водами, однако холод почувствовать не успел, т.к. в поте лица пришлось руководить процессом.
Муж роженицы сидел в кабине с напряженным видом. Через залапанное и пожелтевшее от времени стекло было видно, как от напряжения тюбетейка сползла по бритой, согласно высокой локайской моде, голове на затылок, и, если бы не вакуумный эффект при надевании, она давно бы упала под ноги. Из-под промокшей тюбетейки с выступившими следами соли, струйками сбегали крупные капли пота, затекая под чапан (стеганный халат без воротника), отчего влага проступила на плечах и груди халата в виде сбруи. Хозяин с опаской наблюдал за происходящим сквозь растопыренные пальцы руки – по всей видимости сквозь пальцы ему было не так стыдно смотреть на такое попрание от безысходности обычаев.
Как правило, после отхождения плодных вод проходит достаточно длительное время, но в данном случае роды пошли стремительно, женщина рожала в первый раз, плохо знала что нужно делать, к тому же из-за языкового барьера руководить родами было достаточно сложно. Водитель – мусульманин, соблюдая традиции, сидел, склонившись к рулю, закрыв ладонями как шорами глаза, повторял как заведенный:- «О, Худо, О, Худое - о, Бог, о, Боже ж ты мой», пытаясь всеми силами отключиться от происходящего. Он наотрез отказался что-либо переводить, поэтому пришлось напрячься и вспомнить то немногое, что знал по-тюркски: - «Опа, тез, тез» - что-то вроде – «Сестра, быстрее, быстрее» и «тохта, тохта» - «спокойнее, спокойнее». И тут дело пошло быстрее. Вскоре показалась головка карапуза, вот-вот должно было появиться тельце, но на этом весь процесс застопорился. Чисто интуитивно провел обследование головки плода, и, о, Боже, нащупал довольно серьезное осложнение в родах - неоднократное обвитие пуповины вокруг шеи. Как говорится, «свезло как висельнику» – обвитие пуповины по статистике встречается довольно редко, двойное – и того реже, ну, а тройное (что случилось в этих родах) может встретиться не на каждый век акушера. Может быть природа так мстила кочевникам за переход на оседлый образ жизни? Пришлось изловчиться и снять одну за другой все три петли с шейки еще не родившегося ребенка! Повезло, что дрожащими от напряжения пальцами удалось все же определить и быстро снять первую петлю пуповины, за которой уже более легко были сняты и остальные.
Несмотря на все перипетии, к моей несказанной радости ребенок закричал сразу, подтвердив тем самым, что несмотря на малый опыт, все было сделано правильно. Теперь нужно было быстро перетянуть и покрыть пуповину ребенка повязкой из мешочка с продезинфицированной поваренной солью внутри- этот метод также был взят у кочевников – соль высушивала пуповину и не давала развиваться болезнетворным бактериям. Ну, а дальше, а дальше – послеродовый набор со всеми вытекающими последствиями….
Молодая мать сидела в кабине водителя поближе к теплу, исходящему от крышки внутреннего капота. Вид был уставший, и в тоже время скуластое лицо светилось счастьем. Мать несколько раз приоткрывала шторку окна в салон, показывала счастливому отцу розового младенца (первенец- мальчик в Средней Азии - это большая удача!) и что-то лепетала, обращаясь ко мне. Теперь уже улыбающийся водитель переводил, что она интересуется моим именем. По лицу молодой матери было видно, что она безуспешно на разные лады пытается произнести его. Получалось что-то несуразное типа «Ваджем», «Вачем», но никак не «Вадим». Дело в том, что локайский язык, относящийся к кипчакской разновидности тюркского языка («джокающие» языки), является довольно резким в произношении. В алфавите присутствуют две буквы типа нашей «Ч» и латинской «J». Когда студент на сборе хлопка интересовался набрал ли он норму – 20 килограмм, узбек отвечал:«Игирма ёк!» - «Двадцати нет!», тогда как локаец на аналогичный вопрос давал ответ: - «Джигирма джок». А вот мягкая «Д» в этом языке не предусмотрена. Поэтому «Вадим» для локайца – это полный кошмар в плане произношения, все равно как произнести для нас название эстонского блюда с двумя буквами «Э» и тремя буквами «Ы» (несколько лет спустя при защите кандидатской диссертации в Тартуском университете, при попытке купить какую-то котлету на ужин, продавщица проигнорировала мой русский, сказав: - «…ковари па эстонски». Я честно, но безуспешно пытался произнести это неудобоваримое для моего языка слово, хотел выбрать другое блюдо, но все названия, стоящих на витрине блюд, отличались только количеством этих злосчастных «Ы» и «Э». После третьей моей безуспешной попытки промычать, думаю, для эстонца вполне обыденное слово, продавщица смилостивилась: - «Цена ковари, цена!». Мне повезло, что счет по-русски она «разумела»!
На пятый раз, когда открылась шторка и «опа» попросила произнести ей мое имя, я не выдержал и со смехом поинтересовался – что она хочет делать с моим именем – не в кишлачной же газете передовицу тиснуть? Мать что-то произнесла водителю, и его перевод, честно говоря, обескуражил меня: - «Она с разрешения мужа хочет назвать своего сына твоим именем – Вадимом», или в силу языковых коллизий – «Ваджимом» - по-локайски.
Вообще, многие локайские роды с именами не заморачивались. Отец давал имя сыну того предмета, который первым видел при выходе из юрты. Встречались такие имена, как «Ишонкельды» -«Ишан (служитель культа) идет»; «Урускельды» - «Русский идет»; имена "Тош", "Болта", "Усмон", которые в переводе означали «Камень», «Топор», «Небо». Знавал такого локайца, который с именем «Пламя» работал пожарником и ученого, кандидата технических наук с именем «Трактор».
К тому времени силу набирал рассвет, из мелькавших за окном кишлаков слышалось мычание недоенных мелких местных коров, перебиваемое грозным басистым лаем алабаев – метровых в холке собак – волкодавов с вечно печальным взором налитых кровью глаз. Начинали сипло кричать молодые петухи и истошно орать недовольные и до глубины души оскорбленные ослы, которых хозяева безуспешно пытались вытолкать со двора на подножный прокорм.
Ребенок в это время с жадностью сосал материнскую грудь, подтверждая тем самым, что все будет хорошо - и для него, и для его родителей, и для меня, ведь жизнь только начиналась, начиналась удачно и не без моей помощи и, черт возьми, не без моей удачи! Удачи тебе, Ваджим, удачи!