16
В нашей палате траур, уходит Гриша, вылечился, его выписывают. Даже, если и не вылечился, для него это не проблема, космос его и дома вылечит. Медицина еще не шагнула до уровня космоса, а он вот шагнул, поэтому мы за его здоровье не очень беспокоились. Беспокоились о том, как же мы без него. Вчера с утра он долбил нас словом априори. Априори заполнило палату, торчало из стен, выскакивало из потолка и прорастало из пола. Мы тихо зверели, я, по крайней мере, точно, но думаю, и Михаил тоже. Он закрыл глаза и не смотрел в потолок. Наконец случился обед, Гриша ушел откушать, априори ушло вместе с ним. Мы ошалело старались быстрее надышаться опустевшим воздухом. Как все же мало человек знает о счастье, и как, оказывается, мало ему для счастья нужно. Мы замерли в ожидании нескольких беспечных часов: обычно отягощенный обедом Гриша засыпал. Режим у него такой. Нас ожидало большое и очень глубокое разочарование. Сначала в дверь вошло слово комплементарно, а следом за ним появился и наш Григорий. Он сиял, он не зевал и не потягивался, он переливался могучей, иначе не скажешь, энергией. Комплементарно обрушилось на нас стотонным молотом. Молот крушил мозг, давил мысль, расплющивал память. Я стал забывать, кто я. Мы не знали, что такое «комплементарно», а теперь и знать никогда не захотим. Гриша тоже не знал, но это его не смущало, больно уж красивое, звучное слово, а что там за ним, какая разница. Мы наливались свинцовой ненавистью. Оба. Мрачный на глазах покрывался пепельным цветом. Но редкостно хороший человек этот наш Гриша, добрый, не хотелось ему вот так сразу выбрасывать из памяти априори, и иногда он вспоминал о нем. И теперь априори было для нас легким дыханием свежего ветерка в раскаленном пекле мартеновской печи. Я потерял самообладание, потянулся к кнопке вызова медсестры. Пусть меня вместе с кроватью перенесут в другую палату, а если в других палатах нет мест, пусть выставят в коридор, если в коридор нельзя, пусть выставят на улицу. А если нельзя и на улицу, то в другой город или в лесу бросят, хоть куда, лишь бы вдохнуть воздуха тишины.
И тут она наступила. Тишина наступила. Неожиданно, как гром среди ясного неба. Это Гриша вдруг уснул, на полуслове, с открытым ртом. Природа взяла свое. Кажется, в обед мы говорили о счастье. Ошибались, то было не счастье, то был просто приятный пустячок.
Утром, еще до положенного обхода, врач зашел и сказал Грише, чтобы он собирался и уходил домой. Все, здоров. Врач сиял удовлетворением хорошо выполненного долга. А нам открылась еще одна грань многосторонне одаренной личности Григория. Оказывается, кроме бесед с космосом, он еще все время молился. Человек он глубоко верующий, постоянно ходит на службы, дает деньги на строительство церкви. И вот воздалось! Он снова здоров! Мы восхитились этой новой, доселе неведомой нам, скромно открытой странице многотомной души этого поистине редкого экземпляра человека. Нехорошо, конечно, но как тут не вспомнить Марка Твена, его «Письмо ангела-хранителя». Там было примерно так - Ни одно из Ваших деяний не проходит у нас незамеченным. А когда Вы подносите руку к церковной кружке, ликующий крик возносится по небесному своду, достигая стен пылающей преисподней - Еще один пятицентовик от Эндрю! -
И вот он уходит, Гриша уходит. Горе-то какое! Как мы дальше-то без него. Кто омоет наши тусклые дни контрастным душем? Мне хотелось встать с кровати и сплясать. Но я сдержанный человек.
Со слезами на глазах мы попрощались. Искренне, от всей души, пожелали ему, чтобы он никогда больше не лежал в больнице, пусть пожалеет своих близких, им наверняка не хватает его дома. Надо беречь себя. Гриша ушел. У мрачного вдруг поползли губы, показалось, что он улыбался. Впервые, пока я здесь.