А В Т О М О Б И Л Ь Н А Я Э П О П Е Я
(ч а с т ь ч е т в е р т а я п о с л е д н я я)
А теперь давайте вернемся в квартиру моего соседа,
где в преддверии отпуска я завлекаю его в совместную поездку
разговорами о красотах Прибалтики.
Про изобилие рыбы в магазинах, не привозной, мороженой,
а своей, балтийской, соленой, копченой, и удивительно свежей.
Про множество погребков, работавших глубоко за полночь,
и "Рижский бальзам" в керамических бутылках, расхватывавшийся
приезжими на сувениры.
Ресторан "Лидо", не помню только в каком поселке
Юрмалы, в Майори или Кемери, который волновал мою кровь
одним только своим мопассановским названием.
Теперь в Латвии существует целая сеть ресторанов под
этой маркой.
Боюсь только, что это напоминает нечто типовое, вроде
Макдоналдс.
Кафе "Нис", я так понимаю, "Ницца", на улице Ленина,
ныне Бривибас - Свободы, центральной улице Риги, состоящее из
одной всего стойки, разделенной на две половины входной дверью,
общей длиной метров, наверное, тридцать и с большим
количеством прелестных барменш.
Меня особенно занимали клиенты, которые устроились
не на высоченных вертящихся табуретках вдоль стойки, а
капитально, за столиками, с нормальными стульями, на которых
можно чувствовать себя уверенно и свободно откинуться.
Вернее клиентки, подтянутые дамы предельно
бальзаковского возраста со светлофиолетовыми с претензией
уложенными и довольно густыми еще буклями.
В почти скромных одеяниях с кружевными белыми
отложными воротничками, которые выглядели на них очень
колоритно и здорово им шли.
Перед каждой стояла большая чашка двойного крепкого
парящего черного кофе, а не традиционного, дамского со сливками
или молоком, тарелка с тремя полновесными, ужасно вредными
для здоровья и потому необыкновенно вкусными пирожными.
Знаю о чем говорю, потому что и кофе, и пирожные
проверял лично и многократно.
Дамы не были похожи ни на хихикающих бывших
греховодниц, ни на чопорных леди, собравшихся за табльдотом.
Скорее эта троица напоминала единомышленниц,
предпринявших путешествие из своего времени в сегодняшнюю
Ригу, с ее модным кафе "Нис".
И, судя по естественности их поведения, они не ощущали
себя чужими в этом сегодняшнем времени.
Сейчас они были обычные завсегдатаи, наперегонки
стрекочущие подружки, сплетничающие о делах былых и
сегодняшних, а заодно и в-о-н о том, сидящем на высоком
табурете за стойкой полноватом брюнете средних лет, явно
приезжем.
-Девочки, я просто чувствую как по моей коже ползает
его липкий взгляд.
-Обратите внимание с какой беспардонностью он, забыв
всяческие приличия, пялит глаза в мою сторону. О, боже, ну до
чего же откровенно похотливые и прилипчивые глаза бывают у
этих мужчин.
-Застегни две верхние пуговички своего платья, Эльза,
а то он и туда заберется.
-Ах, тебе просто жарко, тогда, так и быть, давай
поменяемся местами.
-Ах, по-твоему, сегодня в кафе вообще душновато.
-Ну, что ж, тогда поправь бант, он у тебя слегка покосился.
-У меня такое чувство будто этот наглец мысленно
раздевает меня как публичную девку,- перебила переходя нарочито
на русский сидевшая лицом к толстяку Марта.
И для начала, перед тем, как ринуться в бой, то ли забыв,
то ли, наоборот, вспомнив о морщинках на лбу, расстрепала свою
слегка подвитую все еще непослушную челку.
Нет, мне, толстяку, положительно нравились эти
неугомонные тетки.
И еще меня удивило и даже обрадовало то, что они
отнюдь не являлись объектом критики молодежи, как это
непременно было бы в любом московском кафе.
Потом дорога в Эстонию с ночевкой в одном из первых
мотелей в СССР, который назывался "Кабли", по соседству с
поселком с тем же названием.
Он со вкусом устроен на берегу моря в негустом сосновом
бору на половине пути от Риги до Таллина.
Где деревянные домики для туристов имели в плане
форму прямоугольных равнобедренных треугольников.
Среди сосен масса гигантских разноцветных сыроежек,
как цветы в нежном и бесконечном ковре из мха.
В десятке метров от мотеля кафе с таким же
великолепным кофе, пирожными, что и в столице.
Вдруг входит работяга, верзила в сапогах, дешевом
потертом костюме, в шляпе, заметьте.
Переговаривается с буфетчицей, протягивает ей деньги,
после чего берет что-то крошечное в свою лапу и садится за
свободный столик недалеко от нас.
В огромной, серой от мозолей, негнущейся ладони
пятидесятиграммовая стопка водки кажется наперстком, который
вряд ли налезет на его мизинец.
Так нет же, он не опрокидывает жадно эту малую росинку
в свою глотку разом, а делит ее на пять-шесть дегустирующих
глоточков в течение получаса.
Вы, интеллигентный читатель, смогли бы так-то?
Скажу честно о себе, я даже не пробовал.
Нет, никогда, никогда не понять нам эту заграницу, даже
ближнюю.
В Эстонию, под Таллином на хутор Раннамыйза, в
пограничную зону я попал по наводке одной четы,
расположившейся по соседству с нами в Кабли.
Они оба были столь могучего сложения, что не могли
улечься на лежаках треугольных домиков, и на ночь устроились
в своей "Победе", специально для этих целей модернизированной.
А многочисленный багаж отнесли в треугольник.
Вот они-то подробно и описали мне дорогу прямо к дому
хозяйки, у которой мои, столь же общительные, сколь и
негабаритные соседи-ленинградцы уже останавливались.
Когда мы прибыли на хутор, то хозяйка его, эстонка лет
шестидесяти, совершенно не говорившая по-русски, отказала нам
знаками.
Была вторая половина дня и искать жилье в этом
пустынном месте казалось наивным предприятием.
В этот счастливый момент подъехало такси, из которого
вышел мужик лет сорока и представился как Богословский Кирилл
Никитович, сын того самого Богословского, как будто есть такая
профессия, сын Богословского.
В других обстоятельствах я был бы рад пышному
знакомству, но не сейчас.
Однако парень он оказался толковый, в ситуации
разобрался моментально и тут же на глазах хозяйки начал со
всеми нами по очереди обниматься и целоваться.
Между поцелуями он объяснял с улыбкой на лице, что
он с женой снимает у этой алкоголички комнату.
Что у него что-то полетело в двигателе жигуленка, что
неделю машину где-то ремонтируют и что завтра утром она будет
готова.
Что у него остались деньги только на оплату ремонта и
поэтому он завтра с утра забирает машину и уезжает домой.
Когда с поцелуями было покончено он поднял вверх
указательный палец и торжественно произнес:
-Это значит, что завтра с утра вы будете вселяться в мою
комнату.
Мои женщины зашлись от нечаянной радости.
-Только не забудьте, Константин, две вещи.
-Первое, вы мой двоюродный брат и второе, хозяйка
ничего не пьет кроме водки и всегда до положения риз.
-В это положение, Константин, будете вводить ее вы на
свои деньги и выводить из него, вернее, выносить ее будете
тоже вы.
-Потому что Тарзан с ней не справится.
-И не смотрите на то, что она такая незаметная, она
пьяная не то, чтобы очень тяжелая, но какая-то нескладывающаяся.
-Впрочем, я чувствую, что вы приноровитесь.
Потом перекинулся парой фраз с хозяйкой по-эстонски и
объяснил нам, что эту ночь нам придется провести на сеновале
коровника.
Тем временем хозяйка оживленно заговорила сама с
собой и пошла греметь стаканами и тарелками в кухню.
Чтобы мы с непривычки не вляпались в лепешки внутри
коровника предупредительный Кирилл вынес лестницу и
пристроил ее снаружи прямо к окну чердака.
Я выставил на стол привезенную еще из Москвы водку
и пригласил Кирилла на новоселье.
Он хотел помыть руки, но потом, сказавшись уставшим,
направился прямо к столу, где сидела хозяйка, а в ногах у нее уже
застыла немецкая овчарка.
Когда я резал колбасу она громко щелкала зубами, как все
собаки, когда они ловят мух на лету.
Мы сразу принялись за дело и после третьей без закуски
хозяйка голосом на две октавы выше Буратино пропищала:
-Моя работай, работай, Тарзан дома с-и-ди-и.
И так по нескольку раз после каждой стопки вместо закуски:
-Моя работай, работай, Тарзан дома с-и-ди-и.
Кирилл перевел:
-Она действительно куда-то уходит на сутки раз в три дня.
Собака остается дома за сторожа, поэтому двери не запираются,
да здесь тихо, ни замков, ни воров нет.
-Одни пограничники, вот они, говорят, иногда пошаливают.
Рано утром за Кириллом прибыло такси и мы с ним тепло
попрощались и обменялись адресами.
Через несколько лет я узнал, что он умер от беспробудного
пьянства.
Когда проснулись мои дивы возник вопрос, а где и как
столоваться.
Рядом ни кафе, ни столовой, ни просто магазина.
На половине дороги до Таллина есть кафе, где не бывает
ни первого, ни второго, а одни только бутеброды и получасовая
очередь за ними.
Зато публика интеллигентная.
- Скажите, здесь прилично кормят?
- О, да, очень приличественно. Вы должен обязателно
это пробоват.
Ладно, давай постоим, не терпеть же до Таллина.
-Ну, как же так, кафе и нет горячего. Ну, да уж ладно, бог
с ним, несите ваши бутерброды, да, и кофе, конечно, он-то хоть у
вас горячий?
-Что сколько, сколько бутербродов? А с чем они у вас?
Хотя, ладно, лучше первый и последний раз попробовать,
чем несколько раз услышать.
-Несите разных, штук по пять.
Официант широко открывает глаза и откровенно хохочет.
- Вам надо первоначально смотрэт этот бутерброд.
Оказывается бутерброд весит около 0.5 кг и представляет
собой ломоть хлеба сантиметров тридцати длиной с уложенными
тесно друг к другу соленой рыбой, шпротами, салатом оливье,
салатом зеленым с половинками в крутую сваренных яиц под
майонезом, колбасой вареной и сырокопченой, сыром.
И все это свежее, ароматное, вкусное и аппетитно
выглядит.
После такого завтрака не сразу поднимешься в
Вышгород, на Ратушную площадь с работающей аптекой 14-го века
и зданием магистратуры с вбитыми в стены железными скобами,
за которые подвешивали преступников для обозрения и осуждения
гражданами города.
Вспоминал вслух про Литву, где я отдыхал сразу после
Нового 1982 года в санатории "Эгле", по-русски "Рождественская
елочка", в сосновом лесу в километре от Друскининкая.
В субботу с утра из дворов частных домов тут и там
раздавался визг свиней и тянуло дымком.
Это хозяева готовились коптить впрок окорока.
Совсем рядом с санаторием пристроился небольшой
дачный поселок с непохожими друг на друга домами.
Одинаковыми были только незапирающиеся двери с
большими стеклянными вставками в них.
Почти все они были с высоченными крутыми крышами
почти до самой земли.
Типично прибалтийская архитектурная особенность,
избавляющая домовладельца от необходимости чистить крышу
снежной зимой.
Рассказывал про то, как жили автомобильным лагерем
в сосновом бору под Зарасаем, где днем и ночью сверкает
ожерелье из лесных озер с протоками из одного в другое, узкими
как нитка, на которую нанизаны эти жемчужины.
А иногда, совсем рядом может рухнуть без всякого
предупреждения сосна.
По сведеньям бывалых туристов пока, к счастью, все
обходилось без жертв.
Двоякое впечатление произвел на соседа мой репортаж о
красотах Прибалтики.
С одной стороны, вроде, везде хорошо, где нас нету,
а с другой, все-таки интересно посмотреть.
Уж больно на Россию не похоже, особенно с
незапирающимися на амбарный замок дверьми, да еще и на даче.
Все равно, чувствую, клюнул мой Егорыч, не устоял перед
литовскими окороками.
Но для порядка сел он на своего конька и увлекся.
Напомнил, что новый автомобиль по инструкции
необходимо обкатать в щадящем режиме на протяжении двух тысяч
километров.
-Ну, знаю я, это чтобы предотвратить какие-то там поломки
и для чего-то еще.
В первой моей "Волге" стоял ограничитель, который, как
бы водитель ни жал на педаль газа, не позволял развить скорость
выше 60 км/час.
-Правильно, смотри-ка, значит, все-таки, кое-что ты уже в
машине начинаешь понимать.
-Этот, по вашему, по ученому, прибор шоферня,
профессионалы, а потом и любители окрестили "целкой".
-После положенного пробега в две тысячи километров
она снималась, а на понятном тебе языке сказать, ломалась.
-И тогда уж гоняй с утопленной до пола педалью газа до
первой аварии.
-Только на этой твоей машине целки нету.
-Уже года два как их перестали ставить, так что ломать
тебе ничего не надо.
-А обкатка-то все равно нужна, но разрешенная скорость
уже повыше, до 90 км/час.
-И при всяких возможностях не нарушать.
Эта грамматическая конструкция тоже была его личным
изобретением.
После техучебы, придавленный чувством ответственности
перед собственным автомобилем и, тем паче, перед Егорычем
я отправился к себе, чтобы по телефону выполнить кое-какие
поручения жены, когда у самой двери услышал:
-А то знаю я тебя, водилу, за тобой глаз да глаз нужен.
Я принял эту последнюю фразу наставника за обычное его
балагурство, а, как оказалось чуть позже, он вкладывал в нее вполне
конкретный смысл.
продолжение:
http://www.proza.ru/2019/05/07/353