Надежные финалы

Данила Вереск
Ещё не все кончено. Еще есть надежда. Мелкая, как рыба пескарь, но есть. И только на этой надежде и держится иная жизнь, будто по осени паутинка на иссохшей былинке. Лиши ее человека, заставь поверить, что не осталось больше веры в лучшее, так он тут же всенепременно исчезнет, растает и умрет. Не будет ему мил мир, выцветет его тень, станут тише шаги, глуше слова, неприветливей сны. Повздыхает человек, реже на небо глядеть будет, природе прекратит радоваться, а там и до погоста недалече. Без надежды скоро отцветает душа, особо ближе к зиме. Как только отбушует весна и лето красками, начнут часто падать звёзды с неба, повеет холодом из полей, черной тесемкой перетянется горизонт тучами, так и кончается человек. Несут его тело в гробу друзья и восхищаются: «До чего легкое, нёс бы и нёс!».
 
Потом выпьют водки на поминках, слезинку обронят, речи добрые поговорят. На том и отстрадает наскоро схороненная на тихом кладбище жизнь. А вот останься в душе надежда, глядишь и оклемался бы к маю. Ходил бы еще по пыльным дорогам, с сиренями здоровался, абрикосы немытые ел. Но не располагает бытие к сохранению надежд, они кончаются, как кончается всё на планете. Не может она вечно сосуществовать наряду с реальностью, ежедневно над ней с остервенением глумящейся. Ляжешь вечером спать с улыбкой, ан утром солнышко тебя уже будит и шепчет лучами: «Вставай, человече, убедись воочию, что никуда твои беды не исчезли, не распутал ты их снами. Вот и тревога поднимается в груди тупой болью, старая подруга. Ощути себя на смысл, дружок, и ужаснись сему ощущению».

И день за днем, день за днем, одно сплошное издевательство. Лечишь себя к полуночи мечтами, а утром сам же их руками и рвешь. Истончается надежда, трещит по швам, к холодам – рвется разом, оголяя чахоточную душу, в испуге выскакивающую из тела, как мелкая пташка, пытающаяся отвлечь лису-Смерть от дорогого сердцу гнездышка. Но видела уже не раз та лиса такие трюки и упрямо идет вперед, жадно облизывая зубастую пасть. Вернется пташка к потомству, а там одни скорлупки и рыжий клочок шерсти на репейнике медно гаснет под сурдинку заката.

Виноват ли кто, что гибнет вот так человек, раздавленный одному ему понятным горем? Должно быть, никто не виноват, кроме него самого. Может не в то время родился, может места себе среди людей не обрел, а может и попросту дурака валял, пока другие трудились над светлячками своих счастий. Как бы то ни было, но пьесу он свою разыграл, помер да и был благополучно забыт. Царствие ему небесное. Плохо это или хорошо – никому не известно. Всё мы там будем, одни раньше, другие позже. Да и забытье никому из нас на вдохе не испытать, больно сложное оно вещь.