Жизнью покинутый, порт оживленно принимал корабли. Было ясно: угольные переливы бурунов освещали ядовито-красные горения солнц по каждому на метр. В бухту за аспидными волнами брели на цыпочках паутинными шеренгами наполнено-пустые субтильные караваны. Из смолистых вихревых пучин выскальзывали Прицелы, источающие морок, чувствующийся в Мавритании как речь, но здесь, в гавани – острое зрение. Кроваво-красные Прицелы метились поверх жизней: туманные молочные глаза были направлены в бездну пучины, а исполинские уши улавливали мысли.
На просторах Житейского моря беспеременно коптился Прицел, находясь в анабиозе. Клифт оседлал его целиком, усевшись на исхудалое тело, да, и должно быть, затаил, меж тем, его душу под плотным навесом трофеев. Кирза уничтожила часть лица, так же, как и другие сантиметры дермы. Из всего многообразия оболочки виднелись лишь зоны запястья, неспособные прикрыть краги.
На одиноко-морозных саженных волнах встречных ветров нечто вторглось в закиснувшую зону системы: серые оттенки расписного ковчега заполнили порт. Прогрызлась дыра в пучине, и вдруг из угольных вихрей рождаются туманно-молочные глаза Прицела. В миг несшийся по волнам ковчег остановился.
- «Чо думал, мимо пролитишь, морда экзатическая?», - сказал Прицел, и с яростью изъяв часть указал отточенным движением следовать за ним.
Безрассудным базаром, в предписанный судьбою момент, в предписанной точке пространства, Прицел пожирает ковчег. Там становились мысли, замурованные плотными металлами, но все же растущие, сейчас же - горят, выкинутые на вымостки. Клетки плавились, но оставались заперты, об прутья бившись людскому лицами.
Прицел, наблюдая, шаг за шагом готовясь к грядущему погружению, оскалив до исполинских ушей еле видную пасть, поправляя новый трофей на обглоданной шее. В миг, по зову Творца, проводник в царствие небесное исчез в смолистых вихревых пучинах порта.
На цыпочках паутинными шеренгами брели наполнено-пустые субтильные караваны.