Очередь Губашлёпа Гл. 5. Дед

      

           Глава 5. Дед.


    Внимание Антона привлёк старый плательный шкаф. Он ещё только шёл к нему, а его воображение рисовало шёлковые платья, плащи, пальто, газовые платки, кожаные перчатки, сумочки -  было сильное желание прикоснуться к материнским вещам, её нежного, студенческого возраста, предполагаемого радость юности, весёлость нрава, кокетство святой наивности. В его квартире, где они жили с матерью, он также бережно хранил её вещи, но они были другими – из другой взрослой жизни, с бременем ответственности за его жизнь, с налётом пережитого одиночества. В тех вещах была запечатлена уже новая история надежды и ожидания -  чего - то светлого, ради чего стоит жить. Платья матери были изящными настолько, что дух захватывало от ощущения прекрасного, из тонкой материи крепдешина с мелкой россыпью цветов на тёмном фоне, или шоколадный фон в мелкий горошек с белым атласным, маленьким воротником. Причём, из – за  экономии, все эти маленькие шедевры изящества, она шила сама. Она была бережлива в малом, и поэтому ей удавалось покупать, как необходимые вещи, так и желаемые, со вкусом и претензией на комфорт и роскошь.

    С волнением открыв шкаф, он замер от удивления и тоски. Кричащая пустота с тоскою по прошлой жизни смотрела на него и жаловалась на затянувшееся отсутствие движения рук, взгляда, смены настроения, прикосновения пальцев. Кто - то постарался убрать все следы пребывания человека, живущего здесь двадцать три года . И только  на самой верхней полке лежал небольшой одинокий свёрток, завёрнутый в ситцевый, белый платок. Наверно его не было видно или его просто не заметили. Антон, взяв в руки, развернул платок и нашёл небольшую коробочку с духами – Гиацинт. Пролежав в шифоньере долгие годы, духи не потеряли свой неповторимый аромат. Обследовав пожелтевший от времени футляр, Антон, наконец – медленно и не торопясь вдохнул уже знакомый запах, так долго искомый и подумал:

  - Для чего мне всё это? Я только что мысленно отказался от девушки – прекрасной незнакомки, желал забыть незабываемый образ. И  снова кто – то сверху, космические, мистические силы вырывают меня из мира спокойствия и гармонии, из мира сна разума и бросают в пучину не человеческих, демонических страстей. Кто то или что -  то играет со мной, не давая мне быть полным хозяином своей жизни. И это кто -  то возвращает меня в плен чувственных иллюзий и сердечного недомогания. Для чего им это нужно и где границы самостоятельного выбора и раболепия природного зова чудовища? Это дикое животное, с времён ископаемых, кричащее и ревущее от боли страсти проснулось во мне так внезапно и так разрушаемо для тела и души.

   - Ненавижу слабость. Смогу и справлюсь с этим больным наваждением. Синдрому Адели меня не взять в свой плен безумия. Можно любить на расстоянии, не обнаруживая себя, никому никогда не рассказывая, держать всё в себе. А лучше всего подавить влечение ума и сердца. Так и будет, решено, ибо я есть мужчина и хозяин своей жизни.

     И как в подтверждение тому, он аккуратно завернул флакон духов в тряпицу, вернул  на  полку и закрыл шифоньер.

     На кухне его ждал старик, теперь уже его дед. Идя по узкому коридору, Антон услышал запах отварных пельменей с чесноком. Это был тот, давно забытый запах родного дома, где тебя любят и ждут, где для тебя не жалеют своего драгоценного времени. Дед усердно хлопотал, выдумывая дополнения – масло, чеснок, лук, сметана. Готовил он с большим удовольствием, крехтя от усердия и напевая себе бод нос мотивчик старой военной песенки. Глаза его светились счастьем, что бывает у путника, странствующего по пустыни и нашедшего оазис с водой. Антон наблюдал за ним и в тоже время разглядывал его. Ему было приятно отметить статность и ловкость в его возрасте, деду было семьдесят девять лет. Он двигался без суеты и его движения были точны и размеренны.
    В больнице он выглядел потерянным, неухоженным и несчастным. После встречи с Антоном старик преобразился до неузнаваемости, глаза светились внутренним светом жизни. Эти эмоции передались Антону тот - час, и они принялись трапезничать с превеликим удовольствием, кусая большими кусками чёрствый Бородинский хлеб с кислым хлебным квасом, собственного приготовления. Затем поев пельменей и полностью насытившись, пошли на балкон. Старик постепенно показывал свою квартиру – кладовку с припасами, туалетную комнату, свою спальную, а сам тем временем тихо и не навязчиво смотрел на своего внука. Он видел в нём одновременно и себя и свою незабвенную дочь и нового, пока мало знакомого, но такого родного человека.

    Наступило время прощания, Антону нужно было спешить в институт. Старик всё понимал, но выглядел при этом, по - детски, не защищённым. Он улыбался, но глаза выражали ужас тоски обречённой неизвестности. Антон ничего не сказал на прощание, только крепко обнял и поцеловал в обе щёки, по русскому обычаю – три раза. Во время объятий, Антон отметил про себя свойственный запах, исходивший от деда. Это был смешанный запах старости с кухонным ароматом приготовленной пищи, запахом тела и одежды, такой индивидуальный и неповторимый, который больше никогда не забудешь.

    Следующие два дня были заполнены учёбой и работой. На третий день Антон просто бежал к деду, всё его естество требовало элементарного участия и присутствия родного человека. Он не ожидал от себя такого сильного беспокойства и волнения. Подходя к его квартире, Антон остановился и дал себе время отдышаться. Не нажимая на звонок, он услышал шаги за дверью. Дверь отворилась, на пороге стоял невозмутимый, улыбающийся дед:
  - Почувствовал ! ........ Словно внутренний голос сказал – Внук пришёл, иди, встречай.

    Антон поздоровался, обняв и поцеловав деда, прошёл на кухню и не ошибся. На плите в большой эмалированной кастрюле дымились щи. Быстро, по мужски опустошив тарелки, они не спешили уходить из – за обеденного стола. Многое хотелось сказать друг другу. Александр Васильевич не спешил. На его лице отразилось некое беспокойство, как будто он мысленно искал правильные слова, наконец, он заговорил:
   - С некоторых пор я стал думать о смерти. Ты уж прости меня за эту тему. Но с тех пор, как погибла Анюта, места себе не находил. И всё думал и думал, как так устроена эта жизнь, что молодые люди погибают или умирают. Через некоторое время стала ко мне приходить информация, ответ, значит на этот мой вопрос. Космос среагировал.

    Он поднял указательный палец к небу. При этом лицо его было невозмутимо спокойным. Ему необходимо было высказаться, поделиться своим открытием:
   - Много всякого люда живёт на нашей планете и с некоторых пор космосом или самой землёй была включена программа смерти. Она проверяет каждого человека, приходя в его сознание в трудные минуты его жизни. Программа эта, настолько сильно зовёт слабых духом людей, предлагает немедленно покончить со всякого рода страданиями – одиночеством, предательством, несчастной любовью, неизлечимой болезнью, безысходностью, что они, как под гипнозом кончают свою жизнь самоубийством.
    Она, эта программа существовала, и будет существовать всегда, как часть естественного отбора. И забирает она коварно и неожиданно, когда душа ещё не зрелая, не окрепшая, не прошедшая трудности и невзгоды, не имея опыта за спиной. В этот момент, нужно и необходимо присутствие сильного духом человека. А если этот человек ещё будет и любящим, то это будет редчайшим везением для жертвы программы. Любящий человек всегда спасает, не задумываясь, возможно в эти минуты в него вселяется ангел хранитель. И таким образом жертве этой программы даётся ещё один шанс побороться с кознями судьбы.
    С годами, человек оглядывается на произошедшее событие и узнаёт в своём спасителе проведение высшего разума. Они обычные люди – сёстры, бабушки, соседи или случайные прохожие, но они в любую минуту готовы и становятся спасителями, вырывающими не зрелую душу из лап смерти. С опытом пережитого отчаяния, к нему приходит тайное знание, где он – жертва программы. И если повезёт он, наконец - то увидит чётко, все движения своей тогда ещё не развитой души и коварство высших сил. Любовь, как спасение станет для  него целью жизни. Не готовность любить жертвенно, а необходимость любить, без которой погибель и тьма.

     Так и ко мне эта программа смерти пришла.
   - Виноват я перед тобой и перед Богом! Ой, как сильно виноват! Ведь знал, тогда, что ребёнок, ты, значит, родился с помятым лицом. И ничего не предпринял, не пошёл супротив воли жены своей Елизаветы Тихоновны. Смалодушничал, поддался на уговоры и раскаиваюсь за содеянное зло. Сколько потерял лет, сколько пропустил мгновений. И дочь свою любимую потерял навсегда. Нет мне прощения, вовеки. На всю свою жизнь обрёк я себя на муки нечеловеческие. И такая тоска меня в то время одолела, не высказать словами.

    Сна лишился, заболел душою, как умалишённый убегал из дому и бродил по городу все ночи, напролёт. Боль эта душевная была такой невыносимой, что смерть казалась единственным освобождением от неё.  Под утро, измучившись, я приходил домой и засыпал на час или на два перед работой. И она – смерть, пришла ко мне. Каждое моё пробуждение сопровождалось кошмаром – прямо надо мной стояла старая, ужасного вида старуха. От неё веяло ужасом смерти. Я открывал глаза, но видение ещё несколько секунд не исчезало. Исчадие ада дышало мне в лицо могильным холодом. Ужас сковывал меня параличом. Это было так отчётливо ясно, что и тени сомнения не было в происходящем. Несколько дней кошмар повторялся. Смерть в образе страшной старухи приходила и пугала меня. Нечто, необъяснимое и пугающее зловещее не отпускало меня.

    И чтобы окончательно не сойти с ума, я решил, хоть немного забыться в пьяном угаре. Годы перестройки качали маятник продаж алкоголя с большой амплитудой до – наоборот. Процветала ночная и подпольная продажа. А так, как человек я был не пьющий, мне пришлось поискать и порасспросить у калдырей. Не знаю, сколько я выпил тогда, а только не помогло  - боль душевная не проходила. Была уже глубокая ночь, начался дождь, я весь вымок до нитки, но, кажется, и это не облегчило моего отчаяния. Так я блуждал в сумерках ночного города мокрый и пьяный, пока не очутился перед церковью на улице Тарская. Ворота были закрыты. С тяжёлым чувством не отпускающей тоски, опустился я на колени прямо в грязь большой лужи. Мне хотелось стать частью этой земляной грязи, слиться с природой, не быть человеком.

    - Господи! Помоги! Избавь меня от этой боли или дай мне умереть! – кричал я в небо.
     Не знаю, сколько я так простоял. В полной темноте, передо мной возникли глаза. Они смотрели на меня спокойно и  знали про меня, что - то такое, чего я про себя ещё не знал. Протянув свои руки, он поднял и повёл меня, куда - то внутрь двора церкви. Мужчина был молодой, лет тридцати, на нём была чёрная, длинная одежда до обуви, отчего, я сделал для себя вывод, что он – служитель церкви. Он вёл меня, держа за руку, как если бы, я был ребёнком. Само здание церкви было закрытым, и он повёл меня в небольшое низенькое строение, там была крестильня. Зайдя в узкую боковую комнату, мы сели на деревянную длинную лавку.
     - Константин.
Представился он.
     - Что тебя беспокоит, расскажи мне всё без утайки.
      Я рассказал свою постыдную историю и что жизнь мне больше не мила. И что смерть приходит ко мне, в моих кошмарах.

      Смиренно выслушав, он заговорил:
    - История твоя – тёмная. Ребёнок, внук твой, родился с челюстно лицевой патологией. Ему жизнь уже приготовила испытание - быть уродливым и терпеть любопытные взгляды, насмешки злыдней. А ты своим малодушием выбросил его из своего рода. И теперь твой родной уродец стоит у рода, в стороне, выброшенный и не принятый. А дочка твоя умничка! Да так исчезла из вашей жизни, что и не найти. Так сохранить ребёнка старалась, так всё продумала, чтобы, не навредить ему, как святая.

     И раннюю смерть приняла на дороге под колёсами автомобиля – неспроста. Тайна в этом событии, проведение имеет быть. Жизнь свою она  отдала за ваши жизни. Не просто забирают молодых  - смерть за смерть, жизнь за жизнь.

     Смерти больше не ищи. Она не даст тебе избавления от страданий и на том свете, незаконченные дела  и грехи наши тяжкие не дадут тебе покоя.

     Если тебе плохо – найди того, кому ещё тяжелее и помоги ему по мере сил твоих. Дам я тебе адрес одной больницы, там, в нервном отделении лежат парализованные. Загляни им в глаза. Помоги им пройти их путь достойно той ситуации, где мозг ещё живой, а тело сковано неподвижностью. Хоть один день из своей жизни отдай им – страждущим.

     Константин осмотрел меня, снял мою грязную одежду и удалился в другую комнату. Через несколько минут он пригласил меня в соседнюю комнату, напоил чаем, накормил кашей и положил спать на кровать. Впервые, за несколько дней, я заснул спокойным сном. Утром, вся одежда была вычищена. Меня накормили горячим бульоном и проводили до ворот. Прощаясь с Константином, я поблагодарил его за приют и совет. Я уже отошёл несколько шагов, как вдруг Константин окликнул меня. Я обернулся, он крестил меня на дорогу, говоря вчерашние слова:
     - Смерть за смерть, жизнь за жизнь! Спасай всех, кто попадёт на твоём пути и спасёшься!
       Я в  ответ неловко, поклонился и спросил его:
    - А что же всё - таки в этой жизни, самое главное?
     -Любовь. Всё остальное – подготовка к ней. – ответил Константин.

     Так я начал новую жизнь – с утра работал на заводе Кислородного машина строения литейщиком, а вечером и в выходные дни бежал за спасением своей души, в больницу. Много чего, я там увидел. Именно глаза парализованных больных вернули меня к жизни. Мне разрешили мыть больных или обтирать камфорным спиртом, подстригать ногти и кормить. Я так привыкал к ним, что при выписке плакал от нахлынувшего чувства любви и потери. Они все стали моими детьми. Некоторые умирали долго и мучительно, я был последним человеком в их жизни. Так я впервые познал милосердие, своего сердца.

      Дед, помолчав какое то время, обратился к Антону:
     - И всё же смею просить о прощении:
     - Прости меня! Внук мой единственный, прости мой грех перед тобой и матерью твоей.

     Глаза Александра Васильевича были обращены в глубину переживаний и душевных страданий. Он впервые освободился от душевной тяжести, и раскаяние  облегчило его старческое сердце. Антон схватил руку деда, поцеловал, прижался к ней своей щекой.

   - Ах! Деда, деда! Ты меня прости! Ведь, если бы я не родился, не было бы всей этой истории с расставанием и твоими переживаниями. Это моё появление разлучило вас навсегда. Да что там – испортил я Вам всю жизнь.
    Они снова обнялись, как тогда в больнице и тихая радость больше не покидала их.