Да, да, я рабочий транспортного цеха, почти как в том юмористическом рассказе Жванецкого.
Однако юмора-то особенно не было. Была для меня в то время не просто проза, а суровая жизнь. Слушайте.
После года работы в шахте, долбили лед в вентиляционных шахтах подающих свежий воздух.
Зима. Мы плохо одеты. Чуни, на ногах носки. Просто голые ноги в калошах резиновых.
Рубили лед, чтобы свежий воздух в шахту поступал. Рубили, рубили. Наконец он, воздух холодный, меня в чунях, на босую ногу вырубил, да так надолго вырубил, почти на полтора года.
Утро, 5 часов. Встать не могу ору благим матом. Жданов Валерка понять ничего не может: «Борька, пора на работу». «Какая работа – вызывай скорую!».
Приехала «Победа» медсестра: «Вставай». «Не могу», говорю, «Боль зверская везде, особенно в суставах, шевельнуться не могу», медсестра: «А ты – вставай», я: «Ну, сделайте чего-нибудь», кричу.
Сделала чего-нибудь, да два раза, с первого раза с помощью других не смог подняться, сделали второй укол, плюнули, подняли, несмотря на крики и в «Победу», я то понимал, что надо, но не мог справиться с болью.
Привезли. Больница. Район ЦЭС (Центральной электростанции г. Черемхово – это на северо-востоке города).
Обед. Врач. Старушка со стетоскопом. Послушала. Сказала: «Полежать, полечиться сынок тебе надо, не торопись, если все пойдет хорошо, через полгода выпишем».
Ни хрена себе попал. Не успел вступить в самостоятельную жизнь и вот тебе.
Молчу. Молчал 3 месяца, когда лежал обездвиженный, когда кололи в задницу через каждые два часа. Молчал, когда заставляли пить по 3 грамма аспирина, на который без содрогания уже смотреть не мог. Но ведь пил и смотрел. И думал. Не поверите. Ну что, начал самостоятельную жизнь? А жизни-то нет! Нет жены, нет продолжения рода, детей! Да что же это такое?
Лежал и мучился. Ребята приходили и уходили. Лежал и думал – встану, начну правильную жизнь, а потом ловил себя на мысли, а в чем была неправильна та жизнь, которой я жил раньше. Вконец запутался.
Месяц проходит. В ушах шум. Через два часа аспирин по 3 грамма в порошке, блевотина такая, уколы в задницу то в левую ягодицу, то в правую, досчитал до четырехсот, плюнул. Все. Допрыгался. Похоже кожа задницы на барабан не пойдет. Стоп. Юмор есть, да есть, значит, жить будем. Недаром я в рубашке родился. А тут доктор – старушка квохчет, ай молодец – перикарда – хорошо. Процесс пошел практически незаметно, миокард (мышца сердца) тоже, да, да, сердечная сумка тоже в порядке, жидкости то не было. А вот эндокард (внутренняя оболочка сердца), конечно не без осложнений, как говорят при ревматизме, болят все суставы, а при этом он кусает сердце: «Но ты не волнуйся милок, я думаю, тебя эта беда минует, ну полежать, полежать надо, хотя бы еще три месяца». Чуть не выпрыгнул с кровати, хотя с трудом шевелился.
Третий месяц, все-таки сам я, с ложкой в руке, стал есть. Ура. Жизнь возвращается. Но правой рукой не мог, стал, есть левой – меньше болела, начал учиться. Голод не тетка, научился ведь левой рукой. Стал левшой.
Было медленное выздоровление. За три месяца лежания, самое большое желание было выпить кружку холодной воды или пива. Не разрешали, но так хотелось!
Врач – старушка со стетоскопом: «Ой, молодец, ну без сучка и задоринки прошел воспаление всех оболочек сердца, уникум, молодой организм. Мне бы написать докторскую диссертацию, но стара, стала.
Потом разрешила повернуться на правый, потом на левый бок. Потом сесть, голова кружилась. Належался все-таки. А потом разрешила сесть на кровать, спустив ноги. Радости не было предела. Ушла. Попробовал сделать стойку на руках, вдруг почувствовал себя здоровым. Загремел на пол. Санитарка с больными положили опять на кровать.
В общем, начал выздоравливать. Не послушался доктора, выписался, погнался за курсом.
Через месяц снова загремел в больницу. Санитарка, да, да, звать Тамарка: «Ну, что ставили тебе этот укол, бицилин?» «Не ставили», говорю. «Ладно, поставлю 1/3 часть. Посмотрим».
Посмотрели. Спасибо ей, Тамаре Васильевне, сберегла она меня. Был озноб, сердце тарахтело, било как припадочного, отстояли от «косой», отбили. Пришел в себя. Тамарка говорит: «Похоже, ты в рубашке родился, сил не было ответить, только кивнул, да родился.
Дальше был академический отпуск на год. Затем разговор на комиссии с ректором института Игошиным Анатолием Андреевичем тоже маркшейдером. «Ну почему уходишь?». Отвечаю: «Ну, вы же видите». «Вижу, согласен». «Да, переведите вы его на машиностроительный факультет», в сердцах сказал он.
Перевели, а уже потерял 1,5 года самостоятельно, но не состоявшейся жизни.
В академическом отпуске я получил минимальную специальность, электрик 2 разряда, болел ведь.