Мастер на час 2

 

– Говорю Олейникову: что это у вашего генерала фамилия кошачья – Махоня? А он мне: у Штирлица тоже кошачья. А я: и у Чубайса? Так он обиделся!  Он бы мне еще князя Мышкина привел.

                Возможно, и Веронике нужно совсем другое  общение, и ее душа жаждет глубокого понимания.  Но серьезный разговор не получался уже оттого, что  и не входил ни в чьи планы.  Попить чайку, чуть-чуть расслабиться и бежать дальше. Привычка жизнью нам дана.

                – Давно бы вызвала мужика на час! – укорила Вероника, измучившись от того, что долго не видит своего прекрасного отражения. – Твой Алексашка перед Америкой не мог уж ручки приложить! Подумаешь, ГОЭЛРО! Розетку не  починил, белая кость.

                Обличительница немного спутала. Не розетка, а выключатель в кухне портил нервы Софье Андреевне. Муж ее, референт академика Веселова, не раз пенял огорченной супруге: «Ты посмотри еще раз, объясняю вроде понятно: нажала, и еще раз пальцем придержала. Вот так. Почему у меня горит, а у тебя гаснет?» На этот риторический вопрос он сам ответил однажды, пробормотав себе под нос: «Ну да, у меня ведь пальцы музыкальные, гибкие, а у тебя нет». Алексаша себе льстил. Ни музыкальных пальцев, ни музыкальных способностей он не имел. В детстве его учили игре на семиструнной гитаре, потом он перешел на шестиструнную, но подбирать мелодии на слух не научился и вскоре, аккуратно зачехлив гитару, убрал ее в домашнюю «пещеру» – так в семье называли антресоли в прихожей.

                –  Не могу я вызвать мужика на час, – в голосе  Софьи появилось отчаяние, – во-первых, от этих объявлений меня коробит. Во-вторых, Александр не просто обидится, он оскорбится.

                –  Почему?

                –  Это же ясно. Есть хозяин в доме, я его  унижу, если прибегну к чьим-то услугам!
 
        Вероника недаром ходила на курсы практической психологии к лысоватому еврею Иван-Иванычу (на самом деле его имя было Исаак Исаакович, но психологу виднее, как представляться ученикам), она перевела разговор на другую тему, а перед уходом, не отрывая взгляда от зеркала, вкрадчиво заметила:

                – Твой Александр Великий приедет обновленный, даже, я не боюсь этого слова, вдохновленный, опять за диссертацию возьмется, вот и создай ему условия, чтобы ничего не отвлекало, не раздражало. Почини все в доме и сделай вид, что так и было. Вон из крана капает. Не жалко нервов?

                Ее речь прервал телефонный звонок. Хозяйка квартиры извинилась и взяла трубку. Голос был незнакомый.

                – Софья Андреевна? Мир вашему дому. Это Екатерина. Я звоню по поручению Киры Павловны Глаголевой.
Софья Андреевна вздрогнула: Так она жива?! Слава Богу! Почти вырвались эти слова.

               Но Екатерина продолжила:

              – Сегодня сорок дней. Мы открыли ее завещание. Вам есть письмо и книга. Можно  сейчас привезти?

            Софья почувствовала мурашки на теле.

               – Да, - в полной растерянности выдавила она и продиктовала адрес.

        – Кто-то придет? – без интереса спросила Вероника. Она уже мысленно была на улице и предвкушала внимание прохожих. И Софья не стала ничего объяснять, наскоро попрощалась. Ее охватило волнение. Она быстро прошлась по комнатам, потом опустилась в кресло.
Мучило чувство вины перед умершей Кирой. Все же зря не поехала проститься. И ничего уже не изменишь.

                Катя оказалась совсем юной девушкой, с простым доверчивым лицом и смущенной улыбкой.  В белой курточке и длинной темной юбке,  в белой шапочке, она походила  на снегурочку, только настоящую, из леса,  не подкрашенную. Небольшой сверток  подала со светлой улыбкой, без какой-либо скорби.

– Блаженная кончина, – умиленно произнесла Катя, – за час до ухода Кира Павловна причастилась.
 
     Услышанное было непонятно. У Софьи пересохло в горле; скрывая оторопь, она  смогла только спросить:

               – А вы родственница?

                – Мы прихожане одной церкви.

        Вот как. Значит, Кира стала верующей.  Но что же она могла ей послать, да еще перед смертью? От волнения сердце билось громко. Неловко помолчали. Софья не решалась при гостье открывать пакет, перевязанный черной ниткой. Катя окинула взглядом стены, словно ища чего-то, перекрестилась, поклонилась:

                – Храни вас Бог.

            Софья осталась один на один с неожиданным посланием с того света. Унимая невольную дрожь, вздохнула, помедлила, прежде чем разрезать черную крепкую нить на пакете. Развернула плотную бумагу. Тоненькая книжка, сверху – сложенный вдвое листок. Почерк знаком как родной. У нее самой почти такой же, ведь их учила писать буквы одна учительница, добрейшая Анна Серафимовна.  Всего две строчки.

                «Соня, прости меня за «Овода». Хочу, чтобы эта книга тебе понравилась больше, чем «Джен Эйр».