На похороны одноклассницы Софья Андреевна не ездила. Слишком тяжело это. И так в душе хрустит от старых и новых трещин, и никто не подскажет, чем их замазать.
Весь день, когда узнала о смерти Киры, она вспоминала свою большеглазую, с точеной фигуркой однокашницу. На день рождения, кажется, на 16 лет, Кира подарила Соне свою любимую книгу – «Овод». Соня через месяц вежливо отблагодарила вручением тоже именинного подарка – «Джен Эйр». Еще фильмы обсуждали. В оценках обычно сходились. Только один раз не сошлось. Кира ушла из кинотеатра, не досмотрев комедию «Я ваша тетя», а Соня осталась.
В девятом классе возвращались из краеведческого музея, где опять много веселились – мальчишки предлагали девочкам примерить лапти, а барышни фыркали и советовали парням вооружиться рогатинами. Соня в тот день потеряла ключи от квартиры, и Кира пригласила ее к себе. Обедали, потом делали уроки. А! Еще посуду мыли! Соня удивилась: «Ты рукой? А не губкой?». А Кира ответила: «Да, так лучше. Будто умываешь кого-то». Все это Софья Андреевна с грустью перебрала в памяти, повздыхала, что детские личики умывать Кире так и не довелось, она и замуж-то не выходила. Виделись они после школы сначала часто – то в магазине, то в театре, а потом Кира уехала в маленький городок, и Софья Андреевна слышала о ней мало.
Сообщил печальную новость бывший староста класса, а от кого он узнал, Софья Андреевна не спросила, не желая длить разговор, так как Никотин (такая была фамилия старосты – с ударением на втором слоге) начал с кривлянья, с нелепых любезностей, а потом уже сказал о потере.
С незапамятных времен Софья испытывала потребность в задушевном разговоре. С кем – это представлялось в мечтах абстрактно – с кем-то вроде Льва Толстого или Майи Ганиной. Чтобы все о себе рассказать. Под словом «все» скрывалось что-то тоже не совсем четкое. Она и сама не понимала, в чем хотела открыться. Наверное, это как больная челюсть.
– Какой зуб болит?
– Не знаю, все ноют и стонут.
Врач в белом халате или врачиха в розовом костюмчике блестящей, слегка пугающей штучкой стукает по каждому и – вот он, который измучил болью. Сейчас вылечим, а не вылечим, так вырвем.
Нет, не встречалось такого человека, кто выслушал бы, и простукал, и нашел больной нерв, и исцелил. Вся добрая общительность Софьи Андреевны была скольжением по изящным, благородной древесины мосткам. А море с его волнами то тихо шелестело, то бурлило, то кололо несчитанными песчинками под этими дощечками, украшенными словами, словами, словами. Да еще знаками препинания – безропотными вассалами старшего корректора издательства «Фолиант» Софьи Андреевны Шатровой.
Профессия научила Софью вникать в мысли других людей, понимать, что они хотели сказать. Но никому не приходило в голову выслушать ее саму, а авторы, конечно, не могли догадаться, почему Софья не любит срезанных цветов. Да потому не любит, что знает: скоро они завянут абсолютно так же, как завяли ее девичьи надежды на жизнь прекрасную и возвышенную, и она своими руками бросит чудные творения природы в мусоросборник и вымоет руки. Авторы проницательными не были и в день получения откорректированной рукописи цветы приносили срезанные.
Иногда Софье казалось, что ее понимает Моцарт, особенно, когда слушала 23 концерт. Но она не всегда его понимала. Чего пляшет?
Сейчас она сидела в уютной кухне с бежевым гарнитуром, инкрустированным финифтью, и в полутьме, при свете большого аварийного фонаря потчевала приятельницу. Брусничное вино в узких бокалах напоминало два термометра, в которых столбики постепенно снижаются. Впрочем, снижались розовые стерженьки неравномерно.
Вероника – скорая в движениях и словах брюнетка с начальственными нотками в голосе примчалась из салона в полном восторге от новой стрижки и пыталась теперь поймать свое отражение то в темном окошке, то в боках серебряного чайника. В полутьме хорошего отражения не получалось, и это вызывало досаду гостьи.К возвращению домой волосы она пригладит и завяжет узелком.Так завещала ей мама. Домой очень красивой не приходить. Все мужчины потенциальные Отелло. Вероничке было шесть лет, когда папа убил из пистолета маминого начальника. Он думал, что мама прячется в спальне руководящего дон-жуана. Каков же был его ужас, когда в прихожую выскочила совсем посторонняя женщина. Она и вызвала милицию.
Папа скрыться не пытался.Дали ему 11 лет, домой не вернулся, остался в Хабаровском крае. Дочери прислал песцовую шапку. Она показалась Веронике тяжелой. Поэтому она только сфотографировалась в ней и отправила фото отцу.
Вероника считалась в издательстве самым подозрительным редактором, очень боялась пропустить плагиат и регулярно перечитывала классику, чтобы ни одной тургеневской травинки или толстовской слезинки в рукописи новоявленного писаки не проскочило мимо ее бдительного ока.
– Да что у тебя со светом? – уже в третий раз спрашивала она.
Действительно, роскошное изящество кухни резко нарушал красноглазый атрибут автодорожных происшествий. Нелепый фонарь словно выдавал сокровенные мысли хозяйки, ее молчаливый крик: Жду помощи. Глубоко-глубоко спрятано желание настоящего человеческого общения.
продолжение http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl