Я медленно открываю глаза и с наслаждением окунаюсь в заполнившее каморку солнце. На пару с морским ветром оно пропитало всё вокруг: и замшелые камни столетнего маяка, и побелевшие от соли оконные рамы, и ржавые цепи старых якорей… Оно притаилось в каждом уголке, в каждой щели. Даже древний капитанский рундук, веками стоящий в подвале, и тот нет-нет, да и дыхнет теплом южного солнца. Будто знает, что мне это чертовски приятно.
Я встаю с жёсткого топчана, медленно разгибаю поясницу и подхожу к распахнутому окошку. Свет бьёт в глаза таким напором, что кажется, он вознамерился бросить вызов владыке ветров. Я привычно подношу ладонь ко лбу, но от такого козырька мало толку. Море слепит мириадами искр. Еле слышный, извиняющийся плеск волн словно просит прощения за давешний шторм. Да, вчерашней ночью мне пришлось несладко. Грохотало так, что казалось несокрушимые валуны маяка вот-вот дадут слабину. И безжалостная громада стихии сотрёт в порошок несчастную башенку.
Но этот мир меня не трогает. У меня с ним негласный договор. Синева морской пучины его неукоснительно блюдёт. Я этому рад. И вообще стараюсь не прятать улыбку в седину колючей бороды. Не важно, что при этом делаю: вырезаю кораблики на радость деревенской детворе или сигналю сквозь бурю и гром. Но сегодня у меня особый повод — должна приехать внучка. Да, она уже совсем рядом. Через пару минут машина её матери вынырнет из туннеля, несколько поворотов по серпантину. Четверть часа, и они здесь. Да… Надо спешить.
Я медленно спускаюсь по гладким ступеням. Может показаться, что осторожность напрасна, ведь я знаю каждую выбоинку в плитах. Но привычка не расслабляться даже в полном одиночестве кажется уже въелась в мою натуру до субатомного уровня. Ничего не попишешь, я смотритель маяка. Почти пограничник! А может даже больше. Я усмехаюсь и наконец оказываюсь в самом низу башни. Старая, обитая ржавым железом дверь распахивается почти беззвучно. Я ступаю на перегретые камни, и тепло устремляется вверх, переплавляясь в непрерывный поток наслаждения. Я и сам готов раствориться в царящей благости, но сзади уже оглушает радостный крик.
Белокурое создание с воплем взлетает ко мне на руки, дёргает седую бородищу, безжалостно теребит мохнатые серебристые брови. Она их просто обожает. А я не могу оторваться от синевы её глаз. Когда её нет рядом, я то и дело пытаюсь вспомнить этот сказочный цвет. Я ищу его во всём. В предгрозовом море и в закатном небе, в пестроте цветов, усыпавших дальние склоны гор и в отливе чешуи выловленной рыбы… Ищу и не нахожу. Ибо нет в этом мире ничего даже близко похожего. Кому-то может показаться такая метафора надуманной, но не мне. Я это знаю совершенно точно.
— Деда! Как я по тебе соскучилась! Мы хотели приехать ещё позавчера, но мама… — и девочка возмущённо оборачивается на мать.
Я не даю ей договорить. Смеюсь, целую и нарочно щекочу бородой. Она визжит от восторга…
После обеда мы бродим по берегу. Внучка беспрерывно щебечет о своих детских проблемах. И этим дарит мне незабываемое блаженство. Но внезапно её голос приобретает неведомые ранее оттенки. Она грустно, почти по-взрослому, спрашивает:
— Деда, а почему ты живёшь тут? Вдали ото всех?
Я внутренне содрогаюсь и понимаю: взрослеет.
— Я не ото всех вдали. Я рядом с морем. Работа, внученька, у меня такая. Сигналю кораблям, чтобы они не потерпели крушение, — важно отвечаю я, а сам теряюсь в догадках: долго ли ещё она будет выслушивать эту байку? Но девочка, кажется, пока довольна бесхитростным объяснением. Она бродит по берегу, ища затейливые камушки. А я уношусь с вихрем воспоминаний на много лет назад.
Я высадился на эту планету, когда пожар глобальной войны уже догорал. Но вооружения ещё было предостаточно. Автоматические турели ПВО изрешетили спускаемую капсулу. И аппаратура для спасения человечества была уничтожена. Но я выжил.
Погрузившись в глубины памяти, я не смотрю на девчушку. Но её мать на страже:
— Доча! Осторожней ходи по камням! Не поскользнись!
Голос матери полон неподдельного волнения. И мне это нравится. Я не оборачиваюсь, я отлично могу видеть и без помощи глаз. Вот и теперь замечаю, как женщина украдкой активирует на запястье сигнал связи с центральным информаторием. Да, она робот. Как и все. Все, кроме моей малышки.
Я в очередной раз вздыхаю. Внучка слышит. Она живо подбегает, вскарабкивается ко мне на колени и начинает рассказывать страшные сны. Я осторожно смотрю на мать. Но та, к счастью, не придаёт значения ночным видениям. Это хорошо! Рано им ещё знать. Рано! А девчушка, тем временем, вспоминает сон, что рассказывала мне в прошлый приезд. В её снах неизменно фигурирую я. Бог мой, кем она меня только не видела!
Сны, сны… Бедное дитя даже не подозревает, что это вовсе не сны. Я часто размышляю, каким был её настоящий дед. Учёный с бесконечно далёкой планеты, первым придумавший излучатель перехода между параллельными мирами. Доработать его он не смог. Их цивилизация рухнула под ударом гигантского астероида. Старик успел переместить в другой мир только внучку с ранцем, набитым своими заметками.
Беспомощный ребёнок в два счёта мог погибнуть в чужом мире. Но ей повезло. Там жил такой же дед — почти зеркальная копия её родного старика. Местная наука была не столь высока, и тамошний гений немало потрудился прежде, чем смог решить проблему межмирового перехода. Но и в тот мир пришла смерть. И опять дед спас внучку…
Это продолжалось множество раз. И везде за девочкой шла гибель цивилизации. Один из вариантов воплощений деда даже написал в дневнике, что таскала девчушка из мира в мир: “Этот ребёнок — вестник смерти! Спасайтесь! Простите, но я не могу поднять на неё руку…”
Так было множество раз. Пока бедняжка не попала в этот мир. В мир, где апокалипсис случился раньше. Люди уничтожили себя в последней войне. Не осталось никого. Выжили лишь роботы и я. И по закону невероятных совпадений, я оказался как две капли воды похож на её деда.
Кто это невзрослеющее дитя? Какая у неё роль в мироздании? Почему за ней по пятам идёт смерть? Загадки, загадки… Когда я их разгадаю? Да, и разгадаю ли?
Роботы считают меня последним хомо сапиенсом, изо всех сил оберегают и пытаются через мой геном восстановить убитое вирусом человечество. Увы! Они не знают, что я не имею никакого отношения к людям. Я такой же робот, только создан более могущественной цивилизацией. Я стою на посту у своего, никому не видимого маяка и сигналю по всем измерениям, что эта реальность заражена куда более опасным вирусом. Местные роботы о нём не знают. Но мой сигнал уже много лет режет далёкие просторы. Всего несколько коротких слов: “Будьте осторожны! Этот мир истреблён вирусом ненависти! У него нет будущего!”
Но когда я увидел это белокурое чудо… Я убрал из сигнала последнюю фразу. Это дитя вовсе не знак беды. Отныне, она знак надежды…