В детстве заставляли учить стихи. И стоя на стуле рассказывать. Коронкой стал "Кит и Кот". До сих пор не знаю, о чем речь, но на праздниках собирал аплодисменты. Само собой, совершенно не нравилось. Но со взрослыми бесполезно.
В шестьдесят восьмом школа. Там тоже стихи. Как-то задали про Арину Родионовну.
Мучился страшно. Строчки не шли в голову. Отец бегал по стенке. Вслед полез пришедший в гости Арон Михайлович. Он работал заведующим постановочной частью Челябинского драматического театра.
Пушкин - отец русской поэзии, а ты...
А я тупо пытался выучить то, смысла чего не понимал совершенно. Неужели нельзя нормально написать - Коля пошел к Ване играть в солдатики. И все. Какая разница, что в небе. Вифлеемская звезда или буря мглою. Также не разумел зачем писать красивыми буквами, раз, ставя знаки препинания, два.
Первым стихом самостоятельно пролезшим в голову стало Бородино. Брат Гоша, годом старше, рассказал. Заело. Реально выучил пол-поэмы, однако на стул более никто не звал, и в ладоши не хлопал.
Следующим, Валя-Валентина. Твердый, несопливый ритм и бешеный ветер праведной войны молодых. Огонь, страсть, порыв.
Гренада. Услышал в исполнении Нади Высоковской - ведущей актрисы тогдашнего СТЭМа. Наповал, до ночного бреда. На уроке вместо читки спел. Неправильно, срывающимся от волнения голосом, плевать. Гренада стучала революционным шагом, влекла в красные закаты, делала близким человека с ружьем. Братом.
Тогда же острым, ржавым винтом врезалось "Знаешь, Зинка, я против грусти, но сегодня она не в счет. Где-то, в яблочном захолустье, мама, мамка твоя живет..." Друнина, над которой по-молодости, по-глупости, с чужих слов, ерничал. Дурак.
"Я завещаю правнукам записки, где высказана будет без опаски вся правда об Иерониме Босхе". Антокольский. До сих пор не отпускает.
Поднятая целина. Не до конца. Школьными кусками и анекдотами про деда Щукаря.
Вообще, целина - объект шибко художественный. Другой, возрожденческий, малоземельный мастер ее выразил. Воспел. Так и назвал. "Це-ли-на". Тоже не освоил. Казалось, невозможно, хуже не бывает.
В институте "советское право". Чтобы сдать, достаточно выучить гимн. Зубрили, друг другу рассказывали, сдали. На следующий день как рукой. Союз нерушимый республик свободных... Стоп.
Схлынуло время, глазки открылись.
Это нужно срочно прочесть, говорила Ира, засовывая в походную сумку томик Толкина. Мы даж собаку Фродой назвали. Две страницы за пятнадцать дней.
Гарри Поттер. Ах, как интересно, свежо, оригинально... Три абзаца. Не лезет свежесть. Благо, младший умял. Стоит, полку занимает.
Разрыв, отрыв, сдвиг, антропология.
В глубинной Африке существует племя, где у человека самосознание включает не только тело и приписанные ему свойства, но и животных, птиц, рыб и даже соплеменников. Еще цветы с деревьями. Там нет Другого. Совсем.
Поедая мясное блюдо человек тих и смиренен. Он ест себя, ибо так устроено настоящее. Без всякого сальвадора удали, даже без ложечки.
Владимир Владимир, наш, Маяковский написал поэму "Хорошо". С кем не бывает. Не знал, чертяка, чем дело обернется. Вдоволь еды, вдоволь одежды. Сейчас о другом. О собственно хорошо или хорошизме. Эта штука, посильнее фауста.
Убежденный в собственной хорошести человек практически недоступен. И оболочка у хорошизма крепкая, броня. Чиркнул доносик, пару метров жилплощади прибавил, и сделался еще лучше. Ради правды, страны и детей. Главное, не для себя.
Хороший, это скромный носитель добра и справедливости. Здесь его правда. Но только в пределах малого круга. Собственной жопы.
Именно хорошизм делает неразличимым, банальным зло. Плохие - всегда они. И это понятно. Хороший, а на самом деле лучший, хотя об этом громко говорить не принято, постоянно сталкивается с несправедливостью, поскольку другой, который по определению хуже, живет лучше его. Хотя сам, сука, ничтожество или подлец. Если бы "там" узнали каков он на самом деле, быстро статью подобрали.
Согласитесь, лучшее, как самооценка, мертво. Его нельзя улучшить, некуда. Все олимпиады уже выйграны. Абсолютно. Поэтому оно мерило остальному. Слепо и глухо. Дорастите до меня, тогда поговорим. Обидчиво, придирчиво и несносно. Но главное, воспрещает вопрос о самом себе. Непознаваемо. Исключает даже тень намека на бытие. Не верит, и поэтому постоянно обмануто.
***
Трудно представить радость человека, прослушавшего сообщение о том, что у пациента наблюдаются инсульт, потеря сознания, паралич тела и агональное дыхание Чейна — Стокса. Но в контексте новейшей истории такие эпизоды далеко не редкость. И сосед-лимитчик Толик из фильма «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» лишнее тому подтверждение.
В начале марта пятьдесят третьего папа лежал с крупозным воспалением легких. Лечила его молодая женщина интересной наружности, но важнее, блестящего ума и широчайшей эрудиции. Эти эпитеты отец с удовольствием повторял всякий раз, когда вспоминал тот март и ту больницу. Тогда, четвертого марта, на вопрос "есть-ли надежда", интересная наружность, ум и эрудиция весело ответили - никакой, после чего папа резко пошел на поправку.
Собственно, это история о тернистых путях познания. Мартин, ненаглядный, Хайдеггер утверждал, что есть два вида мышления. Причем существование каждого из них оправдано и необходимо для определенных целей. Вычисляющее мышление и осмысляющее раздумье.
На юридическом факультете училась парочка веселых выпивох. Под новый год, за неимением денег, но снедаемые пагубной тягой, решились на благородную кражу. У бабули от старого времени чудом уцелели бриллиантовые сережки. Решили стырить, продать и пропить.
Когда украшения оказались в руках, выполз червь сомнения. Точно-ли бриллианты. Может, подделка. Страза, стекло. Вспомнили физику. Если бриллиант подлинный, то есть, сделан из алмаза, который является самым крепким на земле железом, останется целым после удара молотком, если разобьется - подделка.
Знание - сила, всяк сущий язык разумеет эту максиму. Но вот сила, взятая сама по себе, содержит ли в своей природе знание, позволяющее применять ее разумным образом. Вопрос, который до конца не разрешен на философских форумах Нижней Саксонии, Силезии и Богемии по сей день.
Сказано - сделано. Нашли молоток, стукнули - в порошок, вторую - в пыль. Не получилось, бывает. Пришлось отыскивать горючее другим путем. Отыскав, заправившись и придя в общежитие к друзьям с физфака, герои, весело хохоча, поделились результатами кристаллографических испытаний.
Мол, при царе-батюшке простого человека дурили безбожно - вместо бриллиантов стекло впаривали, сволочи. Благо, они не лыком шиты, додумались проверить. А то-бы прямо в скупке и повязали.
***
Заказов больше не будет. Никогда. Сам понимаешь, большая политика. Так говорили один за другим все заказчики. Военные и гражданские. Лаборатория, забитая сверху донизу суперсовременной техникой, лазерами, электроникой, станками и спецоборудованием, приказала долго жить. Разработки - в топку. Не нужны.
Что ты хочешь, перестройка, реформа, прогресс, разоружение, - улыбнулись в конторе. Пожали руку и пожелали счастья. Еле-еле пристроил сотрудников. По линии академии кое-какое финансирование оставалось у нелинейщиков. Троих взяли, спасибо.
Чего только мы не делали. Дефектоскопию горячего металла, сварку, резку, сверление. Разумеется, лазерное. Контроль прочности, маркировку. Это теперь на всякой бутылке номерок стоит. А тогда...
- Что делать будешь?
- В юристы пойду, перекантуюсь. Глядишь, одумаются миряне, лазер вспомнят, ракеты, самолеты.
Открыл агентство. Юридическое. Дали рекламу. Клиент пошел. Уставы для малых форм, документы на приватизацию, суды. По настоянию отца поступил на заочный. Юридический, мать его. Дважды в год сессия. Пьем с утра и до утра - сдаем зачеты и экзамены. В голове ноль, минус, но в зачетке отлично. Волшебный Рояль. На административном праве заваливаюсь по-полной. Гневный "неуд". Доктор гонорис кауза постарался.
Мало того, прочел длинную мораль. Мол, не позволит умалять авторитет, только через труп, отступать некуда... Короче, проходимцам здесь не место. Непьющий. Оказалось, учился вместе с отцом в Пермском государственном. Фамилию признал. Ну как-же, сын Юрия Дмитриевича не должен, не может, не имеет права быть раздолбаем. Он-же потомственный юрист.
Плевать. Придумал схему аренды акций. Чтоб приватизация не так сильно колотила. Директорский шанс. Доложил на заседании союза промышленников. Понравилось. Рекомендовали к применению. Катаемся по трем областям, внедряем механизм. Ровно до обеда. Далее, застолье, маты в хвост реформам, воспоминания, слезы.
В одно из межсезоний позвонил профессор. Тот, который неуд влепил. Сказал, что в Челябинске, и нужно встретиться. Приехал. Тихий, влажный, улыбчивый.
Донесли про вашу удивительную схему. Можете поделиться. Делюсь, рассказываю, отвечаю на вопросы. Слушает, кивает, цокает. Студент.
Моему другу, директору завода, нужна помощь. Их приватизируют, возьметесь. Взялся. Сделали в лучшем виде. Мэтр звонил, благодарил. Ни слова про неуд, молодец.
Административку пересдал накануне защиты штатному преподу, который ни меня, ни отца, знать не знал. Принимал в телеграфном режиме, устало поставил отлично, и отпустил без напутствий. После защиты подошел человек. Представился доцентом с кафедры административного права, предложил аспирантуру. Вас очень рекомендовали. Даже не спросил кто.
***
Пью двадцать первый день. Неделю пытаюсь остановиться. Не получается. Ни баночный джин, ни пиво не помогают. Утро как-то перекрывают, но к трем снова пересаживаюсь на крепкое. Иначе не поешь. К вечеру заливаюсь по-полной. День сурка. Мозг пока соображает. Чем дальше, тем труднее.
Знаю, уверен, выберусь. Но сейчас, когда трясет, штормит и колбасит, лихорадочно открываю новую банку. Спокойно, спокойно. Банка в час. Маленькими глотками. И сигарета - одна в час. Без рывков. На роже припухлости, отеки. Нехороший признак. Завтра никакого крепкого. Только джин. Одна банка на два часа.
Ночью начинается. Приходят. Картинки, образы, обрывки...
На двадцать третий остановился. Трясло и мотало по нарастающей. К вечеру застучало в висках. Громко. На голове обруч. Жмет. Лег на пол. Не помогло. Выпил таблетки. Продержаться бы пару дней. Ну, хоть сутки. Еда не лезет. Никакая. Утром доплелся до работы. Кофе. Сигарета.
И тут прилетели. Радужные точки. Червячки. Много. Красивые. Веселые. Кружат. Как аквариумные рыбки.
Попытался поймать одного, другого. В висках дико стучит. Еще сигарета. Снежинки, осколочки. Летят, летят, летят...
... снег, белый, искристый, свежий, слепящий, разбрызганный по воздуху миллиардами ледяных осколков, тождественных, но непохожих друг на друга, закрывал всякую близкую видимость, а неуловимый горизонт, который подступил, практически, вплотную, теперь оказался вплавленным в морозную синеву высоко стоящего неба. По санному пути, тянувшемуся вдоль кромки снежного поля, под унылые возгласы возницы, медленно плыли сани, запряженные усталой деревенской клячей. В харчевне стоял пряно-кислый дух незавершенной накануне трапезы, но было по-зимнему тихо. Пара постояльцев, сидящих в разных концах большой залы, молча смотрели перед собой, не отвлекаясь на лениво подметающего пол коридорного. Снегопад, внезапно захвативший селение, кончился, и яркое зимнее солнце немедленно встало в высокую точку, откуда хорошо видны дела человеческие...
Очнулся. Незнакомая комната. По виду больница. Нога в гипсе. На тумбочке сигареты, газировка и "Гений места" Вайля. В кресле - незнакомый мужик. С ногой, судя по гипсу, серьезно. Значит, не приснилось. Значит, реально разговаривал с матерью, врачом.
Перелом лодыжки. Еле собрали. А как сломал, хоть убей, не помню. Сейчас это неважно. На удивление, самочувствие сносное. В висках не стучит, голова ясная, трясучки нет. Ладно, с ногой после. Главное, выжил.
***
Книга бытия, это обо мне. О любом из нас. Это меня разбудило слово, и я нарек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым. Ведь тогда, когда было произнесено слово, он, неназванный, еще не знал, что называется мной. Лишь ощущал материю-радость-энергию и голос, исходивший извне.
После голос обрел носителя. Мужчину в красной клетчатой рубашке, а энергия-радость-материя распалась на отдельности. Так на свет появилось тело, улыбающаяся женщина, эмалированный горшок, коридор и кухня, полная веселых голосов. Голоса принадлежали другим, а клетчатая рубашка и улыбчивая женщина другими не были.
В восемь, лежа в травме, узнал, что взрослые, раздевшись догола, занимаются противными глупостями. В том числе, его родители. Последнее было непереносимо, ибо делало тех, кто присутствовал в его "я" изначально, другими. Такими же, как остальные. И тогда исчезли последние проблески радости-материи-энергии. Наступило темное время лет, и только голос привязывал к послушанию.
Зачем прекратил в себе ребенка, нарезал непроходимых границ, красных линий и прочей чепухи, отгородился. От людей, от себя. Кому мешал маленький, умненько-умильный Влад в беретике и синенькой курточке, с заботливо повязанным мамой полосатым шарфиком. Почему накрылся алкодуш, который исправно, иногда круглосуточно, принимал веселых друзей и особ опасного пола с загадочной улыбкой и небытовыми глазами.
Тот маятник отмахивал от сумрака подземного царства до бессмертия и второго рождения, проходя через пламенные чувства и муки отстраненности по дуге, на которой уживались успех и полная униженность, широта и недоверие, месть и самоотдача.
Кто, когда и зачем, а главное, как обуздал природу и остановил качание, унял боли и восторги, прекратил размах и самозабвение. Ответ прост до звонкой гулкости пустого коридора. И если бы это был страх или рациональный момент, куда ни шло. Но ведь нет, это не так. Кто-то нашептал неведомым словом, а наш герой благоговейно подчинился неслышимому, ибо это был зов собственного присутствия.
***
Всегда присутствует две стороны. Я-сам, а на другой - Они. В том числе, он и она. Этим многосторонность исчерпывается.
Минуту назад они - налоговая, две - семья, три - совет директоров. Вчера это было правительство. Или просто начальство. Образуется множество "они", в котором представлены все те, кто не "я".
Если человек держит других за субъектов, то есть, называет поименно, мир объемен. Есть Иван Иваныч, и с ним состою в каких-то отношениях. Официальных, к примеру. С Ольгой Викторовной в других, поближе. Ибо она симпатичная, и вообще.
Получается, перед миром стоит плоскость "они", которая привносит в отношение к Иван Иванычу и Ольге Викторовне усредненную дистанцию. Просто точка из множества. Чтобы Иван Иванович возник в качестве такового в монологе выговаривающегося субъекта, он должен выйти из "они" - сфокусировать на себе взгляд рассказчика, создать индивидуальное событие, которое без слов "Иван Иванович" не может быть высказано.
Иван Иванович всегда "он", и почти не отличим от "они". Так что должно случиться, чтобы его поименовали.
Выходит, вопрос Другого. Только в присутствии другого, и при поступлении от него вопроса, Иван Иван проступает из тени. Самому выговаривающему Иван Иванович не нужен, ибо в его представлении существует лишь мир-субъект, который не всегда подчиняется закону, наложенному на него говорителем.
Это и есть проблема. Выговаривающий себя человек с психологией, который проявляется в собственном видении только в момент говорения, и только перед лицом другого, присутствует в рассказе, как образ, отвечающий всем современным требованиям. Идентичности, уникальности-интересности, модности, экосознательности. С гражданской позицией и социальной ответственностью. И его "быть" существует только в момент говорения. То есть, тогда, когда он слышит о себе, как о человеке, который соответствует этим требованиям.
Напротив, мир-субъект, наложенные на него говорящим, требования, не исполняет или исполняет ненадлежащим образом. Мир-субъект в лице "их", "они", "он" и "она" недостаточно внимателен, благодарен, отзывчив, тактичен. И поэтому, говорящий всегда выступает жертвой. Героем-жертвой. Он все делает как надо, а в ответ сплошное разочарование. Но он, "к сожалению, хороший", и поэтому продолжает делать правильно - против общепринятой выгоды. И если у говорителя отсутствует иная достоверность, например, вера, он также далек от понимания себя, как и от понимания мира. Самое главное, от своей сверх-задачи. Не может сбыться, ибо не может "быть".
Да, он сцеплен с обстоятельствами, которые и меняются, и не меняются одновременно. Меняются бытовым образом, а не меняются в главном - человек на них не влияет, и за них не отвечает, ибо это "они". В этом смысле, картина становится завершенной. Человек в собственном видении-говорении всегда "хороший", а "они", сами понимаете, поэтому все идет, как идет.
Сбывание в судьбе возможно только в понимании того, что человек является носителем истины. В прочтении книги, которая записана в человеке, но не расшифрована, и поэтому смысл записей скрыт.
И пока человек всерьез не поверит в собственную достоверность, он не сможет окунуться, впасть в бытие, которое ему заслоняет существование, раз, самодовольство, два, и обида на несправедливо устроенный мир, которым правят "они", три.
***
Старое имя приелось, что цирк "Дю Солей", который обязательно станет мешать светлому прошлому окунаться в нововводимое будущее, если его вовремя не соскрести с пахнущей углем доски почета, не распихать по призрачным закоулкам древнего как сталеплавильная печь красного города, и не развеять по ветру, сорвавшего старую соломенную шляпу с непокрытого головой мозга железного дровосека.
Стал перебирать разные имена и понял, что ни одно не годится. Онтология не та. И правда, русская половинка, та часть души, которая завершается, завершается, завершится не может, отчетливо цепляет позади себя весь выводок начиная с древних славян и кончая народами, затерянными во глубине плоской земли. Тогда как талмудическая, мало того, не хочет работать в субботу начиная с четверга позапрошлого високосного года, уже лет сорок как требует признания в качестве победителя ветхозаветной олимпиады всего колена Данова целиком.
Как же удивился, когда узнал, что размер имеет значение. Не подумайте дурного. В отличии от прогрессивного человечества, скрепы, аки те штаны икс-икс-эль, что куплены в прошлом году близ подземного перехода у магазина "Детский мир", на ночь не снимаю.
Тогда на дворе стояло фабрично-туманное утро с примесью аромата "Кузбасс", столь характерного для чугуноплавильной столицы, круглосуточно работающей в режиме аспирации с выключенным небом. Радио передавало долгожданный, и от того волнующий остро-психологический прогноз. На сей раз речь шла о меркурианцах:
- День подходит для развлечений, активного отдыха, участия в светских мероприятиях, - вещал бархатный голос выжившего в теле-битве экстрасенса, - этот аспект помогает выразить свои чувства и интересы, прийти к общему мнению в трудных семейных и личных вопросах.
- Врешь, падла, ничего он не помогает. Если по недоразумению или с перелягу попадаю на светское мероприятие, туши свет - сразу ощущаю себя человеком десятого сорта, который везде мнит обиду или снобизм.
- В контактах поможет возросшее остроумие и хороший вкус, - продолжал стелить Глобус, - возможно новое приятное знакомство, получение положительных эмоций, подарков и похвалы.
- Вон оно как, Михалыч, сегодня будут хвалить и дарить подарки. Как же, произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду и подобию ее.
Хотя прошлые сутки истекли без серьезных осложнений, и проблемы вчерашнего бытия-сейчас, оставив позади чувство досадливой недоделанности, рассосались сами собой, ситуация оставалась незавершенной. Чего-то не хватало. Нарек-же человек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым, но для него не нашлось помощника, подобного ему.
Совсем недавно, еще в сентябре, помощница была. Ходила по квартире туда-сюда, красивая и томная, гремела посудой, требовала сменить жалюзи на шторы. Увы, в обмен на испуганную мужскую нерешительность, растворилась в ярком свете чужой земли, где прошлые сердечные невзгоды и треволнения постепенно сходят на нет, а затем и вовсе стираются из книги судеб.
Присыпанные шахтной пылью улицы новогоднего града разъедали верхнюю одежду, а деловито поспешающие автомобили по ходу взметали к небу темные клубы придорожной взвеси, что поглощало блеск и великолепие конфетно-подарочных витрин, и, одновременно, напоминало о наличии у бытия-радости обратной стороны. Обычно веселая предновогодняя чехарда на этот раз разминулась с понурой душой.
И правда, чего суетиться понапрасну. Тридцать первого зайду к маме, думалось холодным словом, откроем шампанское, помянем отца, старый год. Заодно, послушаем президента. Глядишь, возрадуемся грядущему. Неужели это все, конец вечности. И никогда не наступит новый, истинный, первый день творения, но опять повторится вчерашний - цифровой, обусловленный безликой тусклостью рациональной причинности.
Нежданно-негаданно, ровно в четырнадцать часов двести восемь частей пополудни десятого числа месяца тевета пять тысяч семьсот шестьдесят седьмого года от первого новолуния от нее поступило сообщение длиной в два слова - "как ты".
Торопливо спеша, волнуясь, пряча от материнского взгляда телефон, ответил - "умер папа приезжай", и назавтра она была рядом. И провели они на краешке земли обетованной семь дней и семь ночей не обронив слова, ибо видели, что все сказанное уже сказано.
***
Люди теперь с психологией. Рассказывают о себе с удовольствием. Долго, с подробностями. Иногда в лицах. Какую машину купил, какая была раньше, и почему новая машина, гораздо лучше той дорогой соседской.
Представляешь, день потратили, но нашли в Милане пуховик в два раза дешевле, чем здесь. Гид удачный попался - место показал.
Третьего дня делали шашлыки по новому рецепту. Такие вкусные! Гораздо лучше Серегиных “фирменных”. Он, честно говоря, вообще готовить не умеет. Только и может понты колотить.
И в этих рассказах слушают, видят, слышат сами себя. Речь, как волшебное зеркало. Человек, отражаясь в другом, выставляет себя перед собой. И видит только себя. Любуется. И все бы ничего, но... Там, в отражении-рассказе, нет никакого присутствия, никакой веры. Вообще. Даже в отсутствие. Миф о Нарциссе. Соответственно, нет и не может быть души. Только психология. Каша, заваренная на нигилизме - главном источнике современного “хорошизма”.
Не курит и не ходит к попам, не напивается вдрызг и не бьет детей. Нет, нет и нет. Этим "нет" определяется, доказывается "хорошесть". Через отсутствие "плохости". Но разве это человек, который сам по себе. Неужели этот "сам по себе" славен самостоянием. Творчеством. Совестью. Самопожертвованием. Боже упаси.
Только умением извлекать выгоду. Материальную, эмоциональную. Реальную и виртуальную. Ибо уверен - он хороший. Более того, молодец. Лучший. Неудачи от обстоятельств. Интриг, чужой зависти или неблагодарности. От других. Лучший, который заслуживает лучшего по определению, не всегда, а порой преступно редко, получает по заслугам. Другие мешают. Они виноваты. Они - это ад.
Неизменный, непознаваемый и недоступный. Ведь дальше улучшаться некуда. Всегда прав, самодоволен и тщеславен. Конечно, милосердие иногда стучится и в такое сердце. И сентиментальная слеза наворачивается. Ничто человеческое вроде-бы не чуждо. Но только в пределах собственной жопы (психологии).
Однако все названные прелести находятся вне самости. Это, господа, чужое, выдаваемое за свое. Чужое, всячески препятствующее поиску себя. Души и бога. Тени поиска, намека на поиск. Поэтому нигилист пребывает в беспросветности. Полнейший, беспримесный сумрак. И поэтому ему страшно. Мучительно, лихорадочно беспокойно.
В дырку, размером с бога, задувают страх и неуверенность. В отсутствии добра место заняло (не)доброе. Зло. Холодно. Темно. Нет себя, нет бессмертия. Ни вечного, ни настоящего. Ничего вообще. Никакой опоры, никакой реальности.
Скорей забраться в спасительный образ, позу, жест. Хоть как-то кем-то (по)быть. Пусть понарошку, не взаправду. Дырку-пустоту забросать, спрятать, заговорить. Скрыть. Прежде всего от интуитивного предчувствия собственного ничто.
Речь, как спасение. Благо, штампов, стереотипов масса. Умный интернет под рукой. Прогрессивные или общепринятые, в любом случае, психологически комфортные объяснения всего и вся. Можно ссылаться на что-нибудь умное, современное. Родом из науки. Или эзотерики, астропсихологии, кабаллы. Да, мало-ли. Важная поза завсегда в подмогу. Плюс чужой авторитет за спиной.
Оп, ситуация спасена. Не выдал себя. Вернее, свое отсутствие, ничтожность. Напротив, в который раз доказал (не)собственные крутость и хорошесть, успешность и лучшизну. Какова правда, такова и эпоха.
***
Если благоверную спросят, кто самый рукожопый, она, как человек преданный, смолчит. Даже под пытками, но...
Когда-то ейный муж был вполне. В один из маленьких дней рождений - слесарный набор. Подарили. Тисочки, плоскогубцы, керн, ключи, отвертки.
По труду - молоток. Прям из железки. Драчевой пилой. На конус, с измерениями, уголком. Сверлильным - дырку. И расточить. Закалка водой, маслицем. Рукоять - на токарном. С обтесом и ошкуриванием, травилочкой и лакировочкой. Вставить, расклинить, и готово.
На мамин день рождения отжег фанерку. Раскалял вилку и топил по точкам. Даже надпись. "Кувшин". Чтоб не перепутать. Еще - портрет кота. Тож деревяшка. Выжигал, скреб, скоблил, выдалбливал, красил. Так и озаглавил. Карандашом. "Потрет кота. Маме".
Самопалы, самострелы, плетенки. Своими руками. От и до. Пистолетики из свинца. Металлурги. Однажды Архип выстругал финку. С напильника. Школьного. Закалил, шлифанул. Наборная ручка. Оргстекло. Разноцветное. Красотища. Толкнул за трояк. Большие бабки.
Сколько музыки перепаяно, вспомнили. Колонок, радиоприемников, магнитофонов. Ми-шесть отдыхает.
Два катамарана. По журналу "Катера и яхты". Уже в качковском клубе. С Хейманом. Пришлось купить строгальный станочек. Военкомат оплатил. Парус из парашюта. Дед с войны. Два. Немецких.
Под свадьбу - кровать. Железную. Днище - чертежные доски. Поролоновый матрас. Самопал. Мать чехол шила. На бабкином зингере. По бокам досточки. Полированные. Черная, кузбаслаком крытая. Лучшая в мире. По продуктивности. Пела - не скрипела.
В лаборатории пять станков. Сверлильный, токарный. фрезерный, мотальный и сварочник. Раз плюнуть. Продукция аж до Люксенбурга доехала.
Настройка оптических схем, сборка лазеров, дефектоскопов. Микроны. Все ручками, пальчиками, волосками. Затаив дыхание. Фотографии. Больно вспоминать. Черная занавесь, красный фонарь. Ванночки. Проявитель. Фиксаж. Пленка. Печать. Сушка на прищепках.
Первую двушку насквозь продрелил. Циклевал полы, вешал полки, собирал мебеля. Из подручных палок. Шабашки. Колхоз. Комбайн перебирали в полевых. Заместо болтов сварка. Битва за урожай.
С девяносто второго за столом. Важные бумаги. Компьютер. Интернет.
Корова языком. Пуговицу с трудом. Свою. На дамские не замахиваюсь. Даже если очень просят. Благо, везде феминизмом намазано. Молоток - украшение дальнего ящика, скрытого в последнем углу темной-темной комнаты. Даж коты чураются.
А ручки, ручки - вот они. Крючки. Мужские. Мозолистые. Из-под штанги.