По следам библиотеки Ивана Грозного! Глава 19

Глава девятнадцатая  НЕОБЫЧНЫЕ  ДОГОНЯЛКИ.                Долго я неверил легендам села Бектышево. И поделом, ибо не мог здесь многожёнец  Иоанн Грозный  утопить с каретой  в сельском пруду несчастную Марию олгорукую, а потом покрывать купол деревянной церквушки чёрными полосами  сажи на яичном белке в испуге перед призраком утопленницы!  Другое дело, что вечный жених мог держать здесь до смертного часу свою очередную невесту Наталью Коростову в уединённом лесном  имении на месте будущей Талинской больницы. С помощью того же царя Симеона мог лечить от смертельного недуга кожных покровов, хотя вериться в  это с трудом. Зато о  «Тысяцкой книге» сомнений у меня не возникало, она побывала в руках предка помещиков Самсоновых,  ибо на нового самодержца  Московского  и  всея Руси  свалилась тяжкая  докука по отставке  Опричнины и по возвращению прежним владельцам земель, конфискованных теперь уже у кромешников.   Скорее всего, не обладай царь Семеон сею драгоценною книгою, то не прожил бы он 40 лет после своего отлучения от трона в году 1576-м. И повторные списки с жалованных грамот на земельные угодья отцов Русской православной церкви у него были. И пусть слепец Самсон отдал многое своему благодетелю, архиепископу Ростовскому и Ярославскому Филарету, но немало важных государственных бумаг  мог оставить себе. Время составления «Тысяцкой книги»  год 1550-й. Тогда книгочей под личиной Иоанн Васильевич стал учинять в Московском уезде новый порядок землевладения, описанный им самим под личиной Ивашки Пересветова. Вместо неверного царю боярства потребовалось верное испоместное дворянство. Но бояре имели землю, а дворяне –нет. Значит, надо было её отобрать у первых да отдать вторым. Вот почему в тот год вокруг Первопрестольной была разом» испомещена» тысяча семей «детей дворянских». Эта избранная тысяча и была записана в «Тысяцкую книгу»  и составила  ядро Московских дворянских родов. Ядро Московских дворянских родов.. Но дворянам  поместье давалось не за молитвы и не помин души. Новый землевладелец обязывался снаряжать от себя урочное число ратников, да и самому нести исправно службу государеву. Однако, и эти поместья становились наследственными или из-за гибели «испомещика» на поле брани, или из-за земной кончины в постели от недугов и дряхлости. Паче того, в дворянских семьях подрастали  наследники-недоросли, которых сызмальства записывали на ратную службу, чтобы земельный надел переходил от отца к сыну. А коль род   дворянка оставалась без мужа и без сыновей, то вдова била челом  Государю дабы «испомещину»  переписали во вдовий, «опричный» удел, да объявили наследственниым.  Тогда «испомещица» вольна была распорядиться землёю как ей заблагорассудится. Ярким примером подобной участи для земельного надела стала судьба «испоместья» переславского дворянина Алексея Даниловича Плещеева-Басманова из села Елизарово на реке Шаха. После смерти Ивана Грозного оно перешло к Петру Фёдоровичу Басманову, сыну Фёдора,  собственноручно зарезавшего родного  отца. Внук и сын опричников был такой же  честолюбивый и удачливый, как дед и отец. Опытный воин и многомудрый дипломат Пётр Басманов  настолько выдвинулся при Годунове, что оказался единственной опорой новой царской династии. Несмотря на молодость переславец получил у Бориса чин боярина и обещание оженить верного слугу на царской дочери Ксении. Обласканный Басманов клялся царю служить верой и правдой, но вдруг вместе со своим  ополчением вдруг перешёл на сторону самозванца Лжедмитрия. Семья Годуновых погибла в Москве, родича Бориса, боярина Семёна Годунова выслали в Переславль и заключили в подземую темницу.  Здесь его и уморили голодом в году 1605-м, ибо горожане кидали в яму камни, когда узник просил кусок хлеба. Перебежчик Пётр Басманов становится верным соратником и сотоварищем Самозванцу. Он несколько раз предупреждал Лжедмитрия о заговорах против него. И погиб однажды, защищая его от убийц. Можно подумать,  над родом Плещеевых-Басмановых висел злой рок, ибо все мужчины его гибли во всех поколениях. Погиб от рук разбойников младший брат Петра, Иван Фёдорович, на котором и прекратилась известная фамилия владельцев села Елизарово. Дочь последнего из Басмановых, по имени Фетиния вышла замуж за князя Сулешова, а свою  вотчину отписала в Троицко Сергиеву лавру «на помин  души» своих грешных предков. Почему в Троицко-Сергиеву обитель? Да потому, что переславские обители стояли тогда пустыми.  Ядро Московских дворянских родов… Отчего эта фраза не выходит у меня из головы?  О чём-то важном она должна мне напомнить, а  мне невдомёк. «Тысяцкая книга» – это перечень основы Московского дворянства…  Ядро…Основа… Прямо-таки наваждение какое-то! Не хватает забормотать сызнова: «И снится мне, коровка заболела»…  Московское дворянство… Переславское дворянств…  Воители… Предводители… - Ну, что? Что же ты не  можешь вспомнить, Михаил Николаевич? – укорял я сам себя,  откладывая со дня на день составление  второго письма Стерлигову. О начале неизбежной переписки между нами  я  не сомневался, хотя допускал мысль о безмерном удивлении хозяина знаменитой собаки Алисы, когда он узнает из моего первого письма, что книги из «Библиотеки  Ивана  Грозного», якобы вывезенные из Рима  византийской принцессой Зоей-Софьей Палеолог, надо искать не в подвалах Кремля, а на дне Плещеева озера, озера с царской рыбой. Карта, нацарапанная Васькой рыбаком,  с указанием места нахождения клада прилагается». «Васька и Герман! – мысленно потешался я. – Переславский рыбак и предводитель московского дворянства. А если к этому добавить, перечень основы столичного дворянства спрятаны в намогильном камне на кладбище Самсоновых, а тот,  в свою очередь, сброшен в промоину земляной плотины сельского пруда в Бектышево, то»… - Стой, Михаил Николаевич! Чего ж ты проходишь мимо очевидного? – прервал я свои весёлые мысли. – Ведь предводитель Московского дворянства Стерлигов склонил городскую голову Москвы Лужкова на поиски не «Либерии», а отдельной лишь книги, «Тысяцкой книги»! Сегодня, в канун принятия в нашей стране «Закона о земле» настоящие, либо мнимые потомки «избранной тысячи детей боярских» дальновидно продумали  выкуп у государства  наследных «испоместий». А коль московский  мэр не из их числа, то в награду за действенную помощь в розыске «Библиотеки Ивана Грозного» дворянское собрание Первопрестольной почтит  Юрия Михайловича  искомым титулом… Если не почтило уже… Не более как полтора десятка лет назад все эти «мэры», «сэры» и «херры», как обозвал их генерал Макашов, хвалились рабоче-крестьянским происхождением, а ныне похваляются дворянскими корнями… - Ну сколько раз жизнь будет преподавать тебе, Михаил Николаевич, уроки ссамообмана? – с горечью продолжал я вопрошать сам себя. – То в золотую статую Дзержинского поверил… То уверовал в газетную утку о библиотеке Ивана Грозного. А ведь поиски её – это не что иное как нечаянные догонялки за… школьным учителем математике. От воспопинания  об  этом случае настроение моё улучшилосьнастолько, что я невольно захохотал громогласно в одиночестве. Спасибо, дома я был один, в противном случае  моя супруга-врач позвонила бы  в «Скорую помощь» с просьбой выслать психиатра и двух эвакосанитаров со смирительной рубашкой  для больного. Правда, я убыл уверен, что расскажи я людям в белых  халатах про нечаянные догонялки, то они посмеялись бы вместе со мною, а в «Желтый Дом» не повезли, нет! Не верите?  А вот послушайте-ка эту историю. Много лет спустя после окончания  Калининской средней школы №1 я приехал в родное село Курпульдек в модном костюме, при шляпе и галстуке  да на личной автомашине «Жигули» шестой модели. Чего греха таить, больше всего мне хотелось поразить  своим благосостоянием не соседей, не одноклассников, ни отвергших меня когда-то подружек, а… Василия Ивановича Гордиенко, ненавистника математического принципа Даламбера и теоремы Ферма.  Нарочито подъехать к его дому и просигналить о своём визите – несолидно. Значит, оставалось ждать когда преподаватель математики, а ныне пенсионер привычно пойдёт мимо моего дома, но не в школу, а на базар. Задолго до предполагаемой встречи я открыл передний капот тёмносиней «шохи» и заступил на пост, опять же в шляпе и при галстуке… Конечно же, Василий Иванович не признал меня в новом обличии, хотя я  объяснил его равнодушие ко мне вредным характером учителя. Когда он приблизился  ко мне вплотную я как мог ехидно произнёс: - Василий Иванович, здравствуйте! Как ваше здоровье? Как дела? - Здравствуй… - не ответил, а пробурчал, если честно сказать, в ответ мне учитель-мучитель. Более того, мои одежду и шляпу я  смог показать его затылку его  сильно повёрнутой  налево голове. А мою главную гордость, новый «жигуль» он обошёл с такими  брезгливыми  движениями, будто на обочине улочки лежала в грязи свинья. -Василий Иванович, вы не узнали меня? – едва не плача от разочарования, завопил я. -Да узнал я тебя, Глибоцкий, узнал… Но некогда мне сейчас, спешу! – отвечает на бегу неучтивый педагог, сворачивая направо по тротуару улицы Центральная. От такого пренебрежения мною стыд переполнил меня от макушки до пят. - Это же надо было насолить ему в жизни столько, что он до сих пор е желает меня знать… - запоздало каялся  я, пока решение запоздало извиниться мне перед математиком за мою проделки не заставило меня побежать вслед за ним. Лет двадцать не могу простить себе  допущенную тогда дурость: стоит легковая машина под рукой, а я на своих двоих бросился догонять пенсионера.Да-а… Даже акпот, помню не закрыл, растяпа. - Василий Иванович, это не я, а Толька Жиляев насыпал вам на стул кнопок! – начал я оправдываться перед учителем, когда между нами, спринтерами, установилась малая дистанция. – А похабную песню  про вас придумал и пел громко в полночь на свеклоуборочных работах Митька Рыбаков, не я. Честное слово, я ни при чём, только и подсказал ему мотив песни «В Москве, в отдалённом районе, тринадцатый дом от угла»… Но от этих признаний Василий Иванович обернулся ко мне, с испугом глянул сквозь меня да припустил с удвоенной скоростью прочь. - Василий Иванович! Это не я обливал вас во время вашего послеобеденного сна на сельхозработах… Тимка Шаденков гнался за мной с ведром холодной воды, а  я  нечаянно шмыгнул под вашу кровать в колхозном клубе.  Знаете, Тимка-то окончил физмат Киргизского Государственного университета и теперь преподаёт в селе Быстровка математику в школе… А теорему Ферма тоже не знает! И принцип Даламбера мне тоже объяснять не стал… «Дурак ты, Михаил Николаевич, что ты болтаешь? – думаю. – Кто же так простит тебя?   Надо в чём-нибудь другом признаваться». - Василий Иванович, я ведь без задней  мысли, просто для хохмы, нарядился в платье Люськи Книжниковой и лёг на нары рядом с вашей женой  и девчатами на уборке кукурузы в селе Фёдоровка. Пацаны попросили… Вы что думаете, разве мог я в девятом классе обнимать и целовать учительницу истории? Враки всё это… Какие поцелуи, если я Екатерину Ивановну вашу ненавидел за её придирки ко мне за внеклассное чтение книг по истории? Но я  больше любил книги по математике, помните? Но убегающий от меня преподаватель с ужасом оглянулся на меня, да с удвоенной энергией убегает от меня. Ну, он понятно почему так делает, а я какого чёрта  бегу за ним вослед  со своими дурацкими исповедями? Бежал бы молча! Не иначе какое-то затмение нашло, в противном случае сел бы в свою автомашину, уже догнал бы пенсионера  да с шиком прокатил его на базар и лбратно. Вот это был бы поступок разумного и воспитанного ученика. Так нет же, бегу  и продолжаю оправдываться: - Василий Иванович, и на выпускном вечере это не я, а Колька Толстенко с разгона уселся на вас пьяного, когда вы прилегли на диван в учительской комнате школы…  Ей-богу мы не знали, что вас  аж на две недели уложили в райбольницу после Колькиного костлявого зада… Вроде и не тяжёлым он был, несмотря на свою фамилию Толстенко… Тут беглец Гордиенко взбежал на обочину автомагистрали Фрунзе-Ташкент, пролегающую через мой Курпульдек. В последний  раз с видимым ужасом на лице посмотрел в мою сторону и… рванулся из последних сил от меня прочь. - Уж не под машину решил броситься, бедолога? – испугался я  и тоже прибавил ходу… В  ту же секунду мимо меня  тихо проехал наш местный автобус по маршруту № 3  «Заготзерно-Колхозный рынок» и остановился на остановке, где счастливый Василий Иванович с радостным лицом взобрался в числе других пассажиров в салон. На меня прямо-таки столбняк напал от запоздалого прозрения: мой учитель-мучитель  смотрел с испугом не на меня, а на далёкий автобус у меня за спиной! Убегал не от меня, беспокойного ученика, а торопился к автоостановке! Не только не слышал на бегу  слов покаяния, даже не видел меня, франта в шляпе! Вот какие необычные догонялки случились у меня в жизни. И они могут повториться, но не за педагогом, а за мифической «Библиотекой Ивана Грозного»!