В первые секунды единственным порывов становится желание отскочить назад, захлопнуть дверь и кинуться со всех ног к выходу, сдерживая остро подкатывающую к горлу тошноту. Но я останавливаю себя, заставляя перевести дыхание. Желудок сворачивается тугим узлом, ноги подкашиваются.
Чувствуя капельки холодного пота, скользящие по спине, прижимаюсь к обшарпанной стене и отнимаю руку от лица, изо всех сил стараясь вдыхать воздух только носом. После темноты коридора и спальни кухня кажется залитой светом как-то неестественно ярко. Судорожно оббегаю глазами помещение, пытаясь не натыкаться взглядом на распластавшееся по полу тело. Дверь была закрыта, и язычок замка плотно входил в паз, когда я зашла сюда.
Что бы ни напало на мистера Бина, оно не могло отсюда выйти без посторонней помощи. При этой мысли сердце начинает колотиться в груди учащенной дробью. Внезапно странный скрип по ту сторону двери заставляет меня вскинуться. Я замираю, напряженно стискивая рукоятку электрошокера. Он сделан по технологии американского бесконтактного оружия типа тазера. Радиус действия выстреливающих электродов – до пяти метров. Главное – успеть им воспользоваться и не промахнуться, потому что перезаряжать мне будет некогда.
Звук повторяется: это похоже на протяжное поскрипывание рассохшейся паркетной доски, когда на нее наступают всей массой, перенося вес с одной ноги на другую. Еще и еще…
Я прислушиваюсь сквозь тонкую перегородку. Шаги в коридоре замирают в полутора метрах от двери. После чего хриплый мужской голос произносит достаточно громко:
– Если ты человек, а не тварь, выходи. Я не причиню вреда.
Голос звучит убедительно. Таким бы ораторствовать с большой площади, увлекая людей за собой, или вести прямиком в бой – настолько хочется верить ему. Несколько мгновений проходит в колебании, но я не опускаю ствол тазера. Если он там без оружия? А если нет?..
Внезапный резкий удар заставляет дверную створку задрожать и прогнуться внутрь. Механизмы защелки на выдерживают, дверь слетает с петель, пропоров язычок замка, ударяется о стену и отскакивает в болтающихся петлях.
Запорная планка болтается вместе с выломанными из паза деревяшками.
В комнату просовывается гладкий черный ствол, перепрыгивая обломки, из коридора появляется незнакомый, заросший человек в черной охотничьей куртке, прижимая приклад дробовика к плечу. Несколько секунд он пялится на меня, переводя взгляд с трупа в оборванных тряпках на полу и обратно, после чего его плечи вздрагивают и расслабленно опускаются.
– Девочка, ты что здесь забыла? – выдает незнакомец гениальный вопрос, обводя меня с ног до головы придирчивым цепким взглядом, сквозь который проскакивает какая-то искра. Смеется, что ли?
Я смотрю на него, все в том же подобии боевой стрелковой стойки, которую мне показывал Хэнк. Руки мелко подрагивают, но я надеюсь, что этого не видно со стороны.
Человеку лет шестьдесят на вид, поджарый, с темно-золотистой, словно от загара, кожей и лучистыми морщинами вокруг глаз. Темные короткие волосы насквозь прошиты сединой, двухдневная щетина на щеках и подбородке, светло-голубые льдистые глаза смотрят на меня строго, но при этом с недоумением.
– Ты институтская? – он опускает ствол дробовика. В хрипловатом низком голосе чувствуется легкий намек на акцент, который так и не убрался с годами, прожитыми в нашем городе. Искра узнавания проскакивает у меня в голове.
– Мистер Бин! Простите…
От испуга я на несколько минут забываю о мерзком запахе, наполняющем помещение, но теперь он снова проникает в меня, забивается в дыхательные пути, блокируя свободный доступ воздуха. Чувствуя, как желудок свернутым узлом подпрыгивает к горлу, я хватаюсь рукой за стену, а второй зажимаю себе рот и бегу по коридору, благо остатков самообладания хватает, чтобы забежать за ближайший поворот, а не расстаться с неплотным завтраком прямо тут же – возле ног хозяина квартиры.
Пока я пытаюсь отдышаться, стоя у двери в спальню, Бин появляется в коридоре, держа оружие в опущенной руке, и неловко усмехается:
– Надо же! Так меня еще никто не встречал. Ты откуда здесь?
– От Блейк Кортман. Что здесь произошло? Кто там?..
– Пошли, – он подходит и дотрагивается рукой до моего плеча, увлекая за собой к выходу. – Здесь не место.
Чувствуя, что немного пришла в себя, я поднимаюсь за ним на пятый этаж, ничем не отличный от того, где мы только что находились. Разве что входные двери всех квартир, кроме одной, здесь содраны с петель и валяются тут же, вдоль стен коридора, открывая вид на серые обшарпанные переплетения стен и поваленную в проходах мебель. Мистер Бин толкает уцелевшую дверь и, пропуская меня вперед, заходит следом, крепко запирая ту на навесной железный засов явно самодельного происхождения.
В коридоре и тесной прихожке темно. Вещи не на своих местах, чаще просто свалены в кучи по углам. Осколки разбитого зеркала в раме, плохо склеенные поверх скотчем, отражают слабый свет из другого помещения. Кажется, у этого типа какие-то проблемы с зеркалами. Дверь в соседнюю комнату отходит внутрь, открывая взгляду вид на несколько пыльных матрасов, валяющихся на полу и сдвинутую в кучу мебель прежних владельцев квартиры.
– Это временное жилище, – объясняет мистер Бин, пока орудует замком. – Если этот чертов запах продолжит так распространяться, придется искать другой дом. Кухня прямо, за дверью. Проходи, там чисто.
В кухне светло и, действительно, даже относительно чисто, не считая мутных потеков на окнах и комков пыли, сбившихся по плинтусам. Есть покрытый клеенкой стол с двумя табуретками, газовая плита, шкафчики, подобие раковины и умывальника на стене. На столе стоит натертый до блеска медный самовар на керосиновой топке – такие были в моде в начале столетия. Обычно их дарили друг другу как красивый сувенир, не лишенный правда прикладных качеств, но со временем их популярность спала. Видимо, за учетом громоздкости...
Самое главное – в квартире нет этого мерзкого зловония, и я наконец могу спокойно дышать. Все еще чувствуя мелкую дрожь в ногах, сажусь на одну из табуреток перед столом.
– Чаю хочешь? – мистер Бин появляется во входном проеме кухни, в сапогах и куртке, но уже без своего дробовика. Подходит к плите, плескает себе что-то из эмалированной потрескавшейся кастрюли в чашку, шумно глотает, после чего снова оборачивается ко мне.
Я отрицательно покачиваю головой. Вряд ли сейчас что-то полезет ко мне в желудок…
– Как ты меня узнала?
– По рассказам Блейк, – пожимаю я плечами. – Она часто упоминала вас в разговорах со мной.
На самом деле я представляла его себе иначе. Каким-то старикашкой, дряхлым и сухим, почти совсем немощным, с выпавшими зубами и ссохшейся кожей. В реальности же Бин оказался в куда более лучшей форме, нежели в моих фантазиях.
На нем черные куртка и штаны из полимерного водоотталкивающего волокна старой модели. Такие выпускал наш институт лет десять назад. Похоже, те разработки еще не утратили актуальности в определенных кругах. Внимательные ясные глаза с прищуром пристально смотрят на меня из-под густых бровей. Бин похож на охотника – этакого одиночку-отшельника, обитающего на заимке на краю тундры или в глухой тайге. С ружьем, самогонным аппаратом, печью и обязательными оленьими рогами на стене.
– Я уж подумал, опять кто-то из этих тварей пожаловал.
– Кто это был?
– Переродки. Те, от которых ваши военные построили стенку, – странно осклабился Бин.
Сущностями, или переродками, обычные люди привыкли называть людей, чей организм так и не смог до конца справиться с вирусом, сохранив тот в недействующей форме, из-за чего сами они подверглись большим изменениям.
Блейк рассказывала мне, да и я сама читала когда-то в научном журнале статью об эксперименте, проведенном новозеландскими учеными. Среди группы подростков, отобранных ими для исследования, наиболее склонными к асоциальному поведению оказались те, в чьих ДНК имелся ген, отвечающий за пониженную активность МАОА – специфического фермента моноаминоксидазы, ответственного за работу нервной системы.
Возможно, столкнувшись с таким проявлением повышенной бесконтрольной агрессии, мы на самом деле видели лишь пример мутагенного воздействия заболевания на организм человека. Но исследовать это до сих пор не удалось. Да и случаев таких насчитывались единицы.
А Стену на самом деле начали строить еще до катастрофы для защиты научного центра и ограничения проникновения туда посторонних.
– Они изменились, – продолжает Бин как ни в чем не бывало, с задумчивой поволокой на глазах. – Сделались как… животные. Одичали.
– Откуда они взялись здесь?
Если ситуация окажется серьезнее, чем мы предполагали, мне придется доложить об инциденте на Базу. Хотя что может быть еще серьезнее, чем убийство?..
– Не знаю. Он напал на меня в моем же доме, и мне ничего не оставалось, кроме как защищаться от нападения, – пожимает он плечами. Очень спокойно. Как о чем-то будничном и естественном.
Я вспоминаю засохшие пятна крови на полу, рой мух и тошнотворный запах, как будто въевшийся в стены, пропитавший там все насквозь, и внутри меня всю передергивает.
Что здесь вообще происходит? Неужели возможно за такой короткий промежуток времени совсем потерять разум? Сделаться подвластным первобытным страхам. Забыть свою разумную человеческую суть…
– Никогда не смогу убить живое существо.
– Не зарекайся, – с черным юмором усмехается Бин, опять подливая в свой стакан этой мутной бурды из эмалированной кастрюли. – Что ты знаешь об убийствах. Небось и своими тоже гордилась, пока всей этой ерунды не произошло с эпидемией. А они, пожалуй, еще больше народу погубили, чем последняя мировая война. Скажи, гордилась ими?
– Меня тогда еще не было… Точнее, я была маленькой.
– Вот то-то и оно. Да и ты сама разве не оглушила бы меня этой «штучкой»? Со страху-то...
Старик кивает на мой тазер, уже убранный в кобуру на бедре, и хрипло смеется снова непонятно чему.
Я молчу. Я чувствую, что у меня как-то разом пропало желание что-либо говорить, и хочу поскорее убраться отсюда, но вспоминаю про просьбу Блейк, и снова смотрю в темное, как потрескавшаяся земля, лицо Бина.
– На Базе рассказывают о троих пропавших. Из них двое – из вашего квартала. Вам что-нибудь известно про них?
Бин замирает, надолго уставившись в пустоту, как будто не услышал вопрос или просто попытался его проигнорировать. Затем тянется и проводит рукой по затылку, взъерошивая волосы, откидывается назад, глядя сквозь мутные окна на пустынную заросшую улицу.
– Всякое говорят. Сейчас народ отчаянный. Кто в леса уходит и там пропадает, кто по иной глупости. А все равно лучше, чем здесь загнивать.
Я молчу. Он опять пытается спровоцировать меня на спор о вреде научных технологий. Это дело обычное – что у людей постоянно вертится на языке только то, что занимает мысли.
– Еще был подросток. Джессел, с Базы. Он сбежал, и Блейк думает, что дело…
– Знаю его. Хороший парень, – перебивает мистер Бин, по-прежнему не глядя в мою сторону. – С таким и в бой, и в жизнь, и на свадьбу, и на похороны. Умеет жить по-настоящему. Не то что вы… Давненько я его не видел.
– То есть вы хотите сказать, что его здесь нет? – уточняю я.
– Это значит, я хотел сказать, что давно его не видел.
Он пренебрежительно морщится, как будто вспомнил или подумал о чем-нибудь неприятном.
– Мы еще погрязнем в своем невежестве. Еще хлебнем страданий и страхов. Господь все видит. Он всемилостив, но настанет день, когда Он обрушит на нас свою карающую десницу. Всякий узнает, чем заканчиваются попытки управлять чужой жизнью. Мир погрязнет во мраке, и наступят темные времена…
Он слегка покачивается на стуле, подпирает ладонью голову. В глазах появляется осоловелость. Только сейчас я понимаю, что на самом деле старик Бин чертовски пьян.
Я подхожу к плите, рядом с которой стоит наполовину пустая кастрюля, накрытая крышкой. На потрескавшейся эмали сбоку выведен цветочек фиалки. Я вспоминаю скатол и чудовищное тело, распростертое на полу, и мне снова становится дурно.
Поднимаю крышку, осторожно принюхиваясь к содержимому. Самогонка. Кислый густой запах ударяется в нос, и я быстро возвращаю крышку на место, потихоньку делая несколько шагов в сторону выхода. Мистер Бин все еще не оборачивается.
Я одергиваю куртку, хлопаю себя по карманам и вдруг натыкаюсь на сверток, отданный мне Блейк на Базе. Я почти забыла про него за время своего пребывания здесь.
– Это вам. Лекарства, о которых вы просили…
Никакой реакции. Я кладу пакет на стол, еще пару секунд стою в дверном проеме и наконец разворачиваюсь, собираясь уходить.
– Подожди, ты сама не откроешь, – он встает со стула, шаркая тяжелыми сапогами, медленно идет в коридор, где около минуты возится в темноте с замком, отодвинув прислоненный к стене дробовик.
Я стою, спокойно опустив руки. Но ни на секунду не забываю о находящемся в кобуре тазере. Один выстрел на несколько секунд вызывает нейромышечный паралич, прерывающий возможность мозга контролировать тело. В случае чего у меня будет возможность сбежать отсюда.
Замок отходит в сторону, мужчина открывает дверь, чуть придерживая ручку, и несколько секунд смотрит на меня с прежним насмешливым, немного покровительствующим выражением, сквозь которое проскакивает виноватость.
– Спасибо. Спасибо, что принесла…
– Пожалуйста.
Он все еще держит дверь рукой.
– Как тебя зовут?
– Зои.
– Джон Бин. Я лишь хотел сказать, что тебе стоит получше приглядываться к тому, что происходит рядом. Не надо меня бояться. Приходи сюда, когда будет угодно, я всегда буду рад тебя видеть. Хорошо?
Я молча киваю, делая шаг к выходу. Внезапно Бин протягивает руку и хватает меня за рукав куртки, как бы надеясь задержать еще на секунду. Я поднимаю взгляд, и несколько секунд мы молча смотрим друг другу в глаза. Мне кажется, или я вижу в глазах этого человека что-то вроде отчаяния. Глухого. Тоскливого. Но тут же наваждение пропадает за кривоватой беззлобной усмешкой и растянувшихся от улыбки морщинок вокруг глаз.
– Приходи, – повторяет он. – Приходи, я буду очень рад. И передавай привет Блейк.
Я выхватываю рукав и торопливо спускаюсь по лестнице, все еще чувствуя на спине провожающий взгляд. Кажется, это я больше никогда не захочу сюда возвращаться…