Infractions and hesitations.
Кто-то уже минуту нависал за плечом. Лиза чувствовала это, или, скорее, видела краем глаза тень. Но почему-то не оборачивалась. Зачем? Сейчас отойдет. Она не любила так вот знакомиться. Все удачные знакомства, завязанные таким образом, пришлись на первые две недели после приезда в Австралию. Много лет назад. А теперь все обыкновенно сводится к довольно-таки неинтересным разговорам. Вроде это известно. Но почему-то замерла в ожидании.
Наконец, за спиной раздался голос. Точнее – сперва кашель. А потом – голос. С какой-то странной оттяжкой и фрикативным г. Это когда смычка неполная.
- По-русски читаете? Так все русские друг с другом знакомятся. А зачем спрашивать? И так видно. Последнее время интересные русские книжки попадались редко, видно, все перечитала из немногих доступных источников. Но сейчас как раз она взяла одну с собой.
Спрашивающего бил сильный кашель. Может, у него припадок? Просто простыл? Лиза оглядывалась по сторонам. Какого черта она сюда приперлась? Ведь сколько раз говорила себе и другим, что терпеть не может подобных мероприятий. А тут не просто мероприятие, концерт с русскими песнями и стихами. Стараясь сосредоточить внимание на сцене – удавалось ей это с трудом – Лиза думала, что, вот ведь, приходят. Слушают, читают. Несмотря на все разговоры о. И какие добрые тексты. Больше всего ее поражала в этих текстах доброта. Почему-то у нее самой получались тексты недобрые. А тут – все добрые. И очень часто о любви. Если человек захочет сказать о чем-нибудь еще, у него может получиться недоброе. И не такое лиричное. Где, например, все эти люди работают. Где живут. Большинство, как-то это ясно, нигде. В смысле не работает, но живет, естественно, где-то. Почему бы об этом не написать? Как какие-нибудь белогвардейцы и иже с ними. Русские американцы. Писали. Но тогда может получиться недоброе. Поэтому это в литературу не просачивается.
- Почему бы об этом не написать? – спросила она соседа слева.
- Писать по-английски... – задумчиво протянул сосед. Поперхнулся. Это разве Набоков только.
- Почему по-английски? Разве вы видите здесь какую-то связь? Я имею в виду, о чем и как? На каком языке? – Лиза бросилась в бой, объясняя, что таких людей, на самом деле, было много, хотя, возможно, в других частях света. И между прочим, почему, если о социальном, то по-английски? Разве здесь есть связь?
Странно устроена ассимиляция в наших краях. Может быть, это как-то связано с тем, как они воспринимают изучение языка ваще. В смысле австралы. Чем хуже воспринимают, тем труднее и медленнее все процессы вокруг. А чтобы представить себе, как именно, достаточно вспомнить, что, например, теленовости на французском языке бывают у нас по утрам в девять часов. Почему в девять? По кочану. В это время школьники, студенты, и все, кто к ним имеет отношение, где-то отсутствуют, учатся или доставляют кого следует к месту учебы и, следовательно, слушать новости не могут. Бог знает, зачем это сделано, вроде французский довольно распространенный в ихних школах язык, так называемый LOTE, languages other than English. Могли бы сделать теленовости на французском доступными массам, но сделали наоборот. Нафиг баловаться всякой ненужной нормальному австралу ерундой.
Лиза слушала добрые стихи и почему-то вспоминала французские новости. Как неудобно их смотреть и слушать. В девять часов она еще, как правило, спит, а раньше водила ребенка в школу. Ездила в университет. Потом ходила на работу. Теперь спит. А кто не спит... Кто не спит, и сидит в это время дома, и ничем с утра пораньше не занят, тот, наверное, смотрит.
Отхлопали последние жидкие хлопки. Лиза протеснилась к выходу. Выбралась наружу и, прокладывая себе в толпе путь к автобусной остановке, услышала кашель. Тот же самый. Откуда он раздавался? Похоже, из канавы рядом с автобусным расписанием.
Лиза присела на корточки и заглянула в канаву. Может, это эпилепсия? Ее вокруг много и даже существуют специальные опшопы для сбора средств в их пользу. Что-нибудь еще? Кашлял тот самый, с кем она доброту литературы обсуждала.
Интересно, она должна оказать ему первую помощь? Duty of care и все такое прочее. Как человек, чьей трудовой обязанностью долгое время было ухаживать за инвалидами, она являлась держателем first aid certificate. Умела, значит, в первом приближении делать перевязки, искусственное дыхание захлебнувшимся и всякое такое. Существует duty of care и существует в пару ей, смежное понятие dignity of risk. Это о том, что рисковать все-таки стоит. Достойно и хорошо, если хочешь. Как это у них называется? Что-то такое develop. Skills. Мысли от всех этих занятий, думала Лиза, становится короткие и какие-то смутные, путаные. Надо, наверное, отправить его домой, решила она и взмахнула рукой. Подозвать такси.
- Вы кто? – спросил кашлявший. – Просто добрый ангел какой-то.
Вместо ответа Лиза вытянула из кармана визитку и всунула а протянутую руку. Интересно, он это заметил? Надо же, как людей, бывает, трясет. Интересно, что это?
Она побежала к метро. По дороге чуть не купила Ubereats. В последний момент передумала. Лучше съесть большую миску нудлов, с чем нибудь вкусным, вроде пророщенной травы, спраутс, или курицы. А можно и с тем и другим. Почему-то вдруг стало ясно, что когда захватываешь чопстиками кусок чего-нибудь вкусного из этой миски, чувствуешь себя тем, что раньше называлось европейцем. Хотя это совсем наоборот. Но уж так устроена жизнь в нашем углу. Это, смешным образом, похоже, а может только в русском сознании? Ее собственном и еще пары таких же misfits, как их называют, чудаков, то есть. А у обычного человека эта ценность отсутствует вовсе.
Очень скоро Лиза обнаружила, что новый знакомец, Ник, живет недалеко. И время проводит странно. По утрам, а иногда и вечерам, его было видно из окна. Утром Лиза видела, как он с огромной пластиковой сумкой в шотландскую клеточку, из тех, что предназначены для переездов, шествует от своего дома к сараю. Сарай стоял недалеко. Совершив несколько таких рейдов – сумка казалась полной – Боже, что же там такое? – и тяжелой – покончив с этим, Ник усаживался на крыльцо пить чай. И все время сильно кашлял. Временами его била сильная дрожь.
Чай, обратила внимание Лиза, был не простой, а травяной. Или, пожалуй, не травяной, обнаружила она, присмотревшись, а из специальных грибов. Есть такие специальные чайные грибы. Вроде как мухоморы для галлюцинозелья, но хорошие. Лечится, подумала Лиза. Интересно, от чего. Действительно, очень интересно.
Прошел день и два, и наконец, она решила, что пора же что-нибудь выяснить.
- Меня Лиза зовут, - произнесла Лиза светлым радостным голосом, перегнувшись через забор. – Как дела? Помните, я вам свою визитку дала?
- Разве это были вы? – человек смотрел совершенно неузнающим взором. В то же время он шарил рукой в кармане, видимо, искал ту самую визитку. Похоже, так и не нашел и опять вперил в Лизу неузнающий взор.
- От чего лечитесь? – еще раз спросила Лиза веселым голосом. Человек что-то промямлил. Что?
- А это что? – Лиза показала на грядку. – Гомеопатия?
- От гомеопатии не может быть толку, - серьезно сказал человек. – Сами подумайте, как он может быть. Ничтожно мелкие, микроскопически незаметные частицы разных веществ не могут оказывать воздействия на организм. Ни на что ваще.
- Я не знаю, - растерянно сказала Лиза. – Я в этом не понимаю, а вы? Может, их что-то усиливает? Резонанс? Откуда мне знать? Так это у вас что? – она опять показала на грядку с грибами. Грибы были красивые и разные. Красные, коричневые, черные и белые. Некоторые в крапинку, губчатые и пластинчатые.
- Это? – человек оглянулся на сарай. – Где?
-Да вот же, вот. – Для ясности Лиза сорвала верхушку какого-то гриба и растерла в пальцах. Сушите? Едите или варите и отвар пьете?
- А между прочим, вы знаете, - ни с того ни с сего сообщил ей человек, - что русского врача совсем нетрудно найти. Я место знаю.
- Зачем он мне? – возразила Лиза. – Разве что я что-нибудь такое очень русское и историческое захочу с ним обсудить. Мои отношения с родителями. Или мои сложные мысли и чувства в период экономическим реформ. Непосредственно перед моим отъездом. Но они обычно этого обсуждать не хотят, по-любому. И не знают часто, потому что уехали в детском или подростковом возрасте. А иначе, зачем?
-Почему историческое? – не понял человек.
- Ну а что еще? – не сдавалась Лиза. – Дело не в языке, а в системе. Если вы ею вообще не владеете, страховками например, не интересуютесь или не знаете, как пользоваться, вам язык не поможет. Хорошо бы мне, или, я имею в виду, такому русскому субъекту вообще, это кто-нибудь рассказал получше. С примерами.
- Почему язык не поможет? – Человек явно не хотел верить. И похоже имел в запасе какой-то контрпример. Лиза чувствовала себя почему-то виноватой. Между прочим, в некоторых академических средах специально изучают, как взаимодействие с врачом, говорящим на вашем первом языке, может положительно сказаться на результатах вашего лечения. Удивительно, почему никто не изучает, как такое изучение влияет на ваше взаимодействие с этим и любым другим эскулапом.
- Вот потому-то им так трудно экзамены сдать, - сказал человек. Лиза виновато вздохнула.
- Почему потому? Вы себе пользы хотите или поддержать кого-то?
Может, впрочем, для кого-то это одно и то же. Представить себе это было трудно, а вдруг?
Человек опять воровато оглянулся на сарай.
- Что же он там держит? – еще раз подумала Лиза. – Вот бы подкрасться незаметно, и посмотреть. Но незаметно не получится. Окна у него выходят как раз на эту сторону и весь вечер свет горит.
- Вообще, - сказала она поучающим голосом, - надо не мечтать о русскоязычной медицине, где она, а где вы, а ассимилироваться. По-настоящему. А не мечтать. А если бы вы не мечтали, а ассимилировались, мы бы с вами сейчас не разговоривали.
-А что бы делали?
- Не знаю, - запальчиво ответила Лиза. – Неважно, что-нибудь другое. Может, я крестиком бы вышивала. Или еще что. А так, я русский доктор, русский доктор. Кстати, хотите шараду. Первое прилагательное цвета, а второе название птицы. Ну?
Человек наморщил лоб, но так и не отгадал.
- Подсказка, - сказала Лиза. – Из птицы варят бульон. Ну? Она бывает этого цвета, когда мороженая. Ну?
Ей смутно помнилось, что когда-то пару лет назад она даже зарифмовала эту шараду, но как именно, она забыла.
- Курица, кура. – догадался человек. – Синекура, - догадался он совсем.
- Точно, - подтвердила Лиза. – А между прочим, продолжала хвастаться она, - эту загадку можно перевести. Только вместо курицы будет cure. А вместо сине надо взять латинское слово.
- Какое латинское слово?
- Например, sine. Это значит без. Слышали, conditio sine qua non? Тогда синекура будет sine плюс cure. Здорово?
Лиза попыталась вспомнить, какие же там были стихи, соответствующие этим двум шарадам, парным, но не вспомнила. В конце концов, раз они так быстро забылись, значит не были хорошие. Так считается. И добрые тоже не были. Или все-таки были? Она мельком подумала, что не все, наверное, согласятся считать, что между синекурой и ассимиляцией существует какая-то связь, хотя ей лично она очевидна. Ну да ладно уж.
А может, придумать их опять? Шарады в стихах про синекуру? Слово сине. Слово сине напоминает, прежде всего, о Дикинсон. The brain is wider than the sky и тому подобное. Но не вставлять же ее в шараду? И почему-то она всегда вспоминает, когда видит слово sky, о лыжах. Пишется почти так же. Когда-то она даже попробовала эту строчку перевести. Как небосвод моя безмерна голова. Безмерна, безразмерна. Нет. Хотя размер, между прочим, отчасти удалось сохранить. Но не вставлять же это в шараду? И потом... небосвод раза в три длиннее, чем sky. Который, в свою очередь, всегда почему-то напоминает о лыжах. Может даже это однокоренные слова. А может так? Cине напоминает о цвете неба. Некоторые даже утверждают, что это и есть значение слова сине. Какого цвета небо. Над Канадой небо сине. Мой первый слог и слог второй – какого цвета небо над Канадой. Оно ложится темною помадой. Куда ложится? Ладно, куда-нибудь, можно потом придумать. А третий и четвертый слоги – птица. Без этой птицы жить нам не годится. Что-нибудь в таком духе.
Теперь осталась та, вторая, которая cure, но вместе c sine. Может, бросить это дело? Что она потом собирается делать с этими шарадами? Даже загадать их кому-нибудь будет не так-то легко. Потому что по-русски мало кто понимает. И латынь они плохо знают, если это вообще бывает. Без мотивации как-то неохота. Ни придумывать шараду, ни ее записывать. Главное, неожиданно сформулировала для себя Лиза, отбить у человека мотивацию. И тогда можно смело рассчитывать на то, что он перестанет делать то, что не требуется. Ну, или почти перестанет. Время от времени ему,человеку, возможно, удастся урвать где-нибудь кусочек мотивации. И в пропорцию он будет делать то, что не требуется. Sine. Есть, конечно, слово zine. В смысде magazine. Но оно пиштся с z и произносится по-другому. А можно так. Почему, собственно, слова, из которых составлена шарада, должны следовать друг за другом? Совсем необязательно. Можно вставлять их друг в друга. Есть, к примеру, длинное слово – secure и короткое – in. Если вставить короткое in в длинное secure , будет sinecure. Теперь осталось только сказать это стихами. Secure, наверно, должно напоминать о security. Или это называется у них как-то по-другому?
Через несколько дней Лиза все-таки как-то добралась до сарая и заглянула внутрь. Пришлось посветить фонариком в окно. Там оказались столы, то ли два, то ли три, в темноте она не разглядела. А на них компьютеры, и еще какие-то удивительные приборы, больше всего похожие на насекомых. Но электрические при этом, то есть заводные. Бабочки, стрекозы, божьи коровки, и, естественно, пауки. Свалены штабелями, и просто так расставлены на столах. Больше всего ей нравились божьи коровки. Она где-то уже такое видела. Когда нажимаешь на одно из пятен, крылья раздвигаются, и на каждом возникает по экрану. На правом текстовый, чтобы писать слова, а на левом крыле – для картинок. А можно, если хочешь, поменять местами. Если нажать на другое пятно, выдвинутся не крылья, а подкрылья. Но что там можно делать на подкрыльях, Лиза точно не знала. Кажется, то же самое? Но для чего они тогда? Но выглядит здорово и легко в сумку округлой формы положить.
Только вот зачем все это здесь? Сломались? Или, может быть, на них какая-нибудь секретная инфа? Но гаджетов было много, все разные, бабочки самые красивые, и навряд ли все сломались. А секретную инфу не все ли равно, где держать, если ты все равно включаешь все это в розетку? Так говорят. Так зачем же? Ответ был где-то близко, но чувство было такое, что он, как скользкий кусок мыла, все время ускользает из пальцев. Решив, что ответ, должно быть, придет сам собой, просто вдруг станет очевидным, Лиза попыталась обойти дом вокруг. Это было не так просто. Задний двор загораживал высокий забор. На переднем дворе росла пара деревьев, по виду фруктовых. Прислоненный к стене, ржавел старый велосипед. И в самом центре красовались три грядки с грибами. Похоже, это успокаивающие грибы. А может, также антисептические? Все эти штуки имеют много разных свойств. Панацея. Красивое слово. Гораздо интересней, подумала Лиза, как дошел он до жизни такой? Кашель. Судороги. Может простудился? Заразился? Инфракция, каких так много зимой. Между прочим, австралийской зимой инфракции другие. Не такие, как в северном полушарии. И это только естественно, чего еще можно ожидать? Но тогда зачем компьютеры и электрические насекомые в сарае? Вот оно. Эврика. Электрические насекомые в сарае, потому что боится. Чего же он боится? Интересно, бывает, что он их приносит обратно? И даже если он их почему-то боится, а это очевидно, достаточно заглянуть в сарай, то это еще не значит, что дело в них. Фобия, и все. Хотя... Как же все-таки узнать, в чем тут дело, то есть причина?
Лиза решила, что для того, чтобы узнать, в чем же дело, надо поставить эксперимент. То есть как-то исключить одну из возможных причин наблюдаемого эффекта, в данном случае, судорожного кашля, и посмотреть, что будет. Одну он уже исключил. Снес электрических насекомых в сарай. А вот как исключить вторую? Инфракции? А может, наоборот, он хочет ее включить, в качестве возможной причины? И для этого свел с ней знакомство? И если да, то зачем? Действительно, зачем? Ей казалось, что по коже бегают мурашки.
Как еще можно понять, что происходит? – продолжала ломать голову Лиза. Нужно ислючить все возможные агрессивные воздействия. Все нельзя исключить, тогда, наверное, только те, которые хочешь проверить? А может, и возможные полезные воздействия? От того, на какие полезные воздействия поддается заболевание зависит его природа. Точнее, наоборот. От природы заболевания зависит, на что оно поддается. Где-то она подобное слышала. Или читала. И что же из этого следует. В смысле грибов? И насекомых? Какие еще у нас есть полезные воздействия? Есть лекарственные грибы. И сложенные в сарай электрические насекомые. Наверное, чтобы не подвергаться. Чему там от них можно подвергаться? Правда, в газетах пишут и по телевизору говорят, что электрические насекомые действуют только на инфракции. Или это грибы? Грибы действуют на инфракции. А электрические насекомые являются потенциальным и реальным источником электрических же хезитаций, потенциально опасных. Значит, грибы действуют на инфракции, а на хезитации ничуть. Так, во всяком случае, считается. Значит ли это, что если дать ему гриб, и состояние улучшится, то это была инфракция? А ни в коем случае не хезитация? Получается, что так.
А может, это то, что называется эффектом плацебо? Если человек не верит газетам и прочим разнообразным сми, то эффект будет работать наоборот. Или совсем не будет работать. Там пишут одно, а с ним будет происходить наоборот? Или совсем несвязанные вещи?
Пытаясь себе представить, каким образом можно было бы отделить воздействие возможных инфракций от электрических хезитаций, производимых электрическими насекомыми, Лиза наткнулась на газетную статью. В ней говорилось приблизительно следующее.
There is a lot of new research looking at the origin of some new infractions, especially the ones affecting the respiratory system and the lungs, and the way they respond to a range of different treatments, ranging from teas infused with medicinal mushrooms to elimination of all excessive hesitations in the environment, produced by electrical insects. It’s been found that people whose below the average performance of respiratory system is likely to be caused by infractions, rather than hesitations, are more likely to respond to medicinal mushrooms. Positive response to mushrooms correlates positively with being a non-smoker and also with not being too much exposed to hesitations produced by battery-powered insects.
Интересно, подумала Лиза. Ей было не совсем ясно, это уж как всегда, что с чем коррелирует и даже не совсем понятно, понятно ли это было тому, кто писал.И не совсем понятно, было ли понятно писавшему, что ему непонятно. Но дело не в этом. Если она теперь наестся лекарственных грибов, будут они на нее действовать иначе? После прочтения этого текста. И если да, то насколько? А эти, божьи коровки. Если, скажем, всех электрических жуков их окружения убрать, то... И не курить... Но есть грибы... Она попробует, обязательно попробует. И если хочешь добиться результата, нужно ли сперва определить причину? Или будет все равно приблизительно одно и то же.
Вст. 1, 2 и 3 здесь (стр.4)
Все-таки странно мы относимся к чужим творческим порывам. В смысле, они относятся. Лиза в этот период жизни бросалась от одного крафтового увлечения к другому, тоже, обыкновенно, рукодельному. И как-то научилась вязать крючком. Все, кроме носков. Носки она почему-то все время откладывала. Но могла, например, связать cozy на чайник. Как она, кстати, будет? И просто так, цепочку кроше неопределенной причудливой формы, в которую в самых неожиданных местах были вкраплены бусины, кристаллы и другие интересные предметы, вроде сучков и коряг. Можно связать огромную цепочку и, если покрыть ее специальным составом, будет замечательно держать форму, - поделилась она с Ником. – Просто настоящая скульптура. Я такое на выставке видела. Огромная сетка, твердая, а в середине – кольца, кольца. Из какого-то цветного прозрачного пластика, а смотрится – блеск. Красотища.
- Это совсем другое, - отреагировал он.
- Другое, чем что? – не поняла Лиза.
- Другое, чем твое вязание.
- Почему? – обиделась Лиза. – Это же очевидно похоже. На вид и по структуре. Просто то, что я там видела, больше и его обмакнули во что-то, чтобы форму держало. То ли резин, то ли смола, то ли клей. Нужно просто дольше вязать. Если заставить несколько человек, то быстро все свяжут.
Про себя она подумала, что как же, все-таки, им не хочется, чтобы мы делали хоть что-то, отдаленно напоминающее искусство. Интересно, почему? Так же сильно, как мне этого, наоборот, хочется. Или даже сильней? И что это, интересно? Проявление этой, как ее, соревновательности? Competitiveness. Но он ведь не вяжет крючком. Хотя, может, в уме и вяжет. И это так вот проявляется.
Сколько вообще всего в нашей жизни мотивируется тем, что существуют какие-то суперценные понятия. Вроде наук и искусств. И даже если человек к этой конкретной их отрасли абсолютно равнодушен, в смысле оценить, не восхищается вязаными скульптурами, к тому, чтобы кто-то примазался, он может оказаться совсем не равнодушен. Есть суперценные занятия, типа науки и искусства и, наоборот, разные касты, допустить занимание которыми этими занятиями, ну, в общем, вы поняли, нельзя. Низшие касты, типа женщин и эмигрантов. И супернизшие, типа пересечения двух уже и так низших каст.
А хорошо бы, размечталась Лиза, прицепить к такой связанной крючком сетке кроше электрические лампочки. Чтобы повторяли тот же узор. Вот будет красиво. Ничего невозможного в этом нет. Бывают fairy lights крохотные, на таких тонких проволочках. На что это будет похоже? Наверное, на нейронные сети или что-нибудь такое. Вот если бы еще можно было их кому-нибудь в голову вживлять, - продолжала она мечтать. Какому-нибудь такому борцу за кастовую чистоту наук и искусств. А может, это уже и так делают? Надо только узнать, где и как. Препринять небольшой research. Мы ведь на редкость мало знаем о существующих возможностях, технологиях и процедурах. Точно. Сейчас она все узнает. Лиза бросилась к компьютеру. Не откладывать в долгий ящик.
Порывшись в сети, она быстро выяснила, что, действительно, такую вот электризованную вязаную сеть с маленькими лампочками можно вживить в мозги. Как это делается, ей было понятно только в каком-то абсолютно метафорическом смысле. Зато она узнала, что существует специальная должность вживителя лампочек. От него зависит, сделать их поярче или потусклее, как-то они это умели делать, на расстоянии, даже не включая эту вязаную сетку в локальную электросеть, в розетку то есть. И тоже на расстоянии могли организовать короткие замыкания или как еще это называется. Чтоб батарейки сели или лампочки полопались. Назывался такой человек смотрителем ламп или попросту фонарщиком. От него зависело, какую форму придать вязаной сетке, вживленной в голову данного конкретного человека. А это, в свою очередь, зависело от результатов специального осмотра. Его называли предварительной электрической эвалюацией. Фонарщик получал, в результате такой эвалюации, полный и неограниченный доступ к тому, что происходит в голове эвалюируемого. Он был, значит, чем-то или кем-то вроде omniscient narrator. Знал о своем субъекте или субъектах, если обслуживал сразу нескольких, абсолютно все.
Правда, иногда случалось, что в процессе использования таких электрических вязаных сеток люди и их мозги менялись. Происходила эволюция. Но она никогда не вставала на пути электрической эвалюации. Существовали даже специальные guidelines на предмет того, как проводить эвалюации в условиях проходимой субъектом эволюции, но они были абсолютно засекречены. Хорошо бы получить к ним доступ, мечтала Лиза. Но как? Похоже, свести дружбу с фонарщиком – единственный реальный способ. Но тут возникала моральная проблема. Лизе казалось – что быть фонарщиком – не очень крависое занятие. Черт их знает, какую форму они придают этим своим вязаным цепочкам с лампочками и почему. И чем при этом руководствуются. Кто-то же платит им зарплату, и, небось, лишает новогоднего бонуса, если форма какая-то неправильная. И продвижения по службе. Может, конечно, это и не так совсем, кто знает. Ведь все большой секрет. А может, среди них попадаются какие-то особенно благородные и чистые душой фонарщики. Обязательно попадаются. Где только их найти...
Одно из соображений, которым руководствовались фонарщики при распределении вязаных электрических цепочек, это Лиза знала, были шарады. Да, именно шарады. Шарада, если ее правильно прочесть, содержала указание на то, кому предназначается данная конкретная цепочка и какую ей следовало придать форму. В немного зашифрованном виде, поэтому, прежде чем начинать читать, следовало знать, как читать шарады. Иногда информация, содержащаяся в шараде, была, скорее, о материала, из которого следовало сделать цепочку, чем о форме. Ну и тому подобное.
Существовал специальный сборник шарад, соответствующий правилам распределения цепочек. Туда входили, среди прочих, слова brass (намекающее, естественно, на соответствующий металл) и marigold, название распространенного садового растения, тоже намекающее на соответствующий металл. А также слово синекура, в обоих вариантах, русском и английском. Это Лизе кто-то рассказал. Кажется, тот фонарщик, который принес те цепочки, которые получили по распределению ее соседи по улице. Полный список, как уже говорилось, был засекреченю.
Чтобы найти в списке шарад свое имя и приступить к процессу расшифроски зашифрованной инструкции, требовалось просто найти шараду, начинающуюся на ту же букву, что и ваше имя. А если шарад было больше, чем одна, сосчитать количество букв в имени и среди шарад на эту букву найти одну с номером, соответствующим количеству букв в имени.
Все это Лиза знала. Но с такой информацией далеко не уедешь. Как бы можно было узнать что-то еще? Вокруг ходят люди, и каждый получил свою электрическую вязаную цепочку, но вот шараду, на основании которой ее выбирали, мы, в большинстве случаев, не знаем. Хотя где-то лежит целый сборник. Интересно, как он выглядит? Рукописный? Отпечатанный?
А что если кто-то украл чужую цепочку? Какая техническая помощь для этого требуется? И нужно ли подделать шараду?
Интересней всего, считала Лиза, как они, то есть электрические сетки, распределяются. Похоже, на основе какой-то удивительной считалочки, типа эники-беники ели вареники. Вот бы ее узнать? Или увидеть своими глазами, как выбирают шараду. Кажется, маленький принц – или это был король какой-то небольшой планеты? – все время пересаживался туда – планета-то была очень небольшая – где в данный момент происходил закат. И, следовательно, зажигали фонари. Чтобы увидеть, как зажигают фонари. А можно, наоборот, пересаживаться туда, где происходит восход. И где нужно, следовательно, фонари тушить. А то можно поймать сумеречное состояние. Фонари в сумерках смотрятся чудно. Чему вот только пересаживание вслед за закатом или восходом соответствует в случае большой планеты? Типа нашей? И способ зажигания, тоже.
Лиза где-то то ли читала, то ли слышала, что паралитики, например, если им нужно что-то написать или сазать, могут делать это просто силой мысли. Какой-то там импульс электрический передается из ихней головы непосредственно на прибор, который нужно принести в движение. И приводится. Черт его знает, что происходит, если, к пример, на пути этого импульса возникают помехи. Но обычно они, видимо, не возника.т. Что-то в этом роде?
Иногда, Лиза была уверена, людям достается чужая сетка. И чужие импульсы. На основании, видимо, неправильного прочтения шарады. Хотя, вообще-то, такие выходки преследовались. Похитителей чужих электросеток находили, выслеживали и преследовали. Делалось это из некоторых обобщенных соображений порядка, а также для того, чтобы обладатели сеток не жульничали с шарадами и не придумывали слишком уж хитроумных. Или взять, например, такую шараду. The first part is what’s coming after dot. You’ll know it, I’m sure, on the spot. The second part a place to work and study, it’s where talent always buddy. The whole is what you undertake when something wonderful you make. Этот довольно-таки obscure текст должен соответствовать разгадке commit. Com плюс mit. Но если кто-то читал его неправильно, или в неправильное время, то вытаскивал как будто не тот лотерейный билет. И совершенно несоответствующую сетку. Кстати, в лотерею они тоже разыгрывались. Написать для этого много совершенно разных шарад было нелегко, и некоторые сильно напоминали друг друга. Скажем, шарада unicorn, uni плюс corn, сильно напоминала commit, com плюс mit: the first part is a place where study you and I, the second part a cereal, like rye, that is uni – corn.
Лиза давно подозревала, что Ник просто украл чужую сетку. Или поменялся с кем-то лотерейными билетами. Только вот как это узнать? И знает ли он сам? И если нет, то не делает ли это всю затею узнать что-нибудь содержательное труднее? Она старалась задавать побольше наводящих вопросов.
Иногда в светящихся очертаниях сетки можно было различить буквы. Как бывают буквы, встроенные в граффитти и прочий street art. Они становятся частью того же узора. И тогда, а это всегда были буквы, соответствующие шарадному слову, - его можно было просто прочитать. И сравнить с именем того, кому сетка принадлежала. И если они начинались на разные буквы, очевидно, имел место очевидный mismatching. Но, как правило, в очертаниях сетки разглядеть формы букв не удавалось. Удавалось, впрочем, что-нибудь, другое. Например, растения. Многие сетки напоминали формой какие=нибудь растения. Например, если в форме сетки и нельзя было разглядеть все буквы, входящие в слово marigold, можно было увидеть, вполне ясно, сам цветок с его вырезными листьями и оранжевыми лепестками. Из этого следовало, что слово, в которое, если как следует приглядеться, должны сложиться все извивы сетки, не что иное, как marigold. Следовательно, опять-таки, имя обладателя сетки должно начинаться на M. А имя обладателя сетки, соответствующей шараде unicorn, на U. Ursula, например.
Если же ничего этого разглядеть не удавалось – ни очертаний букв, ни очертаний растений – как тогда узнать, что чье? Поэтому обычно что-нибудь разглядеть удавалось.
Однажды Лиза встретила двух женщин. Обе прямо светились изнутри. Над головой одной из них высился небольшой сверкающий и переливающийся разноцветными огнями венчик. Лампочки подмигивали разноцветными глазами и казались отчетливо подозрительными. Больше всего они напоминали... Что? Золотые ноготки, пожалуй, или георгины, dahlias. Но женщину звали, это Лиза знала совершенно точно, Nora Rossetti. Значит, и в этом убеждает самая элементарная логика, ни то, ни другое слово принадлежать ей не могло. Ни dahlias, ни ноготки, которые на самом деле marigold. Кстати, интересно, шарада, соответствующая dahlias, то есть георгинами, как-то связана с Roald’ом Dahl’ом?
- Как вас зовут? – обратилась она к женщине. На всякий случай, чтобы проверить свои предположения и выводы.