Война прогремела. Как смерч пронеслась над миром,
круша города, сёла, судьбы. Уродуя души... унося жизни.
Вдовой осталась Мария с четырьмя детьми на руках.
"Сама пята",- говорила о ней её мать.
Мама... Нет мамы. Мария крестится, моля для матери
Царства Небесного.
Иногда Мария опускала руки: Нет! Ей не справиться!
Как прокормить, обуть, одеть, обогреть свою дорогую ораву?
На всё в селе нужны крепкие мужские руки. А помощи неоткуда
ждать - кругом одна.
Но ничьих рук она не хотела видеть: любила своего
Гришу без памяти! А теперь его нет. Такая безнадёжность,
беспросветность. А ещё трудней ночами. Дети вповалку
на печке спят. Она на единственной кровати. С Гришей на ней
спали. Сколько счастья было!
А теперь на этой кровати её душат слёзы. Завыла бы в голос.
Вдруг бы, хоть какое-то, облегчение пришло? Да не может даже
этого - детей напугает. Сдерживается.
Работает Мария с утра до ночи в колхозе. Какие-то крохи
дают изредка за каторжный труд. Огород... Вот спасение.
Но его обрабатывать нужно. А что она одна может?
Дети совсем маленькие - старшему десять.
Тут и погреб пришёл в негодность. Накатник подгнил
и провалился. "Вычистить погреб, привести в порядок накатник,
погрЕбец подправить - да это же целая стройка!"- размышляет
женщина и слезами исходит - что она ещё может?
А ребятишкам что? Поставит мама на стол большую миску
с картошкой, когда огурцов к ней подаст, когда простокваши
по кружке нальёт - им всё годится - и бегом на улицу,
а зимой - на печку. Зимой по улице не побегаешь: валенки одни
на всех - Митькины. А он то в школе, то сам во двор идёт -
снег расчищает, каких-то дровишек идёт нарубить - рядом тернячок
задичалый. Благодаря ему и выкручиваются.
Сватается к Марии Пётр Иванович с соседней улицы.
Правду сказать: и умный, и работяга. Фронтовик. Говорит мало.
Голоса не повысит. Всё-то он в делах: на работе, дома
и... думает... размышляет.
А думать ему есть о чём: умерла его жена в родах. Пятого
рожала. Ни её, ни ребёнка не спасли. Четверых на него оставила.
Тяжело ему с ними. За годы войны дети отвыкли от отца.
За мать в переживаниях... дичатся его. Да не это главное.
Привыкнут - отец ведь, плохого детям ни пожелает, ни сделает.
А ведь им надо еду приготовить, постирать,
какой-то порядок в доме вести. На работе впрягся. И хозяйство
его за годы войны всё в упадке.
Нравится ему Мария. Сказать по правде, он и до войны
на неё заглядывался. Да уж какой-то он ледащий,
так у них называли небольших ростом, неприглядных из себя
мужичков. Вот Мария и выбрала тогда Григория.
С женой Пётр жил хорошо. Не в большой любви, но в уважении.
Во всём был ей опорой. Горюет о ней, конечно. Да что уж теперь.
Детям мать нужна.
Мария... И сватов к ней засылал, и сам приходил - ни в какую!
Слух прошёл по селу: Пётр Иваныч к Марии сватается, а она отказывает.
Качают бабы головой: счастья своего не понимает.
Однажды подруга заговорила с ней:
- Мань! Ну, ты с ума сошла? В селе и калек-то раз-два и обчёлся,
а ты здорового мужика отваживаешь. Детей растить надо! О них подумай!
- О них и думаю: у меня четверо, у него четверо. Сведём их, что будет?
Одни обиды. И Гришу... не могу забыть. Буду одна, Бог не выдаст.
Весна пришла. Время пахать огород. А его в поле наделили.
Лежит ночью Маня, раздумывает: "Лошадь возьму в колхозе.
А что делать дальше? Пахать - не игрушки. Тут и сила нужна, и сноровка".
Утром привела лошадь к дому, побежала к Петру Иванычу. Ну, да,
покорилась, попросила помощи. Да и не ругалась с ним. Он всё понимает.
- Пётр Иваныч, дай мне свою соху, у моей оглобля сломана... А мне уж
лошадь дали - очередь моя подошла.
- Дам я тебе соху. А дальше что? Ты на телеге приехала за сохой?
- Нет... Схватилась и побежала. Про себя ругнулась - так и есть:
Маша-растеряша.
- Ладно, берись за оглобли, под лёгкий конец. Донесём до твоего двора.
Несут. За всю дорогу Пётр Иваныч слова не промолвил. Со двора также
молча выкатил телегу, положили на неё соху, потом впряг Чалого.
- Как ты одна соху будешь снимать с телеги? - хмуро спросил он.
- Не знаю... Да стащу! Что я, не стаскивала никогда?
- Сразу распряги Чалого, а потом уж соху тяни, а то лошадь дёрнет,
смять тебя может.
Поехала Мария. Рада, что помощь дельная.
Приехала к огороду, распрягла конягу, стащила соху. Помучилась,
но впрягла в неё животину.
Стала пахать. За сохой она умеет ходить, но первую борозду коня
под уздцы вести надо: как первая борозда ляжет, так и дальше всё пойдёт.
Да ладно, не до красоты. Дай Бог помощи.
Пашет, пашет - слёзы ручьями. Тяжёлая земля, тяжёлая соха, тяжёлая доля.
А Чалый споро шагает, Мария еле успевает за ним. Уже не пашет, за соху
держится. Да и женские трудности открылись... Может с перенапрягу.
Разрывает от боли живот и спину.
Далеко до обеда, а Мария вывела Чалого с пашни, привязала к телеге
вожжами, а сама на телегу прилегла, калачиком свернулась и от боли скулит.
Глядь, окликает её кто-то:
- Мария! Ты что не пашешь? От края не отошла за полдня.
Плачешь что ль?
- Захворала я...
И прорвало её! Заголосила, запричитала... Завыла, как раненая волчица.
Конечно, это Пётр Иванович приехал. Болела у него душа: как там она?
И мужику-то каторга. А женщине? Взял лошадь с упряжью у колхозника на часок
и отправился наскорях* в поле.
- Ну, вот что, Мария. Бери мою лошадь, в селе отдашь её Степану Зайцеву.
А сама полежи дома и ребят покорми. Всех собери. У меня там и муку, и масло
найдёшь. Я пахать буду. Каждый должен своё дело исполнять,
какое ему положено.
Едет Мария домой, едет и за несколько последних лет... первый раз улыбнулась...
..........
* - (местн.) быстро, не рассуждая.