Телега катила к лесу. По обе ее стороны сидели разновозрастные дети, это была моя семья. Всеми владело тревожное желание поскорее преодолеть этот страшный лес и оказаться в безопасности. Ехали в полной тишине и только я, как самый несмышлёный, пытался что-то говорить, но отец велел замолчать.
Лес и вправду был страшным. Гигантские ели взмывали к далекому черному небу. Были ли они в действительности такими огромными или это иллюзия детского восприятия?
Наверное, то впечатление соответствовало величине моего страха. Есть теория, что душа знает о предстоящем и заранее трепещет, запуская механизм, привычно называемый интуицией.
Занимательно, что прагматики, не верящие в сверхъестественное, часто употребляют этот термин, объясняя именно им случаи предзнания и многих необъяснимых явлений. Они не задумываются, что интуиция выпадает из понятия нормального, она сама по себе сверхъестественна.
Лес был непрогляден и безбрежен. Казалось, он смотрит на нас тысячей глаз, дышит, мыслит. Какова твоя воля, Лес, будешь ли милосерден? Ведь мы всего лишь создания божьи, гонимые сквозь тебя страхом и жаждой жизни.
Отец напряженно правил, вслушиваясь в тишину. Иногда я слышал громкий треск совсем рядом. Казалось, какой-то великан на ходу переламывал стволы деревьев.
Что там ломается? - пытался я выяснить у старших причину жутких звуков, но мне снова было велено молчать.
Я хотел понять, происходит ли что-то страшное или момент просто требует сосредоточенности и тишины. Может ли семилетний ребенок ориентироваться в ситуации, в которой у него совсем нет опыта?
Отец заметно нервничал. Из скупых фраз, которые он изредка бросал старшим спутникам, я смог понять, что их настораживает поведение лошади. Но она проворно трусила в темноту, только уши были странно поджаты и развернуты назад. Наверное, это от большого усилия, потому что отец хлестал ее все чаще и яростней.
Он бросил короткую фразу, и из телеги стали выбрасывать тяжелые мешки.
Что-то распорядился пока оставить. Я, в испуге, опять приступил с вопросами, но на меня не обращали внимания. Все в панике завертели головами, всматриваясь в темноту леса.
Слышу, говорят про гриву и хвост, но не понимаю. Действительно лошадь на ходу как-то сгорбилась, вздыбленная грива неестественно торчит, и хвост вздернут вверх. Я предполагаю, что сейчас не самое подходящее время для испражнения, но не могу понять, что в этом страшного.
Кто-то из детей шепчет, что лошадь чует зверя и что-то про глаза, светящиеся из дебрей.
Лошадь сильно потеет, возле рта выступает пена, ее ведет в сторону, отцу все труднее удерживать ее на дороге, он боится, что она опрокинет телегу или сойдет с дороги и разобьет нас о деревья. Теперь она идет значительно медленнее и рывками, как будто пытается вырваться из упряжи. Отец хлещет что есть мочи, но это не помогает. Несколько раз она пыталась встать на дыбы.
Я полагал, окружающие понимают, что происходит и как действовать. Что делать мне, если что-то случится? И, что может случиться?
В тревоге я забрасывал окружающих вопросами, но всем было не до меня.
Отец велел выбросить зверю снедь, оставленную в первый раз и поджечь мешок, намотанный на палку. Проехав после этого еще немного, остановил лошадь, дав ей небольшую передышку. Соскочил с телеги, скомандовал подстраховать его огнем, и, заодно, посветить. Сказал, что нужно закрепить оглобли, иначе далеко мы не уедем.
Лошадь побрыкалась немного, но успокоилась и подпустила.
Зверь вроде отстал, наверное, прельстился выброшенным гостинцем. Отец сказал, что это ненадолго, и практически сразу лошадь вновь занервничала.
Он запрыгнул обратно и быстро тронул поводом, лошадь дернулась, но не пошла.
Отец уже сильнее стегнул её поводьями, лошадь дрожала всем телом, из выпученных в страхе глаз текли слезы, она хрипела, но не могла сдвинуть телегу.
Неожиданно он обратился ко мне, велел спрыгнуть и подтолкнуть.
Я удивился: прежде от меня, как от самого младшего, серьезной помощи не требовали, но был рад заданию, это по крайне мере, внятная команда, ясно указывающая способ спасения.
Я, изо всех своих детских сил, налег на задний борт. Но куда там! Телега стояла, будто вросла. «Я помогу», - услышал я готовность кого-то из старших детей, но отец остановил его.
«Погоди, сейчас-сейчас», - пробормотал он и вдруг сильно хлестнул поводьями по лошадиной спине. Лошадь взвизгнула и рванула вперед. Я еле устоял.
Отец, в полуприседе, с поводьями в обеих руках, повернулся назад. Я смотрел на него в покорном детском ожидании руководства к действию, и он смотрел мне в глаза долгим, неотрывным взором.
И через десятки жизней, до последней, самой мелкой черточки я буду помнить это лицо с зелеными, словно небесные всполохи, глазами.
Телега быстро удалялась в темноту. Подумалось: "Без меня лошади стало легче".
Больше из этой истории я ничего не помню.