Я неспешно ступал по стеклянному мосту над стокилометровой бездной и ел чипсы.
Мои хрупкие тревоги ломались с хрустом золотистых пластин, приятно щекочущих нёбо. Эндорфины разливались по венам, разнося теплоту и безмрачие.
Говорят, если я не успею к концу моста, меня пожрёт Нечто – невыразимо мерзотное существо родом из бездны, которое обречёт меня на скрипучую боль и иссыхающее мучение во веки вечные, если поймает. Говорят.
Небо было синим, как светлая печаль, и чистым, как слеза младенца. Пустой – а, значит, идеальный – небесный холст вызывал возвышенные чувства и напоминал о нашем с вами несовершенстве.
Мой художественно-философский приход оборвался топотом сзади, всё нарастающим с приближением ко мне. Я оглянулся и увидел толпу чумазых оборванцев, грузно бегущих трусцой. Это были мужчины, женщины, дети и старики, с истоптанными ботинками, измазанными грязью щеками и изношенной одеждой. Судя по их измученным вздохам и искажённым гримасами лицам, участие в этом массовом кроссе виделось им изуверским испытанием.
Когда они поравнялись со мной, я побежал было вместе с ними, судорожно сжав пачку чипсов в кулаке. Но вскоре я перешёл обратно на размеренный шаг, позволив толпе трусить дальше и переносить по своему микрокосму смятённые обрывки фраз.
Тяжко стеная и охая, они твердили, что должны успеть перейти мост, чтобы их не забрало Нечто.
Я провёл их взглядом и вернулся к созерцанию, подкрепляемому ненавязчивой трапезой. Мой взор скользил по холсту неба, как кисть без краски, оставляя за собой умозрительные, эфемерные формы. Сколь ничтожен человек перед ликом природы, думал я, и сколь могуществен, раз способен это осознать.
Идиллию снова прервало беспокойное топотание. На сей раз меня навестила толпа господ в чёрных фраках и помпезных шляпах-цилиндрах, тоже бегущих трусцой, потирающих потные лбы полотняными платочками. Я побегал с ними ради приличия и затем снова позволил себе отстать. Вскорости я позабыл о господах, вновь очарованный хрустящим променадом с вечностью.
Толпы людей, что периодически настигали меня, были совершенно разными: юноши в свежих рубашках, пожарные в закоптелых костюмах, врачи и учёные в белых халатах, трясущие мешками из-под глаз. Молодые и дряхлые, здоровые и больные, все, задыхаясь, неслись вперёд. Все не знали покоя из-за хтонического Нечто, что грозилось расщепить их душу и обречь на скорбное ничто. Все по-своему лихо стремились к концу моста, потихоньку душу в процессе расплёскивая; без сил, со вскормленным в суставах свинцом, сваливаясь в истомную темноту под мостом.
Один я знал, что мост закольцован.
Рано или поздно Нечто утащит меня в бездну, как бы отчаянно я от него ни спасался. К какой бы группе бегунов, сиволапых обывателей или ретивых поэтов, ни пристал. В движении малозаметно, что участки моста повторяются, что история циклична, что кольцо не имеет конца. Превозмогая изнурённость, чтобы не приведи господь остановиться, мы не замечаем чарующего синего небосвода, от жара жажды вожделея лишь благостной хладной влаги. Вожделенный дождь собирается, колдовская синева затягивается дымчатыми тучами, и мы вдоволь напиваемся падающей с неба воды. Однако следует памятовать, что неизбывная, нескончаемая морось — это скорее проклятие, нежели благодать.
Именно поэтому я предпочитаю неторопливо шагать, есть незамысловатые чипсы и рисовать нерождённые картины взглядом. И не страшно время от времени отвлекаться на бег или довольствоваться облачно-серым, а не небесно-голубым, холстом. И не страшно, даже если истратятся чипсы, я найду себе другой символ; в конце концов, никто не отнимет у меня небесплотные, небеспричинные небеса.
Кто знает, может, никакого Нечто не существует.
И этот Неугомонный, Нездоровый, Невротический бег по кругу и есть на самом деле Нечто.