Погожее октябрьское воскресение. Тихое утро в некрупном городке на Волге. На дороге стоит большой белый автобус. Вокруг него, на тротуаре, собралась экскурсионная группа. Половина из людей - маленькие дети, лет 10-12, что с радостным возбуждением галдят и шумят. Человек шесть - взрослые. Остальные - подростки и молодые люди от 15 до 20. На лицах можно заметить улыбку или иной след предвкушения нового приключения, которому последние лучи осеннего солнца придают особую прелесть.
Казалось бы, обычная экскурсия, просто поездка на автобусе, но, быть может, всё не так однозначно?...
***
Начало дня ознаменовалось судорожной спешкой. Как всегда, решив не заботится о сборах вечером и оставив все на утро, Соня еле-еле успела покидать прикупленную еду и платок с юбкой для церкви в рюкзак и выбежать на улицу.
"Ну вот всегда так", - думала она о себе, одновременно обобщая. - Те, кто живёт ближе всех, и опаздывают больше всех. Думают, успеют".
Но, к счастью, никто не успел уехать - ещё пришлось подождать других. Наконец, все уселись и выдвинулись.
Соню очень поразило и порадовало тепло, царящее на улице. Она, по натуре мерзлячка, даже признала, что зимняя куртка была лишней.
Их путешествие-экскурсия началось. Раздался приятный голос экскурсовода. Им оказался мужчина в летах, очень смуглый и с добрыми голубыми глазами.
Соня с удовольствием слушала факты, многие из которых ей были известны. Она много знала про свой город. По салону разносились ровный гул колёс и легкая дрожь. Соня просто обожала поездки. Ловить глазами картины и пейзажи, промелькивающие за окном в три секунды, чувствовать скорость и проглачиваемые автобусом серые метры асфальта, принадлежать только ветру и необозримому небу над головой. Что может с этим сравниться?
Но вот, спустя некоторое время, белый автобус стал въезжать на Волжскую ГЭС. Соседка Ира дёрнула Соню и воскликнула:
-Смотри! Какая красота!
У Сони перехватило дыхание. Внизу расстилалось огромное пространство. Да, конечно, она проезжала это место сотни, тысячи раз, но такого великолепия она ещё никогда не видела.
Извилистая лента Ахтубы, как и обычно катя свои воды на юг, отражала чистую, беловато-сверкающую голубизну неба. Впереди неумолимой границей распростерлась необъятная Волга. А между... А между Волгой и Ахтубой, там, где раньше была лишь одинаковая на вид зелёная масса, обнаружились сотни, тысячи различных деревьев. Сейчас они сверкали лимонно-желтыми, тепло-оранжевыми, роскошно-пурпурными, кроваво-красными и увядающе-бурыми нарядами, хвастаясь своим стройным, хрупким, тонким станом в их облачении, словно юные барышни на балу. Среди красавиц-деревьев можно было разглядеть многочисленные веселые домики с красными, синими, серыми, зелёными крышами. Над всем этим спокойно, величественно возвышалось небо, занимая в увиденной панораме в разы больше места, чем земля, длинной, но узенькой полоской протянувшаяся до горизонта. Небо было таким непередаваемо прекрасным, огромным, пронзительным, бело-сверкающим от обилия света, голубовато-вылинявшим от своей небывалой, невозможной высоты… Никогда вид начала Волго-Ахтубинской поймы, открывающийся с плотины, так не поражал воображение Сони.
- Какой красивый день! – не удержавшись, воскликнула Соня. – У нас редко такие бывают. Можно считать, что нам повезло.
Ира согласилась. Между девушками завязалась неторопливая беседа о достопримечательностях Волгограда. Соня не упускала случая продемонстрировать свою осведомленность и иногда даже предвосхищала экскурсовода, кратко рассказывая о местах, к описанию которых гид еще только собирался приступить. Ира поддерживала и с интересом слушала всех.
- Ты видела, какой на площади Павших Борцов строят собор? – спросила Соня.
- Да. Такой красивый и высокий. Еще туда колокола привезли.
- Собор Александра Невского. Раньше он был высотой 42 метра. Его буквально перед революцией построили, в десятых годах. А потом большевики его разрушили.
Недолгое молчание. Соседки слушают экскурсовода, в данный момент рассказывающего о крупнейших волгоградских заводах. Гид рассказывал презанятно, зачастую обрывая свои суждения на полуслове и перескакивая с темы на тему. Несмотря на кажущуюся неблагозвучность, на деле все выходило очень сладно, понятно и интересно. Соня с удовольствием впитывала новые знания.
- Какой тут сквер красивый сделали, - проговорила Ира, поворачивая голову и выглядывая из окна.
Они как раз проезжали мимо нового стадиона, блестящего под солнцем белизной своих конструкций. На другой стороне дороги, у самого подножия Мамаева Кургана, был виден этот самый сквер. Ровные аккуратные дорожки, уютные низенькие лавочки, вызывающие жалость своей худобой и неспособностью противостоять удушающему жару волгоградского лета деревца с подпорками. Сбоку высились две прозрачные футуристические арки.
- Да…- выдохнула Соня и воскликнула. – О! Экраны!
- Да, - подхватила Ира. – Они их так прикольно сделали. Как небо.
- Ага, - отвечала Соня. – Я недавно вечером проезжала, так красиво. Один был какой-то разноцветный подводный мир, а другой бирюзовое небо или чужая планета.
Еще пауза. Соня испытующе взглянула на Иру и спросила:
- Ты была на стадионе?
- Нет. Что там делать?
-Аааа…- протянула Соня.
Но Ира тут же добавила:
- Да и опасно там.
- Что?
- Он неправильно построен, со всякими нарушениями. В один момент может разрушиться, как карточный домик, - заметив недоумение на лице своей соседки, она пояснила. – Просто у меня мама разбирается в этом. Инженером-проектировщиком работает.
- Понятно, - ответила Соня. – А жаль. Столько денег потратили, да он такой красивый, не то, что в Питере дурацкий какой-то.
- Да, у нас очень красивый стадион.
Еще минут пятнадцать прошло в спокойном созерцании и впитывании новой информации. Солнце било в окно, заставляя жмурить глаза и прикрывать их ладонями. Ощущение мерного движения успокаивало. Мягкие спинки кресел призывали облокотиться и расслабиться. Тепло навевало ощущение уюта.
Неожиданно за окнами вырос центр со своими роскошными огромными домами, с подавляюще-великолепными, огромными зданиями Педа и Политеха, расположившимися друг напротив друга, с широко-фешенебельными проспектами и удивительно приятной аллейкой-бродвеем, огражденной с двух сторон полосой зеленых посадок и ажурной железной решеткой. Соня с восхищением проводила взглядом эти картины, напоминающие по своей красоте панорамы столицы или даже Петербурга.
Автобус развернулся на север. С моста, протянувшегося над железной дорогой, можно было оценить стройную прелесть белоснежного вокзала, пронзающего своим тоненьким, узеньким шпилем куполообразную глубину неба. Белый автобус покатил дальше.
Экскурсовод, наконец, начал говорить о войне. Бывать в Волгограде и не говорить о войне – святотатство, но и в родном городе о Сталинградской битве им рассказывают довольно часто и много. Поэтому Соня позволила себе немного расслабиться и погрузиться в свои мысли.
Несмотря на прелесть осеннего дня, на интересную поездку, она чувствовала себя несчастливой. Удары сердца набатом отзывались в висках, руки и ноги, невзирая на царящую в автобусе жару, холодели, в животе ныла тянущая боль, а голова тяжелела от тугих, грустных мыслей и несбывшихся желаний.
Слушая рассказ гида о 115 тысячах погибших 23 августа сталинградцах, Соня с негодованием, стыдом и горечью отбрасывала терзающие ее мысли.
«Подумаешь, у тебя терзания, страдания…» - мелькало у нее в голове. – «Люди погибали в давке, горели заживо, тонули, были разорваны снарядами и изрешечены пулями…Столько невинных отправилось на тот свет, сколько слез было пролито, сколько судеб навсегда, навсегда искалечено…И всё за одни сутки! 23 августа!» - Соня вспомнила своё 23 августа. – «Да…Тоже был несладкий для меня денек…Но это просто смешно сравнивать!...Даже не смешно, а отвратительно, аморально, цинично…Все твои несчастья и гроша ломаного не стоят! Они все надуманы!...Ты и понятия не имеешь о настоящих бедах!...» - со злобным ожесточением подумала Соня.
Вскоре белый автобус вырвался из Волгограда. Панорамы, ранее загроможденные торговыми комплексами, стоянками, большегрузами, уродливыми панельными многоэтажками, стали намного спокойнее. Ровные, пологие холмы желто-зеленого цвета раскинулись до самого горизонта, приютив у своих подножий, в маленьких уютных ложбинках, деревеньки и поселки.
Теперь даже вдоль дороги стали попадаться лесополосы, поражающие своей красотой. Они щеголяли разными цветами: жёлтым, красным, золотым. Соня с внезапной тоской устремила свой взгляд на деревья, размытой пестрой лентой мелькающие за окном. Соня вдруг резко ощутила то грозное, величественное, равнинное спокойствие, царившее в этих степях. Оно выражалось в ленивой пологости холмов, оно же заставило воздух и небо в этот день замереть неподвижной, светло-блестящей массой прозрачности, такой густой и такой лёгкой одновременно. Этим же вековым спокойствием лучились деревья, будто говоря: "Мы здесь родились, и мы здесь будем тысячи лет, и ничто не сдвинет нас с этого места". Соня с каким-то новым, неизвестным, тянущим чувством отметила всё несходство этой широкой, просторной природы с природой другой, плотной, буйной, теснящейся на малейших пространствах, многоярусной и ограниченной горами и морем. Сквозь образы родных берёз, дубов, ольхи, таких тёплых и уютных в своих желто-оранжевых нарядах под вылинявшим осенним небом, проступали образы тёмных кипарисов, экзотических кедров и прочей теплолюбивой крымской растительности, такой яркой, пронзительно-зелёной, обступающей тебя со всех сторон, поражающей воображение буйством и насыщенностью красок. Яркая, изумрудная масса густого, как будто сказочного леса, пирамидой покрывавшего острые, каменистые склоны гор, выступала на фоне ярко-синего, блестящего отраженным солнцем моря и голубовато-прозрачного безграничного неба...Да...Сходство и несходство довольно легко установить... Помнится, этот поразительный южный пейзаж открылся ей из окон автобуса. Также, как и сейчас...И тогда у неё в душе все переворачивалось. Также, как и сейчас... Более того, по той же самой причине...
Всё Сонино несчастье объяснялось очень просто - глупая, дурацкая влюблённость.
Ей купили путёвку в лагерь в Крыму, на август.
Изначально ей хотелось, конечно, поехать в реконструированный Артек, но сейчас туда не так просто попасть, поэтому у неё ничего не получилось. Чтобы её утешить, родители купили путёвку в другой лагерь, по своему оснащению и природе не уступающий Артеку... Конечно, это было совсем не то. Соня со смешанным чувством стыда и грусти отправилась в это новое приключение.
Несмотря на многие препоны, она не пожалела... Еще была такая вещь... Вожатые их отряда, седьмого, и соседнего, восьмого, были друзьями, и, хотя так обычно не делают, эти два отряда близко-близко соприкасались, готовили выступления и участвовали в конкурсах вместе, одновременно ели в столовой, все передружились. И в том, соседнем отряде, был он. Соня отметила этого парня ещё на распределении. Высокий, смуглый, с такой приятной улыбкой. Волосы, тёмные, каштановые, были немного зачесаны набок и не длинной чёлкой опадали у правого виска, оставляя лицо открытым. В его лице сочетались мягкость, наводящая на мысли о душевной доброте, и какая-то острота, выдававшая твёрдый ум и сообразительность. Всего замечательные были глаза. Тёмные, карие, выразительные. Почему-то ей в голову пришло -обволакивающие.
Словом, парень её впечатлил. Потом она узнала, что его зовут Вадим. Всю смену она украдкой провожала его глазами и, хотя в седьмом и в восьмом отрядах все перевлюблялись и перезнакомились между собой, не решалась сойтись с ним ближе, проклиная в глубине души свою нерешительность и стеснительность. Ночами, перед тем, как заснуть, она представляла себе невероятные картины будущего, в котором все её страхи, проблемы и трудности рассеивались по воле чудесного случая, а самое важное - она и он были вместе. В самом начале, в один из самых первых дней, когда они двумя отрядами ездили на экскурсию в Севастополь, она ещё позволяла себе на что-то надеяться, ловя его мягкий взгляд и эти непонятные, дразнящие, многозначительные улыбки, глядя на такой нежный пушок над верхней губой, на всё его дышащее свежей энергией смуглое лицо в всесглаживающем золотистом абрисе солнечных лучей, падающих из окна автобуса, доводя тем самым себя до дрожи и какого-то непонятного внутреннего колебания в животе, до пересохших губ и до тяжести в затылке. Окольными расспросами у своих более близких знакомых она выяснила, что это самый Вадим живёт в Мурманске, в нестерпимой дали от Крыма и, что уж тут говорить, Волгоградской области. Выходило, что ничего и не было возможно, как она не поступи. Только этой мыслью и утешала себя Соня в припадках грустной тоски, временами накатывающей на неё в последнюю неделю в лагере. 23 августа был прощальный вечер, на следующее утро начинался разъезд. Устроили атмосферную дискотеку. Девчонки не скрываясь рыдали, кружась с парнями в медляках. Соня не плакала. Она замечала про себя, что в нужные моменты она не плачет совсем - когда в лагерях пора навеки расставаться с друзьями, даже когда умирает близкий член семьи; а над сущим пустяком: мнимым чувством собственного одиночества, вторым местом на конкурсе, воображаемой грустью по детству - может безутешно разрыдаться. Глупость! Вот и в тот раз Соня не плакала. Объявили белый танец. Заиграл медляк, Медлячок Басты. Песня Соне всегда очень нравилась, но, увы, она осталась в одиночестве, не решаясь подойти к кому бы то ни было. Тихо напевая и покачиваясь, она двинулись среди массы танцующих к перилам. Дискотека проходила на набережной. Внизу на гальку тихо накатывалось море. Романтика... До перил оставалось шага три, когда Соня заметила одинокую фигуру. Это был её Вадим. Соня замерла как вкопанная. Парень стоял облокотившись на бордюр и смотрел вперёд. Соня внезапно почувствовала небывалую решимость, невиданную смелость. Её спина выпрямилась, она уже почти сделала шаг под лозунгом: "Всё равно завтра уезжать!", но что-то её остановило. Она ещё раз обвела взглядом всю картину. Впереди раскрывалась бездонная, черно-фиолетовая глубина с редким, но ярким проблеском звёзд и огромной белой дырой луны. Чёрное море, невидимое море пустоты, с прелестно-серебристой лунной дорожкой, в не пойми какой дали сливалось с небом. Все окаймлял традиционно-южный белый заборчик с фигурными колоннами и широким ровным краем. А на переднем плане тёмная высокая фигура, замершая в неподвижной созерцательности, так кстати дополняла этот романтичный, поэтический пейзаж.
Черт знает, что за мысли мелькнули в голове у Сони. Она так и не смогла в них разобраться. Тогда, когда она это все увидела, все её тело сотрясла непонятная дрожь, дыхание перехватило, к глазам подступили слезы и, сделав пару шагов назад, она стремглав бросилась в толпу и затерялась среди людей.
Прошло едва полчаса, а она уже корила себя за вечную свою нерешительность. Ведь он был так близко! У неё был настоящий, реальный шанс прикоснуться к нему, дотронуться до его кожи, почувствовать его дыхание, услышать его голос, обращающийся к ней. А она позорно сбежала!... Ночью она долго ворочалась, силясь заснуть, и, пока соседки-девчонки бегали по комнатам и вытворяли шалости, дозволенные в Королевскую ночь, мучилась подобными мыслями, злая и грустная одновременно.
Рано утром Вадим уехал, исчезнув для нее навсегда. А она осталась, мучимая тяжёлыми сожалениями, печальными размышления и горько-сладкими в своей невозможности мечтами. И возвращение домой ничего не изменило. Прошёл уже месяц, а эти копания, царапания в области горла и грудной клетки и не думали стихать, временами становясь все сильнее.
Соня прекрасно отдавала себе отчёт, что она была влюблена в этого самого Вадима по уши. И тем более невероятным ей это казалось. До этого она считала, что ей нравятся высокие, стройные до худобы брюнеты. А Вадим хоть и был темненьким и высоким, но тощим не был. Скорее, его фигуру можно было назвать мужественной (каждый раз, думая об этом, Соня боролась с волной смущения, внезапно накатывающей на неё). К тому же, Соню очень пугало возникновение у неё столь сильных чувств без малейших на то оснований. Она всегда говорила себе, что прежде чем полюбить кого-то, необходимо узнать человека, пообщаться с ним, выяснить, чем он дышит и живет. А не вот так – с бухты барахты! За всю смену она едва перемолвилась с ним полусловом, да и то…можно практически не считать.
Однако терзания были, тоска была. Откуда же их взять, если она не влюбленная?...
С тех пор только этот вопрос и занимал мысли Сони. Она копалась в себе, разбиралась со своими непонятными эмоциями, размышляла о причинах, злилась на свою трусость, укоряла себя за нерешительность, грезила о счастье и мечтала о его любви – в зависимости от настроения. Это было похоже на помешательство, сумасшествие. Соню уже порядком стало это злить и выбешивать, но она ничего не могла с собой поделать. Бывает, весь день занята делом, нет ни минутки свободной – так она не вспоминает. Но как только ложится спать и остается наедине со своими мыслями, перед ней вырастает сразу картина последнего вечера в лагере и начинаются мучительные, неясные думы или, что еще хуже, проявляются яркие, выпуклые, постыдные картины, где его губы жадно и нетерпеливо впились в её, а его руки дразнящим касанием скользят по ее спине… Одним словом, Соню мучило, что как она не была занята своими делами, воспоминания, мысли об этом парне в той или иной степени, в той или иной форме, рано или поздно возвращались к ней…
Между тем у автобуса была первая остановка – Солдатское поле. Совсем не хотелось покидать тепло, уют и выходить на холод. Но пришлось. Соня не стала слушать рассказ – она уже была здесь раньше. Соня ушла в край, где ограда была сделана из обломков снарядов и была видна обнаженная коричневая земля. Она вспомнила, как была здесь в прошлый раз. Стояла такая же тишина и пустота, и только кукушка пела свою песнь. Эта птица тогда, кажется, насчитала ей 54 года. Дожить бы до них…Соня чувствовала во всем теле какое-то напряжение, усталость, тяжесть. Она подошла к памятнику и прочитала трогательное письмо с фронта, от отца к дочери. Показалось, что она сейчас расплачется. Это бы помогло…Но нет…
Все вернулись в автобус. Он поехал дальше.
«Ведь я знаю, почему это всё со мной происходит», - со злостной, жестокою решимостью начала стремительно размышлять Соня, имея намерение хотя бы горькой правдой расставить все точки над «и». – «Мне 15 лет. В прежние времена я уже давно была бы женой и матерью… Теперь мы лишь разбазариваем время, томясь не пойми по чему…Хотеть любви – нормально. А его я избрала как объект своей любви. Потому что он лучше многих тех, кого я знаю. Симпатичнее, обаятельнее, чисто мне больше нравится…Я выбрала его, и начала играть. Играть со своим воображением, представляя слишком невероятное, слишком несбыточное. Это тоже нормально и объяснимо. Без подобных грез слишком скучна жизнь…Но, похоже, я недооценила всю степень собственной экзальтированности и романтичности, всю силу тех затаенных чувств и страстей, что бурлят во мне сейчас, бросая то в восторг, то в тоску. И я влюбилась в собственную выдумку!...Что ж, с кем не бывает. Об этой черте женского характера нам может поведать множество историй, как грустных, так и счастливых…Это тоже для меня не новость…Но почему так сильно-то?!...Почему я не могу избавиться от мыслей о нем?!...Я ведь знаю, что на нем свет клином не сошелся!...»
Соня взяла паузу, зайдя в тупик. Они проезжали бескрайние плантации «Садов Придонья». «Сады» поражали воображение своей огромностью. Часть деревьев ломилась от спелых плодов. Автобус уже довольно давно удалился от Волги. Зато теперь слева можно было разглядеть крутые холмы-поднятия белого цвета и неширокую впадину перед ней – Доно-Медведицкую возвышенность и Дон соответственно. Залюбовавшись, Соня забыла про свои беды. Но вскоре мысли шумным роем опять принялись тесниться в ее голове.
«Ну, хорошо. Давай, наконец, сбросим весь этот романтизм и посмотрим реальности в глаза», - заявила себе Соня. – «Ты ведь поэтому и не сошлась с ним ближе, поэтому не сумела пригласить на танец. Ты не стеснялась, ты забоялась разрушить тот мирок идеалов, в котором живешь!...» - эта мысль была до того проста, что Соня даже остановилась в изумлении. – «Именно так…Когда он стоял там, на краю, это же было так прекрасно, так по-идеалистически!...Как будто он, думая о высоких материях, небрежно прислонился к бордюру и, залюбовавшись красотою августовской ночи, нашел в ней отклик своим мыслям!...А, быть может, он там стоял, потому что мизантроп и не может выносить людского общества, может, он хотел украдкой покурить, а может, еще что похуже?...Конечно, он может быть и поэтом, но мы ведь теперь этого никогда не узнаем, правда?...Игра не стоила свеч, награда не оправдывала риска…Гораздо проще и спокойнее, да спокойнее, варится в котле из своих собственных мечтаний, держа под контролем все процессы…Нечестная тварь! Ты даже полюбить не можешь со всей силою, лишь так, увлекаешься, а потом сама доигрываешь эту игру. А когда временами накатывает тоска, грусть, скука ты жалуешься, что не любишь и не любима, хотя упрекнуть в этом ты можешь лишь собственную трусость и расчетливость!...»
Не в силах продолжать свои мучительные копания, Соня стала глазеть из окон и слушать экскурсовода. Это помогло ей наконец-то забыться. Теперь гид рассказывал о донских казаках. С неудовольствием отметив свою неосведомленность, Соня стала восполнять пробелы в знаниях. День действительно стоял великолепный – один из последних солнечных приветов от лета среди октября. Глаз невероятно радовала противоположность, а потому сочетаемость светло-голубого неба и ярких, ослепительно-желто-оранжевых деревьев. Против воли Соня начала улыбаться, подпав под обаяние поездки в далекие края среди такой изумительно-прекрасной природы. Перекус и горячий чай на следующей остановке окончательно подкрепили ее силы и восстановили более-менее спокойное настроение.
Прошло еще некоторое время. Теперь экскурсовод, перейдя от истории к частности, живописал быт казаков, да до того красочно, что у Сони перед глазами нарисовалась яркая, ясная картинка спокойной патриархальной жизни. Соня вдруг поняла, что даже завидует этой жизни. Ей теперь страшно захотелось жить размеренно, по указке традиций, не терзаться и не выбирать. Стерпится, слюбится – таким спокойным смирением повеяло от этой фразы, что она даже стала чем-то вроде привлекательного девиза.
«Вот бы и мне так!...Я ведь не гений, и не буду им…Так почему бы не прожить этакой тихой жизнью, отдавая все свои силы семье, любя и будучи любима» - невольно подумалось Соне.
Пылкое и подвижное воображение мигом нарисовало перед ней эту нереальную действительность. Да, она бы жила, выполняя свои обязанности, и с удовольствием бы жила среди этого простора и приволья. А потом пришли бы сваты…от него, непременно от него…И они бы вместе жили, со всем справлялись…Вся вдруг кажущаяся прелесть этой вольной, казацкой жизни нахлынула на Соню, и она представила, как растила бы их детей, как провожала бы его в походы, какие бы у них были воскресные обеды, как молилась бы за него…
Пару минут она прогрезила так, а потом, придя в негодование, мысленно закричала на саму себя:
“Опомнись же ты, дура! В своем ли ты уме?! Совсем разум потеряла? Это вообще что такое?.. Казачкой она себя воображает! Ты вообще представляешь, какая тяжёлая была жизнь? Люди мерли как мухи! И это было нормально!... Казачка... Ха... Дура полнейшая!...”
Стыд заливал всю её душу. И это был стыд не только за дурацкую сиюмоментную мечту, а за все, что происходило с ней в последние полтора месяца. И за то, как украдкой, создав фейки, рылась на его страницах в социальных сетях, смотрела фотографии, листала ленту. И за то, что каждый необычный случай, назревающий в будущем, будь то олимпиада или поездка куда-то, вызывал у неё надежду встретить его. И за то, что в каждую праздную минуту её мысли обращались к нему. И за то, что теперь главный герой любой читаемой книги вдруг приобретал ЕГО черты. И за то, что она, не веруя никогда в гороскопы, смотрела совместимость Козерога и Близнецов (ведь день рождения у него 14 июня) и, найдя, что это худшая пара для Козерога, страшно расстроилась. И было ещё миллион подобных случаев.
Соня стыдилась не конкретно всего этого. Она стыдилась того, что все эти вещи были несбыточны и надуманы, что все эти переживания, страдания и даже вся эта любовь - чистая фикция, которая легко может быть прекращена в любую минуту. Соня стыдилась, что прекрасно это понимая, она продолжает попусту тратить время и душевные силы, разбазаривая их на эти бесполезные сладкие терзания, вместо того чтобы заняться учёбой или на худой конец, если ей так этого хочется, потратить свою энергию на какого-либо другого парня из её круга общения.
Но нет. Она не могла оторваться от Вадима. Соня была уверена, что это не любовь. Так не любят. Скорее, это было какое-то болезненное любопытство, влечение, когда она хотела смотреть на его черты, изображённые на фотографиях, чтобы испытать какой-то сладкий, дрожащий ужас, оледеняющий руки и ноги. В этом самом Вадиме будто заключалась средоточие всего того, было у Сони этим летом нового. Соня, наверное, не смогла бы это объяснить, но она определённо чувствовала, что Вадим этот олицетворял для неё переход из мира детства в мир юности, такой болезненный и сладкий переход!.. Подростком быть непросто. Не знаешь, как самому к себе относиться, как другие к тебе относятся. В некоторых вопросах проявляешь проницательность не по возрасту, а других бываешь наивным как ребёнок. Приходят новые взрослые проблемы, а методы решения остаются старыми, детскими... Полная путаница... Соне и так жилось неспокойно. Не давали покоя мысли о будущем, выбор жизненного пути, поиск самых лучших своих способностей... А теперь эта влюблённость, этот Вадим - как краеугольный камень всех её тревог. Неудивительно, что Соне казалось, что у неё помешательство…
Она отрешилась, абстрагировалась, тем более, что пейзаж за окном стал ещё живописнее. Они вплотную подъехали к Доно-Медведицкой гряде, при ближайшем рассмотрении оказавшейся весьма и весьма любопытным объектом. При беглом взгляде на гряду могло показаться, что это первый снег припорошил пологие степные холмы и поросшую на них траву. Но это был мел, белый мел, составляющий основную породу этой гряды. Дорога тянулась прямо у подножия холмов, позволяя разглядеть гряду во всей красе. Справа до горизонта тянулись все те же волнистые желто-зеленые степи. Лишь только внизу, как раз у подножия меловых холмов, переливалась всеми теплыми осенними цветами роща, своим существованием обозначающая пойму реки Иловли. А так простор и пустота…
- Мы уже почти приехали, - сказала Ира. – Скоро монастырь, и будем выходить…
Соня кивнула, не отрывая взгляда от соседнего окна, из которого открывалась низина степи, Иловля, роща и бело-сине-желто-зеленая бесконечная даль. На душе по-прежнему скребли кошки, но великолепие и красота природы уже не могли оставить ее равнодушной.
Вскоре автобус остановился. Девчонки стали судорожно напяливать юбки и повязывать платки. Соня последовала их примеру. В миг в автобусе стало жарко и душно от бьющего во все окна солнца, суматохи и множества шевелящихся и переговаривающихся людей. Потихоньку это горячее, нетерпеливое море рук, ног и голов выплескивалось на землю перед автобусом. Соня тоже стояла на открытом желтеньком пятачке, среди своих одноклассниц. Автобус выпустил струю вонючего газа. Все встретили это беззлобным смехом и поторопились скорее выйти на продуваемое ветром место.
Невысокий монастырский забор светлой полосой вырисовывался на фоне сверкающего неба. За ним виделись светлые, пыльные крыши церкви и монастырских построек. Чуть правее жёлтым-жёлтым пятном виднелась густая роща из множества деревьев. Они двинулись в ту сторону по светлой мягкой грунтовой дороге. Автобус развернулся и уехал. Слышался смех пятиклашек, оживленный разговор взрослых и звонкие фразы студентов. Соня поотстала. Только сейчас она почувствовала, какая тут царит тишина. Пыльно-солнечный покой разливался над степью. Единственными его нарушителями, шумевшими под осенним небом, были они, городские гости. Но теперь, когда процессия ушла вперёд, можно было снова почувствовать тишину. Она звенела как до боли натянутая струна или как до предела растянутый кусок голубой ткани в форме купола неба. Того и гляди, сейчас лопнет, впустив обратно все шумы города и людей. Но нет. Это только кажется. Покой и тишина были вечны и могущественны, несмотря даже на то, что человек легко мог их прервать. Мы можем убить их, подчинить ритму музыки и тиканью часов, но ведь рано или поздно эти же воистину космические тишина и покой воцарятся над общей могилой всего человечества...
Соня стряхнула эти мысли, принявшими столь мрачный оборот, и поспешила вперёд, к группе, уже столпившейся на пятачке перед рощей, чуть в стороне от старых кирпичных стен монастыря. Здесь бил источник. Каменная насыпь, метра полтора высотой, а из неё торчит узенькая металлическая трубка со светло-серебристой сверкающей струёй воды. Вода, искрясь и блестя, падала вниз, в овражек, полого спускающийся к роще и к Иловле, текла в разбитый каменный желоб и черную мягкую глину. Соня взобралась на небольшой камень, коих в земле торчало в изобилии, и стала смотреть. Почти вся их группа выстроилась в очередь за святой водой из источника, держа подмышкой бутылки, баклажки и иные ёмкости.
- Какая вкусная вода, - заявил один из "взрослых", кажется, Марк, судя по виду, весьма и весьма прошаренный товарищ в плане жизненного опыта (путешествий, походов, выживания). - Вот бы такую воду каждый день пить, чай из неё заваривать.
- Она конечно вкусная, - возразил наш лидер, экскурсовод. - Но в ней слишком много солей. Нельзя её пить слишком часто.
Соня с глупой улыбкой огляделась вокруг. Солнце заливало все имеющиеся свободные пространства и яростно припекало спину. Соня скинула свою куртку и завязала ее за рукава на манер юбки. Вокруг носилась ребятня, а Петрова, школьная учительница истории и инициатор этого путешествия, безуспешно пыталась их успокоить.
- Смотрите, смотрите, там в кустах огромная оса!
- Это шершень!
- А она опасная?
- Ой!...
И все пятиклашки с громкими криками ломанулись смотреть осу. К ним, посмеиваясь, присоединилась группка студентов. Из зарослей послышался шум оживленных молодых голосов и взрывы хохота. Соня поневоле улыбнулась. Молодое веселье, солнце и тепло заставили всех оживиться, и даже настолько уставших от жизни людей, как учительница Петрова. Она схватила синий ковшик, наполнила его водой из источника и начала обходить всех со словами: «Изгоняю бесов!» Соня с удовольствием подставила щеки под холодное прикосновение скользкой мокрой руки. Может, и вправду станет полегче.
Наконец, более-менее все желающие набрали воду, и гид с группкой последователей вылез из овражка. Соня присоединилась к ним. Они двинулись вперёд по тропинке через рощу, под высокой жёлтой сенью осенних деревьев.
По бокам проплывали всякие интересности. У поворота дороги матово светлел коричневый деревянный домик с треугольной крышей (так избушки любят рисовать). Одна из студенток под весёлый смех и подбадривающие крики заглянула внутрь.
Раздалось неодобрительное поцокивание нашего гида, а затем его весёлый смех.
- Это же купальня. Туда входят обнаженными, оставив все лишнее снаружи... Юля, ты, конечно, можешь попробовать, но придётся следовать общим правилам...
Девушка со смущенной улыбкой отскочила от домика и последовала за товарищами.
Соня не могла отделаться от ощущения, что она попала в дружную компанию, в которой все друг друга знали уже сто лет. Обычно подобное чувство доставляло ей невероятный дискомфорт, но сейчас было так хорошо просто идти по пригретой солнцем мягкой земле, наслаждаться золотом листьев и слушать завораживающий рассказ экскурсовода, что Соня перестала обращать внимание; она лишь улыбалась, шагая неторопливо и утомленно прикрыв глаза. По пути им попались серный и радоновый источники, из которых нельзя пить, но целебная вода которых помогает при купаниях.
Они шагали теперь по роще, той самой, что обозначала пойму Иловли. Здесь попадались деревья, довольно высокие. Но были и настоящие гиганты. Это были дубы. Гид поспешил рассказать им, что эти дубы видели самого Петра 1, когда он проходил по этим местам, направляясь к Каспию. Соня узнала, что император получил достойный приём и отдыхал под одним из местных дубов-великанов, которые являются сегодня памятниками природы регионального значения. Они действительно были великолепны. Стволы, такие широкие, что охватить их может только человек 5-6 вместе взятых. Раскидистые ветви, все в кружевной зелени, мощно, по-царски распростерлись над тропинкой. Высотой они превышали Сонину родную пятиэтажку. Соня замерла в восхищении, так здесь ей все нравилось, настолько красивым оно всё было. Краски были такими яркими, такими чистыми, пронзительными, от всего вокруг будто исходил свет. Светлое-светлое пастельно-голубое небо, бело-жёлтая нежная земля под ногами, светло-зелёная выгоревшая трава, оранжево-желто-золотая листва. Соня просто задыхалась от всеобщего великолепия. Она никогда не думала, что осень может быть такой красивой. Соня уже и думать забыла про свои терзания - так ей было хорошо.
Они подождали, пока все подойдут, пофоткаются на фоне исполина-дуба и набьют себе карманы румяными крепкими желудями. А потом пустились в обратный путь, назад к источнику.
Соня снова шла и улыбалась, дышала разлитым в осеннем воздухе ароматным спокойствием. Но вот они вышли из рощи. Соня бросила прощальный взгляд на чудо природы: трехсотлетние дубы-гиганты в окружении великолепного растительного покрова. «Кажется, природа и вправду лечит!» - внезапно подумала Соня и вынырнула из спокойного мира солнечной осени и вновь оказалась в окружении своих проблем. Горький, привычный клубок сожалений и обвинений стиснул горло, нахмурил брови, сжал виски. Но Соня резко тряхнула головою. На сегодня было ещё запланировано посещение пещер, монастыря и казачьего музея. Сегодня она уехала, оторвалась от всего привычного!... Можно и просто покайфовать от классного путешествия! Хватит мусолить одно и то же!...
И Соня решительно зашагала вперёд, за монастырскую стену, куда уже направлялась вся их туристическая группка.
***
Спустя три часа Соня стояла на территории казачьего музея, улыбалась и провожала взглядом вечернее солнце, почти уже скрывшееся за деревьями и выглядывающее оттуда своими прощальными бледно-золотыми лучами. Ей было очень хорошо. После занимательной экскурсии по музею казачьего быта, где их водили по куреням, сараям, амбарам, показывали кухонную утварь, печи, инструменты, одежду, упряжь и прочие элементы жизни казака тех лет, можно было побродить по небольшой территории музея. Кто-то отправился покататься верхом на лошади на соседней полянке, пятиклассники развлекались на бревне, играя в игру казачат иных времен. Соня находилась и устала. Она остановилась в уголке, прижалась к стене и стала смотреть на свою неимоверно длинную тень. В воздухе, обнадёженные обманчивым теплом, вились последние мошки. Даже они, вызывающие обычно лишь раздражение, вызвали сейчас улыбку.
Днем, после визита к дубам, они отправились в монастырскую пещеру. Для этого пришлось пройти сквозь всю территорию монастыря, который был сейчас далеко не в расцвете (едва десяток монахов), и, выйдя с обратной стороны, взбираться вверх по пологому белому меловому склону, покрытому густой и красивой рощей. В этой роще, в отличие от Иловлинской, было больше зелени, но и больше неухоженных, некрасивых кустов, бурелома и природного мусора. Зато тропинка была в хорошем состоянии, в некоторых местах даже стояли деревянные перила – для безопасности. Выйдя из рощи, они зашагали прямо по голому меловому склону, всему белому, и это было так странно!...Вход в пещеру располагался на вершине одного из меловых холмов. Когда Соня увидела панораму, открывающуюся с этой высоты, у нее перехватило дыхание. Ровная-ровная желто-зеленая гладь. И как же далеко было видно!...И на какой же они высоте всё-таки оказались? Вроде бы так уж сильно никуда не карабкались, однако машины на близком шоссе – со спичечную головку... Соне показалось, что еще немного, и она взлетит. Нужно лишь сделать шаг…
Но их позвали – пора было идти в пещеру. Девочки поправили платки и юбки. Каждый получал от Петровой по две свечки и ступал в узкий темный зев. Внутри сначала было темно и тесно, но впереди проход расширялся, и там висело множество красивых икон, а под ними горели свечи. Каждый зажигал себе свечку от огня и проходил вперед. Очень узкий проход, в котором едва-едва смогут разминуться два человека. Темно, сыро и прохладно, но чувствуется приятный церковный запах. Мягкие меловые стены все в надписях – следах многочисленных туристов. До потолка Соня легко бы могла дотянуться рукой. Изредка мелькают маленькие ниши, в которых горят свечи и стоят картинки-иконы. По бокам манят загадочной чернотой проходы-ответвления, в основном забитые досками, из которых долетают жуткие подземные сквозняки, обдающие сильным ветром и неземным холодом. Был слышен топот ног, тихий гул голосов и неясное, далекое церковное пение – похоже, в некоторых местах здесь стояли ретрансляторы. Но вот они дошли до грота, где стояла икона Божией Матери. Здесь пение слышалось вполне ясно. Они по очереди заходили внутрь, шептали свои нехитрые детские молитвы, крестились, кланялись и пускались в обратный путь. Обратно идти было непросто. Приходилось постоянно тесниться, пропуская людей, идущих навстречу, и не отрываясь следить за свечой, чтобы она не опалила случайно куртку впереди идущего. Оказавшись почти у самого выхода, все ставили свечки на тот красивый алтарь со множеством икон. Соня последовала их примеру и вышла на свет Божий.
Дождавшись всех остальных, они вновь вернулись на территорию монастыря. Теперь они должны были посетить монастырскую церковь. Они вошли внутрь через дверь вполне себе современного вида, как в каком-нибудь магазине. В холле царил полнейший ремонт: лежали доски, валялись разбросанные инструменты, стояли банки со стройматериалами. В саму церковь через этот безобразный холл они перебирались по узкому, неровному помосту. Пахло краской, известкой, нагретой солнцем пылью. Все это «ремонтное» впечатление вдобавок к залитым ярким светом салатовым стенам храма, на которых висели современные картинки-иконы, заставляло совершенно своеобразно относиться к легендам и случаям о чудотворной силе святых, которые им рассказывал экскурсовод. Не то что бы Соня верила им больше или меньше, просто весь этот храм был как молоденькое деревце весной: такое клейкое, зелененькое и слабенькое. Но от этого оно становилось ближе и роднее, поэтому из церкви Соня вышла с доброй и спокойной улыбкой на губах.
Затем они загрузились в автобус и, поплутав немного по солнечной степи, оказались здесь, в музее казачества.
Соня продолжала стоять на солнышке, пробегая мысленно все события сегодняшнего дня, от самого начала, когда она вся сжималась от собственных мыслей, до нынешнего момента, когда ей было просто хорошо. Так хорошо, так красиво – вот как можно описать весь сегодняшний день. Продолжая улыбаться, Соня вдруг с удивлением отметила, что ей ничего не мешает дышать, что сердцебиение и пульс у нее выровнялись, пальцы на руках и ногах согрелись и не дрожат. То дурацкое судорожное состояние, вызываемое бесконечным самокопанием, куда-то ушло, растворилось. Она была умиротворена и спокойна…Боже, что за чудо?...Неужели пришел конец этой странной лихорадке?...
Впрочем, Соня, получив урок от прошлого, решила не узнавать ответ на свой вопрос. Достаточно того, что ей просто было хорошо. Больше ничего не нужно…
***
Вскоре они все уже ехали обратно в свой родной город. Соня снова сидела рядом с Ирой и смотрела в окно, где в этом невообразимо прекрасном небе таял голубовато-розовый крем солнечного заката. Соня устало устроила голову в кресле, чуть прикрыла глаза и улыбнулась. Ей казалось, что это лучший день за последние два-три месяца.
Автобус ехал на юг, и ночь вскоре настигла его. Постепенно стемнело, в салоне автобуса загорелся свет. Фонари и подсветка зажглись и за оконными стеклами. Из радиоколонок внезапно полились звуки музыки. Соня, Ира и их одноклассницы стали дружно подпевать особенно хорошим песням. В перерывах тишины Соня и Ира говорили о школе, о путешествиях, сошлись во мнении, что нужно уговорить их класс отправиться в Петербург… Вот уже и Волгоград, весь в гирляндах нарядной подсветки. Проехали центр и унылые заборы волгоградских заводов. В Тракторном несколько студенток вышли и оправились по домам…Скоро осталась позади и ГЭС. Совсем немножко по пустым вечерним дорогам, и вот их городок. Почти сразу – школа. В полутемном автобусе вновь суета. Все, полууснувшие и разморенные ездой в теплых креслах, спешат скорее выбраться наружу и скорее добраться до своих кроватей. Прорвавшись сквозь жаркую массу, Соня, распрощавшаяся с Ирой и одноклассницами, медленно двинулась в сторону дома. В темно-темно-синем небе необычайно ярко для города горели звезды. Такие красивые… Соня улыбнулась… Она вдруг поняла, что абсолютно свободна. То, странное, непонятное, что мучило ее последние полтора месяца – любовь это была, кризис переходного возраста или еще какая-то ерунда – ушло. Отпустило. Теперь Соня могла вздохнуть полной грудью, не рискуя нарваться на нервную дрожь в горле и животе, или спокойно заниматься своими делами: считать примеры или писать сочинения, не чувствуя сжатие висков и горько-сладкое онемение затылка… Свободна, жива, здорова…
«Я будто бы воскресла, или прозрела, или встала с постели после долгой болезни… Как здорово снова чувствовать себя полной сил и энергии!...Господи, но почему именно сегодня, именно сейчас, именно после этой поездки?...» - думала Соня. – «…Ну да ладно, всё объясняется довольно просто… Ты всегда знала, что жизнь на этом не заканчивается, что мир еще невероятно широк и разнообразен… Ты просто знала, но только сегодня ты смогла это по-настоящему почувствовать!..» - довольная, что ответ найден, Соня заулыбалась еще шире. – «Уф!... Говорят, любовь живет три года. Моя продержалась два месяца, и, слава Богу, что она оказалась такой недолговечной!... Боже, как же я счастлива!...»
И, улыбаясь и поглядывая на блестящие в черноте ночи звезды, счастливая, живая, свободная девушка направилась домой.