Стою под лампой в середине продолговатой кухни, перемешивая деревянной лопаткой куриные котлеты. Только что пришла домой, ещё не сняла с волос крабик. Воротник облегает шею, и я чувствую неосязаемую защищённость, тепло своего дома и будничный уют. Опускается серовато-синий ноябрьский вечер, ряды жёлтых огоньков дороги и окон расплываются и мерцают — как очаровательны вечера в конце года! В них какое-то предчувствие, предвкушение и лёгкое волнение. Такое предощущение сильнее только в майские вечера, которые уже почти июньские, но всё же не лето, а весна. Как юноши, которые стоят на пороге взрослой жизни, у черты между юностью и молодостью, явственно чувствуют приближение будущего. Ноябрь — предвосхищение зимы. Всё уже более зрелое и основательное, но не лишено мягкости.
Масло шкварчит, я переворачиваю котлеты с одного румяного бочка на другой. С минуту на минуту войдёт он, снимет холодные куртку и обувь, пройдёт в кухню и, взяв за плечи, поцелует меня в щёку. И мне станет ещё теплее.
— Как прошёл день? — я украдкой смотрю на него, кладя ужин на тарелку.
И он эмоционирует, машет руками, ругается, иногда делает перерыв, ест и задумывается, глядя куда-то в сторону. Я не хочу, чтобы он уходил, хочу, чтобы остался, был тут, рядом. И с облегчением вспоминаю, что времена, когда он заходил лишь на час, прошли. Мой локоть на столе, подбородок на руке, я вглядываюсь в его черты, в ресницы, прикрывшие глаза. Я одновременно и полностью в настоящем моменте, и в неосознанном ожидании чего-то.
Огни фонарей и светофоров на фоне каштанового цвета неба горят ещё ярче. Вижу силуэты в окнах таких же многоэтажных домов, потолки и шкафы, телевизоры. Мы выключим свет и ляжем в постель, в крепкие объятия ночи, сна и друг друга.
Полгода назад — или полгода вперёд — коричневые небеса тёмно-синие, словно лаковые. Мы едем по ночным улицам, по эстакадам над железными дорогами или по мостам через реку, я смотрю на его руки — одну на руле, вторую на колене или на рычаге коробки передач, на сосредоточенное лицо в жёлтом свете. Он включает радио, или музыку, или выключает его и что-то рассказывает — снова эмоционально, иногда хлопая по сложенной до надобности солнцезащитной шторке.
Или ранний вечер, когда солнца уже не видно — закат кончился, но небо светлое, фонари стоят неприметными палками. Дует прохладный ветер, мы сидим на террасе кафе, и я снова слушаю его, не свожу взгляда с его лица и пью вино.
Или что-то между ранним и поздним вечером, мы идём по бульвару на набережной. Беловатый свет в зелёной листве, жёлтые огоньки отражаются от воды. Меланжевое небо, светлое на западе, где плещется вода и шумит дорога, и чернильное на востоке, где мерцают огни на трубах и самолётах. Мне тепло с ним, и просто тепло, и мы неспешно плывём по бархатному воздуху.
Или это даже утро, раннее и свежее, персиково-малиновое свечение неба, и в распахнутое окно влетают птичье пение и холод прошедшей ночи, и я прижимаюсь к нему, такому тёплому, и думаю об осенней скудности рассветов.
Если самые прекрасные вечера майские, то лучшие ночи — ноябрьские. Ты укутан их пуховым одеялом, защищён от всего, а сон глубок и нежен, как пена, ложащаяся сугробами под окном; ты в тепле, ты в безопасности. Я лежу на его плече и предчувствую такой долгий, такой сладостный сон. А снится мне май.