Алька с детства мечтала быть актрисой. Мать смотрела на это неодобрительно, но молчала. Не та это профессия, что кормит. Может и даст кусок хлеба, но не больше. А уж хлеба с красной икрой, как привыкла есть Алька у матери, точно не будет. И потом, актриса должна быть красивой, ну или совсем страшной, для характерных ролей. Алька была, не сильно красивая, но и не страшная. Так, серединка на половинку. Если хорошо одеть и накрасить, симпатичная. А одевала мать Альку очень хорошо.
Мать, Ирина Ивановна, работала буфетчицей. В центральном кафе города. Алька училась в лучшей школе. Но с ней дружить стеснялись. Потому что в классе учились дети кандидатов наук и внуки профессоров.
В 1984 Алька закончила десятый класс и на выпускном похвасталась, что едет поступать в Москву. Ей не очень-то поверили. Хотя понимали, что деньги и связи часто перевешивают мозги и талант. Конечно, поступить в МГУ было хрустальной мечтой любого из Алькиного класса, но не все были готовы рискнуть ради этого журавля в небе. Лучше, проверенный пермский Политех или универ, чем позорный провал в Москве. Хотя пара отчаянных медалистов, первый раз хлебнув шампанского, презрительно скривив губы, сказали, что они тоже подают документы в МГУ. Но Алька умолчала, что поступать она собралась в театральный.
Алька мечтала быть актрисой до дрожи. И в принципе были даже связи в Москве. Можно было устроить учиться Альку в престижный институт. Мать оттягивала, и отговаривала Альку от этого опрометчивого шага. Вот если бы она захотела поступать на технолога питания или товароведа, Ирина Ивановна расшиблась в лепешку и устроила бы Альку хоть в Париж. Но Алька хотела быть актрисой. Мать, скрепя сердце, позвонила и переговорила с таинственными связями, дала Альке пятьсот рублей и отправила дочь в Москву. Связи осмотрели Альку, как телку на рынке, пощупали там где смогли дотянуться, где не смогли - облапали. Взяли пятьсот рублей. И лишили всего самого ценного, сказав, что она теперь в Москве, а над этим трясутся только провинциальные дуры. Потом еще раз осмотрели, уже в раздетом виде. И решили, что ноги, хоть и длинные, но какие-то не очень, грудь ммм…. маловата. И вообще, Алька - длинная. И куда с таким ростом? В кино не возьмут, а в театр – тем более. Даже на второстепенные роли. Может только на комические… но нет. Уж слишком длинная. От щедрот выдали денег на обратный билет в плацкарт и отправили домой.
Алька вернулась в Пермь и загуляла.
****
Женька проснулся утром, посмотрел на жену и подумал, что он совершил самую большую ошибку в жизни – женился.
Теперь уже не разженишься. Ребенок. К детям Женька относился ответственно.
Жена Оля тихо сопела, уткнувшись Женьке в плечо и не подозревала о том, что она была самой большой ошибкой жизни. Она считала себя счастливой женщиной. Училась в мединституте, родила сына, фигуру не испортила. И муж был хоть и веселым раздолбаем, но к супружеству относился серьезно – Олечку одевал у самой известной фарцы города. Где он брал на это деньги, Олечка не очень задумывалась. Она и так сделала его счастливым согласившись выйти за него замуж. Отец Олечки был светилом медицины, профессором. А Олечка была хорошенькая и веселая. А у Женьки не было даже высшего образования. Он работал в Первом гастрономе, рубил мясо. Не престижная профессия. И пахло от него плохо.
После работы Олечка не допускала до себя супруга, пока он не отмоется с хозяйственным мылом. А потом еще дорогим гелем для душа, купленным у фарцы за какие-то немыслемые деньги. А потом обязательно набрызгается французской туалетной водой. После этого Олечка снисходила до Женьки и разрешала себя целовать. И сыном заниматься разрешала. Ей было некогда. Учеба, подружки, встречи, выставки и театры не оставляли времени за такие глупости.
Болезни отпрыска раздражали Олечку. Приходилось делать скорбный вид и отказываться от вечеринок. И заниматься соплями, поносами и высыпаниями. Конечно, все это она проходила в мединституте, но там это было на картинках и на практике - дети были чужие. Это не трогало. Олечка училась на детского врача.
Что ей нравилось в профессии – это ходить по поликлинике, среди измученных и запустивших себя мамаш, и тыкая тоненьким наманикюреным пальчиком в пухлую историю болезни очередного пациента объяснять испуганной мамаше:
- Господи, ну, что вы хотели? Такая наследственность, - тут Олечка с удовольствием вспоминала своего пухлого розового сына. - Отец пьет, вот и диатез у вас! Надо следить за собой, за питанием, - тут Олечка вспоминала, как утром смотрелась в громадное зеркало в коридоре, совершенно голая, выискивая недостатки в своей фигуре, недостатков не находила, и шла успокоенная в душ. – Зарядку что ли делать. Лишний вес у вас – проблемы у ребенка.
Она решительно захлопывала пухлую историю болезни, и кричала:
- Следующий!
И надо бы поговорить с отцом, что бы после окончания мединститута сразу искал место, хотя бы завотделением, лучше бы главным врачом, но без опыта даже с такими связями никто не поставит. Подальше от этих дурно пахнущих и толстых мамашек. Одно дело – походить на практике неделю, а другое – работать каждый день, да еще по вызовам бегать. Нет. Спасибо. Не для того росла и училась.
Олечка повернулась на другой бок и заголилась. Спать она предпочитала голой. Как Монро, одевшись на ночь капелькой духов.
Женька покосился на розовый зад жены и вздохнул. Красивая. Но не живая, кукольная. Хотя, отказаться от этого он пока не мог. Он поцеловал ее в шею, втянул сонный запах разнеженного тела, смешанного с французскими духами. Олечка недовольно повела плечом.
Самая большая ошибка, но сладкая. Женька вздохнул и решился взять то, чего даже помыслить не мог в отношении своей жены. Придавив ее всем весом, Женька поражаясь своей развращенности и смелости, отымел ее как гулящую девку.
Олечка, вырывалась и материлась, пыталась расцарапать лицо Женьки. Но он был в два раза больше и тяжелее ее. Она сдалась и замолчала. А Женька подумал, что если она скажет, кривляясь как компросная блять – «попка целочка» он убьет ее.
Олечка шмыгая носом ушла в ванную и не выходила до тех пор, пока Женька не ушел на работу.
Женька весь день мучился и не мог работать. Испытывая одновременно стыд и удовлетворение, он злился на окружающих. Наорал на заведующую. Испортил две туши, раздробив в мелкую щепу кости. Ударил себе по пальцам, до фиолетового подтека. И все не мог решить, как он будет разговаривать с женой после этого.
Так и не решив окончательно, Женька потоптался под дверью, то думая позвонить, потом отдергивал руку и лез за ключами в карман. На пятый раз, обозвал себя «бабой» и по-хозяйски открыл дверь ключом.
Олечка сидела на краешке дивана, в шелковом халатике, подкрашенная, но бледная. Большими испуганными глазами следила за Женькой. Потом судорожно вздохнула и сказала:
- Давай поговорим как взрослые люди, Евгений. Ты понимаешь, я как врач против такого поведения в постели. Но если для тебя это является необходимым условием нашего брака, к таким… - Олечка замялась и покраснела, - к таким экспериментам надо готовиться заранее с применением специальных средств.
Женька посмотрел на жену и пошатнулся. Лучше б она избила его, расцарапала лицо, и он валялся у нее в ногах, вымаливая прощение. Но такое, продуманное решение вызвало у него отвращение. Он еще не понял почему, но ему захотелось блевать.
Женька молча вышел из комнаты. И загулял.
****
Как то утром они проснулись в одной постели. Потом еще раз проснулись вместе. Потом еще раз. И поняли, что это не совпадение. Им нравилось быть вместе.
Алька была долговязая и смешная и зажатая. Женька веселый раздолбай с потухшим взглядом.
Пока они были трезвые и начинали пить, им было хорошо и весело в объятиях друг друга. Но когда Женька напивался, обида на жену вырастала мыльным пузырем и никак не заливалась спиртным. Женька утыкался в худое плечо Альки и твердил:
- Вот если б она меня избила! Если бы выгнала, а не говорила со мной так! Я бы на коленях вымаливал прощение! Почему она так?
Алька терпела, гладила по голове и утешала.
- Ну, почему? – Женька бессильно мотал головой, отгоняя воспоминание об Олечке в халатике, - я же ребенка вырастил, сопельки ему убирал, только что титькой своей не кормил! Пеленки стирал! Все, все для нее! И золото, и сапоги французские и дубленки! Все! А она, необходимым условием нашего брака… - пьяно тянул Женька.
Под утро он засыпал на плече у Альки, она гладила его по голове.
Как-то Алька проснулась от того, что ее грубо выпихнули из кровати. Она щурилась со сна, не понимая, что в комнате делает милиция. Но через полчаса до нее дошло, что Женьку арестовывают за какое-то хищение социалистической собственности. Еще она узнала, что он работал мясником в Первом гастрономе и у него чудная не выговариваемая фамилия с окончанием на –ский.
Они тащили полуодетого Женьку, а он хрипя диктовал Альке телефон.
- Позвони отцу. Скажи, что забрали.
Алька, с трясущимися коленями позвонила отцу Женьки, рыдая в трубку, рассказала о том, что Женьку замели. Потом умылась, вылила остатки водки в раковину и вернулась к матери.
Ирина Ивановна встретила Альку молча, без упреков. Накормила. Вечером, перед сном пришла в комнату и сказала:
- Завтра выходишь на работу ко мне, сменщицей. Я договорилась. Научу всему. И хватит пить.
Алька мотнула головой и постаралась забыть о том, что она мечтала стать актрисой.
В выходные Алька таскалась с сумками в СИЗО к Женьке. Быстро разобралась кому и сколько надо заплатить, что бы у них было свидание. И даже в отдельной комнате. Женька бодрился, но выглядел скверно.
Как-то перед уходом Альки, Женька не выдержал и всхлипнул:
- Ну почему, я не понимаю, Алька, почему она так?
Алька не выдержала и зло крикнула ему:
- Потому что у тебя не жена, а проститутка!
Женька замер на секунду и выдохнул:
- А ведь и правда, Алька! Ты молодец! Я только сейчас это понял, жила она со мной только из-за денег! И согласна была хоть как, лишь бы деньги были! Алька, я люблю тебя!
Алька оторопела и вышла. И потом неделю до следующего свидания вспоминала «Алька, я люблю тебя». Она понимала, что это он от радости, а не потому что любит. Но останавливалась, замирала и улыбаясь, повторяя за Женькой «Алька, я люблю тебя».
К осени Женьку выпустили. Отец с Алькой насобирали денег и дали на лапу всем, кто мог хоть как-то посодействовать в этом. У Альки оказался талант к торговле. Она в смену зарабатывала больше чем мать. Экономила на кофе, молоке, добавках к мороженому и прочему. Разводила алкоголь. Не брезговала ни чем. Сначала нужны были деньги на то, чтобы вытащить Женьку из СИЗО, а потом втянулась и ей понравилось. С одного взгляда определяла, сколько можно снять с клиента. Стала независимой. Сняла однушку в центре.
Жека, после СИЗО он перестал быть Женькой, поселился с Алькой. Быстро развелся с Олечкой, и виделся с сыном по выходным. Алька его баловала и откармливала после тюрьмы. Жека поправился, в гастроном не вернулся, а сколотил бригаду и занялся ремонтом всего, что можно было ремонтировать. Жизнь как-то резко наладилась.
Алька забеременела, но молчала, ждала предложения. Жека чувствовал, что Алька ждет, но тоже молчал. Готовился к разговору. Потом собрался с духом и поставил условие:
- Никаких детей. И хоть завтра в ЗАГС.
К детям Жека относился серьезно. Он был дворянином. Отец рассказал ему об этом когда в муках скончался Союз. Свое семя Жека не хотел разбрасывать куда попало. Дети дворянина – это ответственность. Хватит, один уже растет почти безотцовщиной.
Но Альку заколодило. Она решила стать дворянкой. Назло одноклассникам, которые ходили кутить в кафе, где она работала буфетчицей. И смотрели на нее свысока, явно помня, что она собиралась поступать в Москву. И не важно, что она в день зарабатывала столько, сколько они за месяц не видели.
Алька собралась и сделала аборт, по-тихому, никому не говоря. По блату. Но не удачно. Осталась бесплодной. Отплакала неделю, пока Жека ремонтировал магазин в соседнем городке. И все. Нет, так нет. Не в детях счастье.
Когда Жека вернулся, она сказала ему, что может не волноваться, детей у нее не будет, она проверилась, доктор сказал. Жека выслушал, и промолчал.
Ночью, обнимая Альку, Жека почувствовал, что грудь у нее опала, опустилась, как у рожавшей бабы.
Через два месяца они поженились. Зарабатывали на квартиру. Алька хотела непременно в сталинках, на Компросе.
Жека тещу Ирина Ивановну недолюбливал. Хоть и признавал ее талант к зарабатыванию денег на всем. Но поначалу пугался, видя ее жестко сжатый, перекошенный рот. И постоянно ожидал выволочки за какие-нибудь грехи. Она носила култышку и очки. И в целом напоминала злобную училку, но не буфетчицу.
Выдав Альку замуж, Ирина Ивановна немного расслабилась, и даже стала улыбаться. Но это выходило криво. Она стала тратить на себя деньги, покупая на толкучке самые модные наряды.
Жека, познакомим ее со своей фарцой, и очень надеялся, что теща выйдет замуж, и немного ослабит своей контроль над ними. Она жестко контролировала их расходы, все деньги на квартиру, хранились у нее. Жека нервничал, но Алька успокаивала, что у мамы, как в банке. Даже надежнее.
Через несколько лет, теща и правда отдала все до копеечки на квартиру в сталинке, которую долго и придирчиво выбирала Алька. И даже принесла проценты, сказав, что пускала деньги в оборот, и они заработали.
- И я тоже, - теща вызывающе вздернула бровь, посмотрев на зятя поверх очков.
- Ну, разумеется, Ирина Ивановна! – оставалось сказать Жеке.
Алька выбрала трехкомнатную квартиру в Доме ученых. На одной площадке с родителями своего одноклассника-медалиста. Он и вправду поступил в МГУ, отучился, вернулся и жил с мамой и папой. Преподавал в универе, ходил в лоснящихся, с пузырями на коленках, коротковатых брюках. Зарплату преподавателям платили копеечную и нерегулярно.
Алька купила норковую шубу в пол, и приходила из магазина с полными пакетами. Специально долго возилась с замками, поджидая, чтобы встретить соседей.
Однажды, забыв купить соль, постучалась к соседям. Дверь открыла мама одноклассника.
- Алечка, заходи!
Маргарита Константиновна даже дома ходила в туфлях, и в платье. Конечно, и то и другое было уже довольно поношенное, но видимо так и должны выглядеть профессорские жены, чтобы производить неизгладимое впечатление на аспирантов.
Ремонта в квартире давно не было. А вдоль стен стояли полки с книгами. Даже в коридоре. Алька удивилась, зачем столько денег тратить на пылесборники, и попросила соли.
- Конечно, Алечка, - улыбнулась Маргарита Константиновна, - пойдем на кухню. Чаю будешь?
- Нет, нет, спасибо. Муж скоро придет, надо ужин сготовить.
Пока шли до кухни, по пятикомнатной квартире, Алька видела только громадные стеллажи с книгами. И чем-то дурно пахло. Половина кухни была отгорожена шкафами с книгами, и там кто-то возился.
- Кто там у вас? – испугано спросила Алька.
- Свинка, - улыбнулась Маргарита Константиновна.- Понимаешь, Алечка, зарплату плохо платят. Мы решили свинку завести. Только боюсь, когда она вырастет, вряд ли мы сможем ее пустить на мясо.
- Свинка. Понятно.
Алька взяла соли и ушла потрясенная. Вечером за ужином, она кричала Жеке:
- Ты понимаешь, мы живем в свинарнике! В свинарнике! Зачем жить в пятикомнатной квартире и держать свинью!
- Да ладно, Алька, ты сама хотела здесь жить, - махнул рукой Жека.
- Тебя бы туда, с твоей бригадой, - мечтательно протянула Алька. – Выкинуть весь хлам и сделать ремонт. Пять комнат. В гостиной окно фонариком на Компрос!
- Да, - откинулся на стул сытый Жека, - там хорошо по утрам кофе пить, с маленького столика и смотреть на цветущие липы.
- Может, купим у них квартиру? Правда после свиньи, полную дезинфекцию придется делать, - сжала губы Алька.
Жека посмотрел на нее и понял, как она похожа на тещу.
- Ты хотела магазин, - холодно напомнил он. – Не бросайся деньгами. Куда тебе пять комнат? И я уже не мальчик с бригадой по области мотаться.
Алька устала быть буфетчицей. Пусть деньги. Путь квартира и шуба в пол, но хочется статуса. Вот хозяйка магазина, пусть маленького, но своего – это уже статус. Алька все свободное время ходила по городу в поисках идеи. Чем торговать? Чего нет в городе? И высматривала подходящую квартиру на первом этаже.
Когда порвался любимый, затасканный до дыр французский лифчик Альку осенило:
- Мы будем торговать бельем! В городе не купить нормальных трусов. Только у фарцы. Но там выбора – нет. Бери, что есть.
Они долго считали, выбирали поставщиков и искали подходящую квартиру под магазин. Денег не хватало. Идти в банк, не хотелось.
- У матери точно есть деньги, - сказала Алька. – Попросим.
Жека представил жесткое лицо тещи и замялся. Она, конечно почти родня, но просить у нее не хотелось.
Теща выслушав, перепроверив все расчеты, сказала:
- Деньги дам. Под проценты, как в банке. Но с отдачей не тороплю.
Только купили подходящую квартиру, загнали туда бригаду Жеки и оплатили товар, как летом 1993 года грянула денежная реформа. Алька с Жекой выпили бутылку конька, за то, что им повезло, и на руках почти не было денег. Обменяли оставшуюся наличность в банке. Помогли друзьям, женькому отцу, по блату, обменять сверх нормы.
- А теща, что молчит? – спросил Жека, чуть успокоившись после всех обменов. – У нее, что денег нет?
Алька умотавшись с ремонтом, обменами и закупкой товара забыла про мать. Вечером заехали к теще и предложили помочь. Позеленевшая Ирина Ивановна, еще крепче сжала губы, сказала:
- Денег нет. Все вам дала, - дернула бровью и напомнила, - под проценты.
****
Через пять лет бизнес наладился. Долг вернули с процентами. Но теща после реформы сдала. Стала чаще болеть. Алька волновалась. Ирину Ивановну положили в больницу.
- Давай маме приятное сделаем? – Алька подошла вечером к Жеке. – Она нам помогала, пора и нам помочь.
- Что? – по-деловому спросил Жека, прикидывая, во сколько может вылиться приятное маме.
- Ремонт.
Жека посчитал, сколько тещина двушка может высосать денег из бизнеса, пожевал губами, почесал сытый, обрюзгший живот.
- Ладно. Без фанатизма.
На следующий день Жека отправил бригаду в квартиру тещи. После обеда зашел проверить. Вся мебель и вещи были аккуратно сложены в центре одной комнаты. Наверху лежал громадный старинный дермантиновый чемодан, перевязанный бечевкой.
- Ну, и что тут у нас? – хмыкнул Жека и выдернул чемодан за ручку из кучи. – Любовные письма?
Жека даже представить не мог, как Ирина Ивановна с вечно сжатыми губами кому-то может сказать «я люблю тебя». Бечевка от рывка не выдержала, лопнула, чемодан раскрылся, осыпав Жеку ворохом денег.
- Полный чемодан денег! – задохнулся Жека восторгаясь предприимчивостью тещи.
Но присев, собирая деньги, он понял, что эти бумажки уже ничего не стоят. Теща хранила целый чемодан дореформенных денег.
- Сука! Жадная сука! – матерился про себя Жека до самой больницы.
Рванув дверь в палату, где лежала Ирина Ивановна, он заорал:
- Пусть лучше деньги сгниют, чем мы узнаем сколько их у вас? Жадная сука! – Жека бегал по палате размахивая руками, не в силах справиться с гневом. – Что мы их просили? Сами зарабатываем! Ну да, не столько, сколько у вас! Я ведь предлагал! Предлагал поменять! Ни себе ни людям! Сука на сене!