1.
Дальний Восток. 1975 год. Район, приравненный к крайнему Северу. Войсковая часть, вырезав под собой огромный клок леса, удобно уселась здесь на долгие годы. Кругом одна хилая, низкорослая марь. Только по краям рек погуще, потаёжнее места. Все знают, что здесь будет писаться толстая книга истории строительства Байкало-Амурской магистрали. Многим здесь остановка. Кому-то, после двух лет казарменной жизни, дембельский альбом, в чемодан бросив, жутко не терпится, хоть пёхом, хоть бегом, отсюда смыться, без оглядки домой лупануть! А кто звездами плечи свои сознательно усыпал, портупеей себя надёжно перетянув, тем, и за пятнадцать годков будет не придел.
Все здесь разные: и цветом кожи, и разрезом глаз, и нравами, и языком. Одни с гор спустились, другие степи бросили, третьи — тайги сыны, четвёртые — городские, вперемешку с сельскими. Пятнадцати республик — делегаты, по повестке, в форму новенькую одетые, каждое утро, стоя поротно на плацу, за просыпающимся солнцем наблюдают.
Нехватку кислорода ощущая, желания загадывают, о доме, о родных вспоминают. Слушая грозные команды, с тоской глядят на одинокую лиственницу за медпунктом. На макушке её, любит встречать восход солнца одинокий глухарь. Хозяином смотрит на чёрную, хмурую бушлатно-шинельную массу. В толк не возьмёт: зачем она прибыла сюда, и так нахраписто, грубо, безжалостно в его владениях всё крушит, взрывает, гробит. Птица жизнь прожила, понимает: эти только о себе думают, им местная жизнь, её нравы, по боку…
Впереди этой рабочей братии, чеканит шаг грозное ротное звено. Согласно планам и срокам государственного задания, на их плечи ляжет самое трудное, самое тяжкое, не всегда благодарное. Это им предстоит со своими орлами, от Тынды до Комсомольска на Амуре, дорогу железную, качественно проложить — построить, не считаясь с затратами, потерями, здоровьем. Последнее — вообще не в счёт!
Государство надеется! Партия знает: солдат железнодорожных войск — универсал! Он всё умеет! И мост построит через бушующую реку, и скалу гранитную сравняет в один бросок. Многотысячными кубами каменистого грунта присмирит, на лопатки завалит любую преграду: будь-то капризная топкая марь, будь-то чудище, в облике коварной вечной мерзлоты. При минусах диких, безжалостно обмораживающих, БПшку двадцатку поставит, тёплой завалинкой её окружит, печурку до красна растопит, от любой стужи спрячется.
С голоду не умрёт, хлебом спасётся! Кой сам, тут же и замесит, испечёт, на завитки, местным огромным воронам и крикливым сплетницам сорокам. И грязным тем более, не будет ходить, потому что на отшибе уже банька дружно топорами рубится, топка-каменок, круглощёкими булыганами из реки, из ручья обкладывается, веник скоренько дерётся, вяжется, в тазик с кипяточком несётся. Так было! Так есть! Так будет! Ни один род войск, так не готов к постоянному экстриму — как «желдорбеки»!
2.
Военные городки здесь временные. Поэтому не из камня, и кирпича построено всё! Здесь пилится, рубится, и гвозди забиваются в щит, в доску, в бревно, в спиленное дерево. Времянка потом сломается, пожаром уничтожится, солдатом разберётся. Порой, просто бросится, «пиджаками» в ночь глухую, по-тихому разберётся, «стырится». Остаточное уже убожество, активной травой прорастёт, от времени разрушится. Побочные денюшки, дополнительные вложения, их никто считать не будет! Не велика — потеря! Здесь главное — строительство самой железной МАГИСТРАЛИ! Остальное – не важно! Она самим — Леонидом Ильичём каждое неделю, обсуждается на совещании.
Мы гордые по делу, потому что наш труд не забудется. Он киношниками на плёнки пишется, в центральных газетах колонками специальными выделяется. Он перед глазами всей страны и мира, длинной железной ниткой вытянется, на целых 3819 километра, стандартной русской колеёй, себя навечно обозначив. Солдат здесь, летом комаром и мошкой искусанный, в зиму под шестьдесят замерзающий, своими руками под громкие команды руководителей работ, отборный мат начальников повыше и звонкий смех в ответ, построил за короткий срок целый воинский городок. А рядом, скоренько, из деревянных щитов возвёл и офицерские общежития.
Пролетело три года и волею судьбы, мне пришлось сделать здесь остановку. И вот, в одном таком сборно-панельном здании (СПЗ), в небольшой комнатке, с одним окном, с одной дверью, поселился и я с женой. Рядом, через стенку, старший лейтенант, здоровенный, высокий детина, не женатый, уже накопивший под тридцатник годков — жил моим соседом.
Ему давно в капитанах ходить! Но не хочет человек служить в этих «диких» местах. Душа рвётся в цивильный мир — на Запад! Там, где машин много на асфальте, и девиц – бабий рай, на каблуках с эскимо в руках. Там, где музыка льётся из ресторанов и кафе. Туда, где магазинов тысячи, и больниц широкие коридоры с их возможностями. Но кто его глупца, — отпустит? Присягой, как канатом, к славному делу — служить родине, привязанный, он и тянул лямку.
Вот и пристрастился на этом грустном фоне, к полному гранёному стакану. Стал иногда, когда впадал в мутный хмельной урон, оставлять включенными в сети, на много дней — то телевизор, то электрическую плитку, подвергая жильцов психологическому напрягу: быть больно палёными, со всеми вещами уничтоженными. Все разговоры с «большим дядькой», просьбы, пожелания народа и пилюльные накачки командного состава, результатами не плодоносили. Пофигизм товарища, должен был всё равно когда-то вылиться в какую-то неприятную историю.
3.
В один из Новогодних длинных праздников, за нашей стенкой не выключаясь, уже пару дней, человеческим голосом молотил черно-белый «Рекорд». Часть спала мёртвым, люто холодным сном. С ней вместе, храпел и жилой наш городок. Он рядышком, он заснеженными крышами из-за железнодорожного полотна выглядывает. Хозяин «телика» хорошо поддатый, возвращался из соседней части с очередной подругой. Шли, в морозе, ногами расстояния метры сокращая, по той самой железке, ради которой, все мы круто свои жизни поменяли однажды. Было уже давно за 12-ть ночи.
На эмоциях, хрустели снегом под ногами, гадая на замёрзшие звёзды в небе, прыгая по заснеженным шпалам, варежками носы и щёки растирая. Близкой дружбой увлечённые, всё ближе и ближе приближались к жилому городку.
А в это время, я смирный, с женой под боком спящий, в снах — летающий, проснулся от непонятного треска! Глаза нараспашку, зырь в потолок и на стену, что разделяет меня и вольного соседа; а оттуда, из-под него, где проходит стык стены и потолочной части, ко мне в гости бьются шумные, трескучие языки пламени.
Матерь Божия!.. Да, такие сочные, резвые, так густо трещат, светом играют — жаром пышут! Жена, в страшный ОР-Р-Р!. В страхе, в одежду мигом все прыг – прыг! Кричу: «Людей подымай!» А сам в его комнатёнку. В голове-то мысли: «жарится, головешками уже доходит, защитничек-то Родины, — надо спасать!». Ногой жидкие двери высадил, а та-а-м, дымина густыми облаками стены распирает, в нос мне бесцеремонно лезет, а внутри — огненный ад, на всю ширь, бешеными танцами страху мне нагоняет, в лицо ярким фаером, жгуче, жарко, пышет! Горит берлога и не понятно, есть ли военный Homo sapiens в ней? У нас, у каждого хозяина, в коридоре, у двери стоят бочки с водой, которую по вечерам, обледенелая водовозка привозит долгожданным подарком. Ведро вниз, — воду в огонь! Раз — лью! Десять — лью!
Прямо в то место, где диван его должен стоять, где его жизнь должна пьяная покоится. Может в «хламъ» загашенный спит, если «ящик» бубнит, денно и нощно не выключаясь. Пока тушил, народ всем миром, наши вещи и мебель в морозную ночь, через окно и двери безжалостно выбросил.
Красный петух, он не любит медленные, философские беседе вести с жильцами. Он, если ухватит деревяшку сухую в свой рот, то выдрать её из него, удавалась далеко не всем и не всегда. Особенно, когда морозец стоит крепкий, от которого пожарные насосы запросто прихватывает, в рукавах вода крепким хрусталём замерзает. При таких обстоятельствах, побед практически не бывает.
Весь внутренний народ нашей общаги, кто в чём, на ноги мгновенно ровненько стал, вёдра похватав, к огненному вулкану бросился, общее добро спасать. Заливаю, смотрю: «Ну, слава тебе Господи! Нет там соседа!» Глазом сразу смекнул: основной огонь от телевизора пошёл, плясать начал, перекинувшись на горючий материал, дешёвых штор. «Чего боялись, то и случилось!».
4.
А виновник «торжества» в это время, неспешно возвращал себя домой, в штатное место проживания. Своим мутным от водочки глазом, в тёмном пространстве звездной ночи, узрел чрезвычайную ситуацию! Она кружила свои огненные танцы в районе нашего городка.
Его спутница, потом рассказывала: Высокий, хмельной герой лунной ночи, стал гадать приближаясь к баракам, медным голосом в тихую ночь трубя:
— Интересно, а какое общежитие горит? — первое? — второе? — или третье, а может, всё ж... четвёртое?
Идёт, разговорами весёлыми не дает мне замёрзнуть. Шутит, искрит словами! Пройдём, — говорит, — метров сто, опять:
— По всей видимости наше, первое — огнём охвачено? — а может и нет!
Дале топаем, снежком хрустим, стужей с паром, дышим. У моего героя — спутника, уже нет в разговоре особых радужных ноток в голосе, даже через пьяную мутоту, он понимает: пока его двое суток не было дома, всякое могло случиться в городке, ветхом его жилище. Уже с тревогой в голосе:
— Вроде наш барак горит... — ты видишь, а?..
Через тёмную даль январской ночи, выступили очертания суеты людской, и зарева беды у первого СПЗ. Хорошо видно: вот помчался через железнодорожный переезд, пожарный Газ-66 с водой и отважными служивыми.
Кричит «герой» уже в ночь, глазами в страхе место ЧП к себе приблизив:
— Так это ж моя хатера горит!!! — А-а-а! — Там же деньги-и-и!!!
Мгновенно, забыв про спутницу, оставив её посередине самой длинной железнодорожной колеи в стране, товарищ бешено рванул к своим деньгам, к своему будущему благополучию, делая двухметровые шаги, цигейковыми 47 размера, унтами.
А в это время, мы жильцы, и бравые ребятки пожарной команды нештатного типа, под грамотным руководством начальника штаба части, развернули борьбу по спасению сборно-щитового деревянного убожества. У пожарных, старый волк пожарного дела — прапорщик, рулит по месту ЧП. Это он, на газоне примчался с водой и исправным оборудованием в этот жуткий мороз. Это он, не жалеет солдат на тренировках каждый день. Тренируя бойцов до пены изо рта, до матов в след, до мокрых спин. Знает прапор: «Случись беда, его орлы, что ещё вчера умирали на тренировках, сейчас сойдутся один на один с огнём. И там не должно быть вариантов!
Только его солдатики, должны выйти победителями из этой схватки». Ему на пенсию скоро и он гордится своими тушилами, что сейчас грамотно воду льют, другие — щиты ломают, третьи — вещи спасают, при таком морозе, деревяшку сухую, общего проживая — спасают. Шумно, крикливо, но активно, идёт захомутание бешенного красного петуха, на его усмирение и полную погибель.
Вещи наши спасенные, в снегу замёрзшие валяются, разбросанные — неприкаянные, дешёвые. И вдруг, в эту дымную кутерьму, огненную карусель, в отлаженную спасительную движуху, под крики народа, громкие команды, шум и треск ломающегося дерева, врывается большой, военный человек.
Расталкивая всех, как танк, с заклинившей башней – головой, летит в самое пекло, в самую огненную воронку. И прямиком к своей берлоге, на ходу пугающе выкрикивая: «Де-е-нь-ги у меня там!.. А ну... народ... расступись к херам!.. Пу-у-с-стите!..». Горем убитый служака, хотел уже ногу забросить через разбитое окно, и в свою горящую комнатёнку-окоп впрыгнуть, в самую пасть прожорливому пламени, беде…
Только начальник штаба, в миг, осознав ситуацию, изюбром зарычал:
— Ты куда сука прёшь, сгореть хочешь пьянь, — и дальше, — в самую точку, по теме, по-мужски, по-простому, но так всем понятно! Выхватив ледяной ствол у солдата, в одно мгновение, в освящённой ночи, под ядрёный шабаш мороза, направил упругую струю холоднющей воды ему в раскрасневшуюся, растопыренную морду крупного военного лица.
Мгновенно, одуревший от водяного удара, обезумевший от такого поворота судьбы, отпрянул, отлетел от оконного проёма. Со стоном упал на колени, на чёрный, залитый горелый снег, обхватив руками мокрую башку. С лица стекала вода, и сразу замерзала тоненькими сосульками, инеем, как паутиной покрываясь. В метре от него валялась его мокрая офицерская шапка. Мгновенно застывала, покрываясь коркой льда, распуская звонкие, мелкие иголочки ледяного стекла.
Народ и пожарные, отчаянно бьются с красной птицей. Она хитрая! То в одну щель, пустит свой огненный язык, то в другую, где утеплитель, проглотив его, начинает раздуваться, обещая вновь вспухнуть где-нибудь, под крышей или в потолочном перекрытии.
Мороз на народ давит, а народу страшно! Каждый глазом, душой хочет понять, увидеть самую опасную грань. «Ну, чья возьмёт?» Может пора, свои уже вещи выносить, скоренько вытаскивать? Кричат люди, мечутся, работают руками, головой. Все пытаются командовать, дать совет, до ругани, до жуткого крика. Стоят наши бабоньки жёнушки поодаль, пристывшими, задубевшими, многие плачут, хныкают, причитают. В одних ночнушках страдают, поверх плеч полушубки, пальтишки, шубейки брошены. Деток к ногам прижав, зубами стучат, на нерве наблюдают: «кто кого?».
А мужики сил не жалея, на одном дыхании, пытается придушить красного, бешеного дьявола! А вокруг ночь тёмная, жутко морозная, хорошо, что очень тихая, равнодушно наблюдает за нами. Все мокрые, замёрзшие — славим её, что шустрый ветер в друзья, на помощь не завёт. Каждый понимает: «Быть ему, давно бы всё спичкой пыхнуло, уничтожилось дотла, до одной длинной головешки!» Не выдерживает огненная стихия, человеческой слаженности, начинает выдыхаться, слабеть, затихать.
А огромный детина, виновник страшного пикника, стоял на коленях, уткнувшись лицом в завалинку своего дома, и выл. Вокруг валялись наши, его вещи, битое стекло, обгоревшие дымящиеся деревянные фрагменты здания, куски тлеющего утеплителя, замёрзшие пожарные рукава, вёдра.
Сердобольные женщины, стали бедолаге вытирать тряпками замерзающее лицо от воды, ото льда, от слез...
А он, отбиваясь от них, все кричал:
— Тушите пол!.. Лейте воду на палас!..
Законцовка вроде хорошая, ладная получается! Люди радовались, что спасли свое несчастное трухлявое убежище. Не грех было уже посмеяться, пошутить, над другими, над собой, — чумазым, грязным, счастливым. Народ понимая, где у человека деньги «безопасно» прячутся, беззлобно сыпал шуточки-прибауточки, красиво выдавливая замёрзшие улыбки, чтобы хоть как-то расслабиться, остыть, после такого адского нервного срыва, потрясения.
5.
Успокоенный люд из соседних общаг, потихоньку разбредался по своим норам, выдыхая мороз из себя, воздух облегчения, радости: «Ху!.. Ну, слава Богу, — обошлось, — спасли, отстояли, победили!» Пожарка уехала за очередной порцией воды. Надо обязательно дежурить, потому как огонь хитрюще коварен. В один миг общего успокоения, может лихо щеками надуться, в таком месте опять сыграть, где и не ждёшь. Он расслабуху людскую любит. Только её почувствует, сразу оживёт, очередным факелом обозначится! Свои алые перья масштабно распушит, исподтишка очередную истерику народу устроит.
Сосед, который столько служивого народа «оплодотворил» на такой сумасшедший напряг мозгов, психики и физических сил, тёмным силуэтом поднялся. Сгорбившись, весь потерянный, случаем убитый, обледенелый как водокачка, позванивая мелкими сосульками, шатаясь, побрёл в горелую времянку. Стал ковыряться в своей сгоревшей, дымящейся ещё конуре. Его догнала чья-то жена, и, буквально втолкала ему в руки, его околевший головной убор. Всем было жалко «пожарника». Внутри общежития и его комнаты, стояла плотная завеса удушающего едкого дыма, вперемешку с паром и густой изморозью.
Многие его вещи ещё дымились, тлели, от чего, человек непрестанно кашлял, плевался, сам с собой матерно разговаривая. Непригодное к жизни имущество, он выбрасывал через разбитое окно. Что-то там с грохотом рушил, ломал, отрывал. Тех, кто пытался помочь в разборе этих завалов, он громко посылал в самое теплое и приятное место на свете.
Под утро все положительно успокоились. В общаге стояла невыносимая вонь, морозно-зыбкая, дымная пелена, постоянно вызывая у организма тошнотворные приступы рвоты. Вещи наши, дружно, всем миром занесли обратно в комнату. Втащили закоченевший диван. А он мёрзлый, не собирается и не раскладывается больше. От стресса народ, в один ухват его вытащил и, в один мах бросил на застывшую Бамовскую землю, в ухнарь отломав ножки. Мебель от такого недружелюбного обращения, затаила обиду, и от такой «замёрзлости», от шока, перестала работать.
Мебель требовала кардинальных мер. Пришлось, как говориться ломать его через колено, на полный раскрыв. После чего, он обиженный, больше не складывался. Навсегда замер в положении «лёжа». Вместо ножек, через пару дней под брюхом его, замерли — берёзовые чурки. Имея серо-белую, пахучую кору, здоровый спил золотистых волокон, наши новые ножки, густо источали запахи лесного таёжного царства.
Холодильник затащили. Вроде не били и не цепляли за углы при выносе, при
«выкидоне» через окно. Только он ещё живой — переродился! Стал включаться как движок, первого трактора «Сталинец». Гулко, дико дёргаясь, с прерывистым шумом работая, с грохотом и судорожной трясучкой, останавливаясь. Видно на морозе, как человек, что-то себе отморозил, и поэтому очень злился на такую жизнь, на такой дикий случай, на отмороженных людишек. Имея уклон полового настила в сторону соседа, агрегат всегда норовил за ночь, проехаться до его стены, и хорошим «приветом» настырно отстучать в неё.
Но нервы портить он, уже будет другому соседу, который поселится туда после скорого ремонта. Где ещё совсем недавно, по обгоревшему паласу ногами топтался «наш герой», под которым, так глупо покоились его большие, со льготой, — получки, красивые денежные знаки, банкноты, богатство! Обгоревшей, порченной, вонючей, сырой массой оные найдёт, после чего ещё больше запьёт, состарится.
Молодцы БАМовцы! Спасли общее, деревянное убогое убежище. Это редкий случай здесь, когда в реальной глуши, самые крупные минусы на градусниках, кровавой ртутью маячат. Это счастье, вновь вернуться в родные стены, правда, где жутчайший кавардак, дикая холодрыга, и удушливая вонь.
Температура внутри, как за окном. Оно без стекла! Проём завешали солдатскими одеялами. Люди сердобольные, сразу их принесли. «Эти» уже горели, когда в более диком месте служили, трассу строили. Они сюда на повышение, только-только прибыли. Они прошли «это», поэтому всё без слов понимают, помогают, советуют. Жизнь продолжается! Надо разгребаться, ремонтироваться, заделываться. На финише, дешёвыми, страшными обоями красоту придавать, продолжать жизни молодой, здоровой радоваться.
Автора же, этого огненного представления, на следующий день переселили. Солдаты хозяйственного взвода, на скорую руку ремонт сделали, так-сяк «приличие» сляпали. И уже нашим новым соседом стал, бывалый капитан-медик, зубных дел мастер! Но это, уже будет совсем другая история, совсем другая жизнь.
Май 2018 г.