Посчастливилось однажды мне, читатель, побеседовать «начистоту» с собирателем - хранителем невероятных историй, приключившихся с человеком в городах и селах Дальнего Востока.
Уж и не знаю, что заставило, старушку Агриппину, живущую уже седьмой десяток лет, в абсолютном одиночестве, в ее маленькой избушке, на окраине одного из приморских сел, поведать мне незамысловатую историю, пришедшую в края наши из Японии.
Надеюсь, читатель мудрый меня простит за то, что не публикую я специально название того села, чтобы и в дальнейшем убиенных души Гражданской войны в Приморье, могли в покое «спать», чтоб не тревожил их своим любопытством российский и иностранный турист.
Оговорюсь сразу: даже, если через электронную почту мне напишет читатель любопытный, либо журналист, в погоне за сенсацией дня, им не отвечу я. Поклялся бабке Груне я, что ее тайна вместе со мной умрет, уйдет в могилу.
И до сих пор, когда я вижу в руках у молодоженов различные «замки на счастье», будь они миниатюрными, или закрывавшими сельский амбар, с ключом обычным, либо с кодовым замком-механизмом его запирания, не перестаю я в мыслях содрогаться. Вспоминать я тут же начинаю те десять «счастливых замочков», которых, ко времени их пересчета всегда не хватало, до нужного числа.
Итак, однажды, после рыбалки, дождливым сентябрьским вечерком, когда мы, мальчишки, используя мутные потоки приморских речек, стремящихся разорвать свои берега ревущими потоками песка и глины, наловив рыбки-усача, «сколько хотели», зашли в гости к нашей знакомой бабушке.
Как всегда была до чрезвычайности любезна бабка Ганя, как себя она, улыбаясь, называла.
Видимо потому, что косточки ее все болели от ревматизма, в дождливую погоду, изба ее всегда была протоплена: до сих пор я вспоминаю дивный «сельский жар» ее русской печи.
Произвели мы тут же взаимовыгодный обмен, поменяв часть своей рыбки на ее шанежки с душистым чайком, с медком и молочком.
Своих деток у бабули не было, прожила она вдовой, в одиночестве, у «слюдяного» окошка просидев всю оставшуюся жизнь, в ожидании своего суженного, который в двадцатых годах ушел на фронт.
А существо женское, в душе, состарившейся в горе женщины, брало свое: вот и привечала она мальчишек добрым словом, участием женского добра, искусством выпечки чудесных кушаний-десертов русских.
Вся моя рыбацкая братия, и я в том числе, проживала в благоустроенных квартирах. И для нас было седьмым чудом света поваляться на «полатях» русской печи.
Итак, отведав кушаний бабули, мы все вчетвером взобрались на бараньи (овечьи) шкуры на печи. Друзья мои, нас было четверо, разомлев на печи от так нужного нам тепла, трое из нас, уже стали мирно посапывать и, даже, «похрюкивать» во сне.
Мне же, которому, как всегда, досталось место с краю (был я тогда на «вторых» номерах, поскольку имел небольшой росточек и хлюпенький «видок»), не довелось посопеть во сне: вспомнил я о грузиле, которое, как я считал, к счастью, изловил случайно в мутной воде.
Вы, конечно, подумаете, что этот груз был камешком «куриный бог», или проржавевшей гайкой, либо болтом, на крайний случай – куском полуистлевшего свинца или олова, ведь так?
Отнюдь, друзья, поймал я в речке, на счастливом последнем забросе снасти в воду, маленький, почти миниатюрный, замочек, как мне казалось, над состоянием которого не властвовало само время - до того он искрился в лучах дождливого солнца и блестел.
Поймал его я не крючком, сама бурная водица, намотав леску моей снасти на него, прицепила его ко мне на удочку (сейчас, с годами прожитыми, не могу я объяснить самому себе, как это могло случиться).
Итак, спустился я потихонечку с печи, взял снасть запутанную в руки и с тем, чтобы привести ее в надлежащий рабочий вид, пытался ее распутать, освободить от пут лески блестевший солнца брызгами миниатюрный замок.
Увидела тут бабка Грипа в руках моих замочек, и ну стонать и плакать, зажав свою грудь в области сердца рукою худенькой, в веснушках, кивая нервно седою головой.
Естественно, как всякий болезный до горя людского человек, я стал бабулю утешать, с вопросом, что случилось.
Немного успокоившись, испив холодной водицы ковшиком из кадушки небольшой в сенцах, любезная моя, взяв в руки «мой» замок, повела неспешный свой рассказ.
- Давно это было, детка. С тех пор много утекло водички в море-океан, орешки сладкие из шишек кедра превратились в могучих великанов и скалы острые от времени дыхания превращены были в пологие дальневосточные сопки.
История эта, перекликаясь с японским эпосом, во многом с ним схожая сюжетом, достойная своим содержанием прозваться сказкой, вот уже пол столетия не дает мне спокойно спать.
Чтобы понятно было вам, читатель, о чем ведется речь, придется мне немного отступить от темы повествования, хотя, то, что сейчас я вам поведаю, просто усилит ваш интерес к рассказу бедной бабули.
Придется мне, вкратце, вспомнить легенду - сказку о призраках островной страны Японского моря.
Есть в эпосе японском легенда о духе, сбежавшем из колодца замка «Белая цапля», который своим назойливым присутствием вблизи людей, дрожь тела в них сразу вызывает, озноб дикого холода в телах граждан и всплеск в крови адреналина, в их испуганных сердцах, рождает.
Япония – страна продвинутых технологий, одновременно является «носителем» древнейших ритуалов жертвенных убийств, чтобы ублажить злых духов.
В так называемых парках «Ками», оборудованных практически во всех японских городах и весях, «присутствует» несметное количество духов-привидений несчастных жертв убийств, не раскрытых.
Простому обывателю они порой являются в виде змея, кошки, змеи с головой женщины, других мерзких тварей.
В эпосе японском, со слов бабули, присутствует легенда о молодой женщине Акаку (сейчас, со временем, я уже не могу точно вспомнить ее имя, но, суть, то и не так важно). Так вот, правитель домовладения (как потом выяснилось, это было клеветой слуг наемных господина на неугодную служанку) за воровство, якобы, одной железной тарелки из сервиза (из десяти его штук) приказал ее умертвить, сбросив в колодец.
И, вот, с тех пор, по ночам, стал дух этой несчастной тарелки пересчитывать, пытаясь счет закончить на десятке. Но, с каждым разом, тарелок оказывалось всего девять. Не досчитавшись нужного количества тарелок, привидение, с диким воем и стенаниями, начинало метаться в этом «Доме с привидениями».
Так, до сих пор, бедная женщина и считает те тарелки, не успокоив свою душу нужным отмщением.
А теперь, по существу рассказа, продолжит бабка Агриппина свое повествование.
- Легенда эта, детка была нам знакома, в наши младые годы относились к ней мы с должным чувством юмора и скептицизма.
Однако, нет-нет, да вспомним иногда мы, на наших молодежных посиделках, в свете горящего до небес костра и тот колодец со сбежавшим духом, в вопросе, куда он скрылся. Не забывали мы тогда и посмеяться над суеверными «япошками», (пусть простят меня моей страны соседи, что так их называла в прошлом бабуля), с их парками духов и железными тарелками.
Уж лучше бы мы тогда так не смеялись, ведь злополучная десятка, в ее пересчете, трансформируясь из тарелок стальных в «замочках счастья» прошлась по моей судьбе.
Ну, так вот. Стоял у нас за селом, на пригорке величавый обелиск в честь воинов русских, погибших при Цусиме *. Чугунная оградка, умелых рук творенье наших местных кузнецов, надежно охраняла «сон» убиенных моряков, в братской могиле.
Почти уже победившая власть Советов на Дальнем Востоке моей страны внесла коррективы в обычаи проводов сельчан в жерло боев, касалось это, особливо, влюбленных пар: вешала каждая влюбленная пара замочек на решетку-оградку того обелиска с тем, чтобы никогда уже не расставаться с избранником своего сердца, на век.
Повесили и мы с моим младым муженьком Васяткой миниатюрный замочек на кованные прутья решетки, что, один в один, напоминает мне замочек, тобой изловленный в потоках нашей речки.
И так случилось, что замочек этот стал десятым в череде других «оберегов» жизни счастливой.
Когда замочек наш Василек мой закрывал ключиком, с улыбкой мне сказал: «Не печалься сильно, моя Агапушка! С победой я к тебе вернусь с полей боев (Гражданской). Ты только, девонька, не позабудь считать замочки на ограде, их должно быть всегда десять. И ключик от замка нашего держи у самого сердца, не потеряй. А коли ты увидишь, что нет на решетке нашего замка, считай, я сгинул в вихрях огненных братских боев за жизнь прекрасную моей отчизны!»
Наутро, с первыми лучами солнца, после недолгого прощания, исчез мой Васятка, с котомкой за плечами, вместе с двумя односельчанами, в пыли копыт их лошадок, за пригорком, где обелиск стоит.
Прошло с момента его отбытия не более двух месяцев, а я, исполняя его волю, считая те «замочки счастья», не смогла своего найти. На том и обмерло мое сердечко, знать не судьба мне, видимо, встречать с победой своего богатыря.
Вот уже пять десятков лет хожу я на пригорок, в надежде отыскать заветный мой замочек, смотрю на решетку, а их там девять.
Скажу тебе честно, последний десяток лет, особенно в дни Святой Пасхи (я не понимал тогда, что это такое), по ночам я стала видеть у обелиска одинокую фигуру мужчины, который полувнятным, едва различимым, голосом считал злополучные замочки, никак не досчитавшись до десяти. По окончании счета он начинал «стенать» и выть «волком», разрывая в клочья мое сердце. Видимо, душа неприкаянная моего Василия до сих пор слоняется по грешной земле, не найдя покоя.
Пыталась я неоднократно броситься в объятия призрака, поговорить с ним, но, при всякой моей попытке встречи со своим забывшим меня суженным, растаивала его прозрачная фигура, как туман, как дым.
Проговорив это, достает бабка Груня шнурок шелковой из под своего сарафана, со своей груди. На нем, я вижу, висит алюминиевый крестик с серебряным ключиком.
Берет она этот ключик и легко им открывает «мой» замочек, едва сдерживая свои рыдания.
Почти уже стемнело. Луна стала ронять с предметов холодные тени на сырую землю.
Мы с бабкой Агриппиной, в клочьях белесого вечернего тумана, спешим к обелиску.
С грустными словами, обратилась старушка к заветной оградке: «Ну, вот, дружок мой Васенька! Недолго быть тебе, родной, осталось в одиночестве, скоро повстречаюсь я с тобой! Залогом этой встречи будет «всплывший» наш замок».
Вешает бабуля дужку замка на прутика решетку, его замыкая серебром ключика «от сердца» - прозрачная фигура ее Васеньки, уже ее обнимая, начинает таять в лучах отраженных дневного светила от его собрата ночи, и со вздохом облегчения, пересчитав заветный десяток замков, навеки исчезает в пространстве времени веков.
Примечание: Цусима - "Цусимское сражение — крупнейшее в эпохе додредноутного броненосного флота сражение, произошедшее 27-28 мая 1905 г., окончившееся полным разгромом 2-ой эскадры Тихоокеанского флота под командованием З. П. Рожественского".