До отъезда в командировку осталось два дня. Не пойти ли порыбачить, пока Вика спит, решил Максим. Решил – сделал. Он вошел в реку по колено. Холодная вода обожгла ноги, а легкая волна подкатила к ним маленький плоский камушек. Максим машинально схватил «блинчик», но тот вдруг вытянул крохотную головку на змеиной шее, вцепился в палец острыми тисками и забарахтался трехпалыми лапками.
– Вот, блин!– ругнулся Макс из-за нестерпимой боли. – Ну, и кто кого поймал? – попытался он сбросить черепашку с руки. Но, не тут-то было, она держалась за палец мертвой хваткой. Макс заметил котелок с водой, приготовленной для будущей ухи, появилась надежда освободиться от маленького чудовища. Максим опустил руку в котелок, подождал минуту-другую и облегченно вздохнул – тиски разжались, а черепашка опустилась на дно, втянула голову и затаилась.
– Ага, попался, который кусался! – усмехнулся Макс, забинтовывая палец лоскутом от полотенца. Ну, что, сварить тебя, чтобы знал, как кусаться? – говорил он, еще сердясь и уже предвкушая, как обрадуется Аглая новому жильцу аквариума.
Рыба не клевала. Пришлось сматывать удочки. Да, рыбалка не задалась, а так хотелось угостить Аглаю и Вику свежей ухой, приготовленной на костре, – сетовал Максим, торопясь в библиотеку.
– Привет хранителю народной мудрости, принимай гостей. Смотри, кого я тебе принес! – воскликнул Макс, доставая банку с черепашкой из рюкзака.
– Ой, – всплеснула руками Аглая, – какая крохотная, я таких детенышей никогда не видела.
– Ага, маленькая, но укусила так, что мало не показалось, – поднял Максим большой палец.
– Это она с перепуга, – предположила Аглая Леонидовна, разглядывая черепашку величиной с дверной замок. Сейчас мы ее к рыбкам подселим, надеюсь, вместе уживутся. Максим, сходи в процедурный кабинет – палец нужно продезинфицировать, а потом загляни в столовую, попроси у повара небольшой кусочек говядины, только не жирный.
Аглая слила из банки речную воду, промыла черепашку и пересадила в аквариум. Амида моментально зарылась в песчаный грунт, оставив на поверхности только серый носик, едва различимый среди мелких камешков.
Макс принес мясо, Аглая, мелко порезав его, опустила в аквариум. Черепаха, к удивлению, не отреагировала на угощение, а вот рыбы заглатывали кусочки, как деликатес.
– Ничего, – убедительно успокоила Аглая, – освоится, проголодается и вылезет. Вот радости-то будет ребятишкам, завтра в библиотеке «детский час», будет, о чем наглядно деткам рассказать.
– А рыб она точно не тронет? – засомневался Максим.
– Нет, не тронет это же не ее дом, рыбы здесь хозяйки, а она приживалка. Был бы здесь Янчик, он бы ей быстро имя придумал. Сейчас он на даче у соседей. Надо скорее Вику в чувство приводить, а то остался наш малыш без няньки.
– Вот прямо сейчас к ней и пойду, постараюсь что-нибудь предпринять, уговорю съездить в Лесозаводск, сдать телефон в мастерскую.
– Спасибо, Максим, помощь как раз, кстати. Что-то мне эта история со звонком Глеба покоя не дает. Я уже набирала его номер со своего телефона, но безрезультатно. Остается только уповать на Бога, чтобы всему, что происходит, скорей нашлось объяснение.
В дверь звонили и стучали настойчиво. Вика, не заглядывая в глазок, распахнула ее. Уперев руки в бока, на нее сердито смотрела красная как помидор соседка.
– Забирайте свое недоразумение, – сменив гнев на милость, произнесла тетя Роза и сделала шаг в сторону. За ее широким тазом прятался Янчик, размазывал по щекам слезы кулачком, перепачканным в земле.
– Что стряслось? – озабоченно спросила Вика, с укоризной глядя на малыша.
– Вот, – показал Ян пучок морковки, который прятал за спиной.
– И урожай тоже забирайте, пусть этот вредный мальчишка теперь ест, а вторую половину я заставлю съесть глупую Маринку, – кипятилась соседка.
Вика не стала устраивать Яну допрос с пристрастием, поняв, что малыша надо скорее спасать.
– Извините, пожалуйста, мы сейчас умоемся и все съедим.
– Простите, тетя Роза, я больше не буду морковку выдирать, – заверил Янчик сердитую соседку, прошмыгнув в прихожую.
– А больше там нечего выдергивать, вы уж с Маринкой постарались, грядочку-то очистили, – пряча в уголках глаз смешинки, ворчала огородница.
Но только закрылась дверь, снова раздался звонок. На этот раз за дверью стоял Максим.
– Что за шум, а драки нет? Соседка сердитая от вас спускалась, – предположил он.
– Ну, да, влетело нам, но я пока не поняла, зачем наш умный мальчик такую глупость сделал. Морковь совсем маленькая как мышиный хвостик. Ян, ты с Маришкой, зачем столько морковки вырвал, а? Думал, это сорняки?
– Нет, – сказал Янчик, сияя умытой мордашкой, – мы морковку спасали.
– Как, от кого спасали? – удивился Макс.
– Ну, вы, что не знаете? Красная девица сидит в темнице, а коса на улице. Вот мы ее из темницы и вызволяли. Только сейчас вернется Аглая, и никаких мне конфет, и никаких мультиков целую неделю. Да еще и маме с папой пожалуется, и никакого мне японского велосипеда не видать, как своих ушей, – горестно вздохнул Ян, лег на кровать, уткнулся в подушку и заплакал.
– Ну, хватит мокрое дело разводить, – погладил Макс Яна по голове, – спасатели не плачут. Быстренько с Викой собирайтесь, и поедем в город, там у нас дел невпроворот. Давай-ка, иди в ванную. Вика, жду в машине через пятнадцать минут.
Когда Вика опомнилась, Макса в квартире уже не было и возражать было некому. Пришлось, не мешкая, одеваться.
– Аглае надо позвонить, предупредить, что мы в Лесозаводск едем, – сказала Вика, устраиваясь рядом с Максом, – ой, а что у тебя с пальцем?
– Пустяки, до свадьбы заживет, – решил Максим пока не говорить о маленьком сюрпризе. А бабушке я уже позвонил, – сообщил он, помогая Янчику пристегнуться в кресле.
– Ты ей наябедничал? – посмотрел малыш на него испуганными глазенками.
– Нет, дружок, о своих подвигах на сельскохозяйственной ниве будешь рассказывать сам.
– Что такое нива?
– Нива, Ян, это засеянное поле, которое вы с Маришкой опустошили.
– Нет, мы ниву не опустошали, мы только маленькую грядочку.
– Сейчас за маленькую грядочку купим тете Розе большую коробку конфет, пойдешь вечером с ней мириться.
– Тетенька конфеты не ест, она весь день на диете лежит, – вздохнул малыш.
– Не лежит, а сидит, – поправила Вика.
– Нет, лежит! – возразил Янчик, – мы же с Маринкой сами видели, а ты в это время дома спала.
– Да, с тобой, Ян, не соскучишься! Ой, Макс, что мне приснилось – ты не поверишь. Бог знает, что бы еще увидела, если бы соседка не разбудила. Потом расскажу.
Макс свернул на главную дорогу, слева красовались высотные спальные корпуса военной здравницы и санатория Центробанка. В комплексе, на фоне Преображенской горы, они смотрелись белым кораблем на высокой зеленой волне. Старинные кирпичные монастырские постройки, в которых размещались столовая, лечебный и спортивный корпуса военного санатория скрывались за столетним бором, а на вершине сопки сияла новым куполом часовня, окруженная дубами. Справа от дороги тянулись молодые ели и сосны.
– Когда летишь на дельтаплане, с высоты видно, что этот молодой хвойный лес высажен в форме звезды, – объяснил Макс, – я тебе покажу эту зеленую звездочку на карте в интернете. А вот, смотри, роща маньчжурского ореха, посаженная лесничеством. Местные жители здесь собирают орех молочной зрелости, дробят, с медом смешивают, и получается отличное лекарство.
– А молодого кедра еще не видно на сопках из-за лиственных деревьев, – подметила Вика. – Сколько минут до Лесозаводска ехать?
– Полчаса. Включить музыку?
– Нет, лучше расскажи мне о монастыре.
– Ну, о здании, где размещается управление санатория, ты уже знаешь. Санаторная столовая была монастырской трапезной. Построено здание в 1905 году. Зал вмещал триста человек, столько братии насчитывалось в обители к 1923 году. Кажется, что столовая одноэтажная, но на самом деле у нее есть еще и подвальный этаж. В 1957 году здание реконструировали, – удлинили и расширили. Рядом с трапезной располагалось большое холодное хранилище – ледник. Сейчас в этом строении на втором этаже, где размещалась канцелярия и кельи иеромонахов, располагаются кабинеты санаторной поликлиники, а подвальный этаж и сегодня используется по назначению. Наверно, ты обратила внимание, что фасадная стена первого этажа у этого строения есть, а тыльной – нет. Здание вплотную примыкает к сопке и подвал глубоко в нее вдается. Таким образом, погреб стоит на поверхности земли, но температура в нем, как в холодильнике.
– Что, и в летнюю жару тоже? – изумилась Вика.
– Да, только монахи для хранения рыбной и молочной продукции, зимой намораживали глыбы льда, и благодаря этому, летом продукты долго не портились. В стенах этого здания есть кирпичи, на которых обозначен год строительства – 1909. На одном из кирпичей есть буквы: С Т Н М, что означает Свято-Троицкий Николаевский Монастырь.
– Зачем монахам такой огромный погреб? В нем поместятся запасы на тысячу ртов?
– От монастыря до границы с соседями тридцать километров, поэтому, после китайской Боксерской революции и Русско-Японской войны, крестьяне четырех деревень помогали монахам запасать провиант на случай военного положения.
– А ведь точно, – вспомнила Вика, – у Натальи Кончаловской в книге «Наша древняя столица» написано, что монастыри у границы стояли как крепости. Именно монахи замечали, что соседи ведут подготовку к войне и отправляли в Москву гонца с донесением. Мужики, бабы, дети, прятались в монастырях, вместе с иноками держали оборону. Теперь понятно, почему подземные ходы Уссурийского монастыря тянутся за несколько километров от него.
– С 1910 по 17 год, каждое лето монастырь принимал полторы тысячи прихожан, – продолжил рассказывать Максим. Паломники шли в обитель крестным ходом из города Владивостока, преодолевали пешком расстояние в триста километров. В течение трех дней православного праздника монахи кормили прихожан постной пищей бесплатно. Железная дорога так же организовывала для паломников бесплатные перевозки, но в 1917 году железнодорожники забастовали, и крестный ход был отменен.
– Янчик, ты, что там притих? – забеспокоилась Вика о малыше.
– Я дядю Максима слушаю и думу думаю.
– О чем думаешь?
– Про морковку, – грустно признался Яник, – я ее есть не хочу.
– Мой маленький, я тебе помогу съесть.
– Нет, – еле сдерживая слезы, сказал Ян, – больше в жизни в рот не возьму.
Вика и Максим только переглянулись и покачали головой.
Телефонная мастерская в маленьком провинциальном городке была одна. Вика увидела молодого мастера и с большой опаской доверила ему телефон. Но парень, моментально поняв суть проблемы, поставил новую карту памяти, однако телефон выдал ту же информацию: карта переполнена. Мастер подошел к напарнику, человеку преклонного возраста, перетолковал с ним на грузинском языке. Через пару минут заявил, что телефон придется оставить для ремонта, предварительно проверив номера абонентов, чтобы они случайно не удалились. Выбора у Вики не было.
Макс предложил использовать время ожидания для прогулки с Янчиком в детском парке, но Виктория отказалась покидать мастерскую.
– Вы идите на каруселях покатайтесь, а я здесь почитаю, – настояла она.
– Тебе воды купить?
– Да, детской «Монастырской».
– Хорошо, мы через полчаса появимся.
Посетителей в мастерской не было, и Вика углубилась в чтение:
Губернатор края С.М.Духовской пожертвовал обители дом, построенный из мелкого дубового леса. Купив пять лошадей, отец Алексий перевез этот дом, стоявший в шести верстах от монастыря, у источников, на берег реки Уссури и обустроил в нем домовую церковь, трапезную, кухню, кельи для себя и для будущей братии.
Личность настоятеля монастыря Алексия, по словам начальника партии землемеров Н. Львова, была особенно замечательной. Старик, лет около 70 на вид, но очень бодрый с энергичными, строгими, почти суровыми чертами лица, седой бородой и необыкновенно живыми огненными глазами. Он не похож был на монахов Европейской России, смиренных и добродушных. Не таким казался суровый монах – пионер уссурийской тайги. Он был олицетворение силы нешуточной, силы духа, исключающей телесную слабость. Он был весь энергия и непрестанный труд, труд не радостный, дающий счастье человеку; его труд – отчаянная борьба с пустыней, с безлюдьем, с недостатком материальных средств, наконец, с природой, уничтожающей результаты отчаянного труда. А цели и задачи его были действительно велики: устроить церковь, отвечающую потребностям будущего населения и дать исход сильному в русском народе религиозному чувству. Устроить школу, которая, кроме грамотности и нравственного воспитания, давала бы и профессиональную подготовку. Он мечтал устроить образцовую ферму с усовершенствованными приемами сельского хозяйства, с питомником улучшенных пород скота и лошадей, с образцовым пчельником.
Но, в 1896 году, в ночь под первый в жизни обители праздник Святой Троицы, один из работников подвел шайку беглых сахалинских каторжников. Грабители, воспользовавшись тем, что после всенощного бдения монахи и богомольцы утомлены, проникли через окно в церковь, где в поисках денег сломали даже замки у ковчежцев со Святыми Мощами. Похищенная ими сумма составляла 2326 рублей, из них 1000 была одолжена отцом Алексием взаимообразно у крупнейшей торговой фирмы И.Я.Чурина. Дерзкая святотатственная кража всей монастырской казны подорвала здоровье и силы иеромонаха. Преклонный годами, игумен еще в августе 1895 года подавал телеграммой прошение о переводе в Афонский монастырь: «Здоровье и силы мои действительно пропали. Работать спокойным, ясным, сильным умом не могу. Прошу смиреннейше избрать вместо меня опытного старца, самостоятельного строителя из Валаама и совместно с прежде зачисленными двумя немедленно направить во Владивосток сухим путем. Желательно сдать все имущество. Самого меня прошу защитить и перевести в миссию Иерусалимскую, или вовсе уволить на Афонскую гору. Прошение письменное посылаю прямо через епископа. Испрашиваю Святительского благословения» – игумен Алексий.
К великому утешению монахов, впоследствии два преступника были обнаружены и половина денег найдена. Но с отъездом отца Алексия на Афон дело устройства монастыря стало еще труднее, так как вместо трех тружеников осталось лишь двое: отец Сергий и отец Герман. К 1897 году из построек, возведенных при игумене Алексии, были: кухня и гостиница, сделанные из плетня и обмазанные глиною, конюшня, погреб – ледник, амбар и сарай, в казне же оставалось не более ста рублей.
Но вскоре в обитель начали поступать крестьяне из окрестных сел. Каждый вносил свой посильный вклад на обзаведение монастыря хозяйством: деньги, ульи пчел, волов, лошадей. Когда в число братии монастыря поступили уволившиеся в запас из армии и флота грамотные и мастеровые люди, в обители открылись шорная, сапожная и портняжная мастерские с хорошими новейшей конструкции ножными швейными машинами, ткацкая, корзиночная, гончарная, столярная, бондарная, колесная мастерские. Со временем в монастыре появилась собственная мельница, маслобойня, мыловарня, кузница и слесарно-механическая мастерская, рыбозасольный, кирпичный и свечной заводы, даже собственная электростанция. К 1912 году в числе братии монастыря было 87 монахов, 82 послушника и 20 трудников. В этой обители ежедневно прежде всех в Российской империи начинали славить Бога и возносить моление за Царя, отечество и весь православный мир. По заведенному порядку в три с половиною часа ночи монастырский будильник, звоня в колокольчик, обходил все здания монастыря, произнося молитвенное воззвание: «Пению время, молитве час. Господи Иисусе Христе, Боже наш! Помилуй нас». Устав обители был взят в точности с Валаамского монастыря и соблюдался с неукоснительной строгостью.
Когда в монастыре была устроена первая домовая церковь, а другой церкви ближе 80 верст не было, между тем как образовалось много деревень, ближайшее население стало прихожанами обители, против всяких монастырских правил.
«Как и сейчас, – подумала Вика, – в курортном поселке число жителей тысяч пять-шесть, а храмы здесь только монастырские, а вот ресторанов штук пять наберется, а школа только одна, – второклашки после уроков затемно домой добираются…"
Ее мысли прервал мужчина. Резко открыв дверь, начал с порога ругаться, не замечая Виктории. По всему было видно, что явилось начальство. Чем вызван его гнев, понять было не возможно, – Вика не знала грузинского языка.
Мастер взглядом указал шефу на Викторию. Тот стушевался, моментально сменил тон и поспешил скрыться в подсобке. Вслед за ним за дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен» исчезли и оба мастера. В течение пяти минут из-за двери слышались приглушенные голоса спорящих мужчин. В разговоре несколько раз прозвучало имя Нугзар. Затем появился Максим, и на стук двери вышел сильно озабоченный молодой мастер, держа в руке телефон и квитанцию.
– Все, готово, – сказал он, пытаясь изобразить на лице улыбку, но, не сумев прикрыть ею озабоченность.
– Правда? Все исправили? – засомневалась Виктория.
– Да, будет звонить лучше нового, – заверил он и с извинениями выпроводил Макса и Вику за порог, вывесив на двери табличку «Закрыто».
Оказавшись за дверью, Вика в растерянности посмотрела на Макса.
– Как-то странно все это, Максим. Они сейчас ругались из-за меня, а я поняла только одно единственное слово из их перепалки. Вернее, ругался один, остальные оправдывались.
– Кто они? Почему ты решила, что разговор шел о тебе? – удивился Максим, увлекая Вику к машине.
– Постой, – заколотила Вика кулаком в дверь, – нужно выяснить, нужно прямо сейчас все выяснить.
– Да объясни же толком, что произошло?
– Ой, а где Янчик? – спохватилась Вика.
– Не волнуйся, уснул в машине, укатался видимо.
– Вот этот молодой вышел из подсобки с моим телефоном, начал проверять результат прошивки. Что-то обнаружив, опять вернулся в подсобку. Минут через десять появился старый грузин и устроил мастеру разнос.
– Как он выглядел?
– Как свадебный генерал. Когда влетел и заорал, даже мне захотелось встать и подравняться. Роста он выше среднего, волос темный вьющийся, на затылке плешь. Одет с иголочки. С таким шиком одеваются, как правило, на торжество. Лица я практически не разглядела, он оглянулся лишь на долю секунды.
– И, что никаких особых примет?
– Ну, разве что орлиный нос.
– Так, нос. Нос. Такой нос, – припомнил Макс, – признак расчетливости, взрывчатости и мстительности. Вот с какой птицей имеем дело…
– Когда молодой грузин взглядом указал ему на меня, старик, оглянувшись, сверкнул злобными глазами и поспешил скрыться в подсобке.
– Так, и о чем говорили?
– Ни слова по-русски. Несколько раз упоминалось имя Нугзар, – Вика опять постучала в дверь.
– Стой здесь, я к пожарному выходу, – предупредил Макс, срываясь с места. Через пять минут он появился и сказал: «Там закрыто, видимо, уже успели уйти, дай-ка телефон, что они могли в нем увидеть? Пойдем, посидим в машине, подождем, может, появятся».
Максим переставил машину так, чтобы были видны оба подхода к мастерской.
– Что же могло их так обеспокоить? Ты припомни, никого из них раньше нигде не видела? – выспрашивал Макс, включая телефон, – о, смотри, пропущенные звонки.
– Ого, это мама звонила! Сколько времени в Питере? – прикинула Вика и нажала на вызов. Телефон ответил короткими гудками. Не выдержав и пяти минут, она вновь сделала попытку дозвониться.
Когда пошли длинные гудки вызова, Макс вышел из машины. Одним глазом наблюдал за Викой, другим – за входом в мастерскую. В поле зрения появился «Лексус», он подкатил к запасному выходу. Макс направился было к машине, но из нее вышла стройная девушка и стремительно пошла навстречу. Ее голову покрывала зеленая шляпка, глаза скрывали темные очки. Не дойдя двух метров, она споткнулась, Макс еле успел ее подхватить.
– Ой, нога, нога, – застонала незнакомка, – помогите до скамьи дойти.
Максим закрутил головой по сторонам, скамейки рядом не было.
– Присядьте в машину, – предложил Макс.
– Нет, спасибо, боль уже не такая острая, я дойду, – сказала девушка и, чуть прихрамывая, направилась к пешеходному переходу.
«Лексуса» возле мастерской уже не было. Макс бросился догонять незнакомку. Девушки в зеленой шляпке и темных очках среди прохожих не оказалось.
– Вот это финт, нет, ты видела, а, – сокрушался Максим, – вот актриса, до меня сразу не дошло, что она меня отвлекает. Больше нам здесь ловить некого, поехали. Жаль, завтра я уеду в Находку, сюда попасть не смогу, вернусь только дня через три. Сама ничего не предпринимай. Что же их так озаботило? А какие новости в Питере?
– Мама сказала, приходил участковый, спрашивал, где я нахожусь и когда собираюсь возвращаться. Чем вызван такой интерес не объяснил. Но, мама разговаривала с Аглаей, и они решили, что причиной может быть этот звонок с телефона Глеба. У мамы гостит моя подружка, обе в один голос зовут домой. Больше никаких новостей.
Через десять минут выехали за городскую черту. Железнодорожный переезд оказался закрытым, в полукилометре стоял поезд.
– Да, застрянем минут на двадцать, – с досадой сказал Максим, давай телефон полистаем, вдруг что-нибудь обнаружим. Так, вот фото. Можно все смотреть?
– Ну, разумеется.
С первого снимка голубыми пронзительными глазами на Макса глядел улыбчивый русоволосый парень.
– Это Глеб? – уточнил Макс и на втором кадре потерял дар речи. На снимке была Виктория, она смотрела с такой любовью и нежностью, просто вся светилась от счастья.
– Это меня фотографировал Глеб, – со вздохом сказала Вика, и ее взгляд заволокла невыразимая тоска.
Со следующего снимка, улыбаясь во весь рот, смотрели на Макса счастливые Вика и Глеб.
– Это снимал друг Глеба Игорь сначала моим телефоном, потом телефоном Глеба, а потом еще и своим.
– Ну вот, кажется, и разгадка, грузины знают либо Глеба, либо его друга. А мы с тобой точно знаем одного Нугзара. Вот его и спросим.
Макс задумался на несколько минут.
– Помнишь, на реке! Я же звонил лодочнику с телефона Нугзара, у него, наверняка, остался номер. Так, минуточку, – и Макс созвонился с лодочником. Через несколько минут от его друга пришло сообщение.
Машина, стоявшая позади, просигналила Максу, он не заметил, что шлагбаум уже открыт, хотя поезд так и стоял недалеко от переезда.
– Звонить Нугзару, пока, не станем, чтобы никого не спугнуть, нужно хорошо подумать, как повести с ним разговор. Конечно, он, может быть, к этому делу ни с какого боку, мало ли на свете Нугзаров. Ты, Вика, пересядь к Янчику, придержи малыша, поедем быстрее.
Несколько минут прошло в молчании, каждый думал о своем.
Вика мысленно пересматривала свой полуденный сон. Максим выстраивал логическую цепочку событий, анализируя их с того самого момента, когда они встретили старушку у могилы батюшки Варнавы.
– Максим, а если человек уже принял постриг, он может уйти из монастыря?
– Откуда взялся такой странный вопрос? – откликнулся Макс.
– Мне сегодня сон снился, я видела постриг Глеба. А вдруг он и, правда, ушел в монахи.
– Ну, в этом я очень сомневаюсь, от такой красавицы в монастырь? Хотя, как говорят: «Неисповедимы пути Господни». Слышала такое слово – расстрига? Если монах нарушает данные им обеты, то ему устанавливают определенный срок, по истечении которого он либо выполняет требования устава, либо становится расстригой.
– Как это происходит?
– Если монах не раскаивается в грехе, то в присутствии иноков он должен переодеться в мирскую одежду, а монашеское облачение бросить в костер и покинуть монастырь. Мне никогда не доводилось этого видеть, просто от кого-то слышал. Ну, вот как-то так.
– А если бывший монах, пожив в социуме, передумает и захочет опять принять монашество?
– Нет, обратной дороги нет, постриг можно принять лишь раз. Знаешь, на моей памяти был случай, когда монах нарушил обет безбрачия. Нет, жениться-то он, конечно, не женился, но почти год прожил с женщиной. Чтобы содержать семью устроился на работу, но все же потом принял, к всеобщему удивлению жителей поселка, не простое решение: вернулся в монастырь. Как писал апостол Павел: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене». Ну, еще минут пять и мы дома. Слушай ценные указания: без меня никуда не ходить, никуда не звонить и на звонки не отвечать. Кроме моих, конечно.
– Я три дня не выдержу, у меня рука так и тянется набрать номер Глеба, – вздохнула Вика.