Берёзки в серёжках

Берёзки в серёжках.

«Чем лучше мы будем знать прошлое, тем легче, тем более глубоко и радостно поймём великое значение творимого нами настоящего». – Сказал Максим Горький.

В один прекрасный вечер не менее прекрасный человек Николай Николаевич Черняков задался вопросом: «Возвращались ли вы через много лет в родные края? Туда, где промелькнуло ваше детство, откуда вы ушли на большую и не всегда ровную дорогу жизни?». Это случалось у него, вечер от вечера, всё чаще.
И однажды он поехал в далекую деревню, за много километров от города, более 100, в деревню среди лесов и полей, и где он не бывал около 20-ти лет.
Время меняет всё – и обстановку и людей. В чём он смог потом убедиться сам.
Приготовив в доме постель для ночлега, тёмным вечером Николай Николаевич сидел на крылечке своего дома и размышлял, покуривая.
Это невысокий, худощавый пожилой человек с седоватыми усами и с сединой в волосах на висках, смотрелся усталым, чуть сгорбленный, видно, что жизнь его погнула основательно. Его освещала луна, свет которой рассеивал потёмки в сторону огорода, ещё только начинающего зеленеть сада. Распустили листочки две яблони и густой кустарник вишен покрылся свежим налетом зелени.
«Как быстрые ласточки, проносились годы, - продолжал рассуждать Николай Николаевич, - вы взрослели, мужали, теряли детские иллюзии об окружающем мире, и, чего таить, черствели душой, становились практичнее. А родительский дом, родимые места оставались для вас «землёй обетовАнной», куда никак не могли вы попасть».
С годами всё чаще и чаще (чем старее он становился) вспоминал Николай Николаевич отчий край, свои светлые детские годы, и, наконец не выдержав или по какому-то случаю, собрался он и поехал, по мечтанию – «хоть одним глазком взглянуть на ту давнюю, полузабытую даль, что зовётся «босоногим детством»».
«Чем пахнет детство? – задавал вопрос Николай Николаевич и сразу же находил ответ. – Летом, свежей травой под ярким солнцем; ягодой земляникой, собираемой в подлеске сразу за огородами; весёлой летней грозой, которая намочила одну половину улицы деревеньки, оставив сухой и солнечной другую, с озерцом в середине улицы, окружённом домами…» Мало у него было зимних воспоминаний из далёкого детства, зимы ему хватало во взрослой жизни, половину которой он провёл за полярным кругом. Служил там в армии и остался там работать…
Лишь на пенсии, ушёл на которую раньше срока, за выслугу лет работы на Севере, он перебрался в родное Поволжье. Но выбрал город, для места постоянного жительства, побывав в деревне только набегом, в выходные дни. А в городе он нашёл для себя работу новую, увлёкся так, что о деревне и не вспоминал совсем. И вот пришла телеграмма. Мать спокойно отошла, умерла во сне, как говорят соседи, утром зашли к ней за какой-то хозяйственной надобностью, а она, как спала, так и застыла…
Вот он тебе и случай!
«Теперь бы насовсем туда приехать» - задумывался Николай Николаевич. Он спешил. Поэтому ехал «на перекладных» - сначала на поезде пригородном, что отходил ночью, за полночь, потом на самом первом утреннем автобусе, от станции до своего райцентра.
Уже вначале пути Николай Николаевич размышлял:
«Он поехал через 20 лет. – Но Время будто остановилось. Изменилась обстановка, чуть-чуть к разрухе, но повадки людей, отношения, остались, как прежде. И как были плетни вместо заборов… Люди вроде бы тоже «разрушились», стали менее приветливы, но природа осталась такая же; и те, кто жил тут постоянно, в деревне с природой, оставались «абсолютны» со Временем.
Абсолютная величина – это модуль числа (х), неотрицательное число, определение которого зависит от типа числа (х). в случае вещественного числа, таком, как определение времени, абсолютная величина – есть непрерывная кусочно-линейная функция… Обобщением понятия абсолюта является модуль комплексного числа, как помнится: z = x+I y, называемый «абсолютной величиной». С геометрической точки зрения, модуль вещественного (время) или комплексного числа есть расстояние между числом и началом координат.
То есть: родился человек, как чисто ноль, и координата его жизни пошла двигаться наискосок и вверх между осей. Случались, потом и падения, и взлёты. А Время оно абсолютно».
Размышлять было время.
Пригородный поезд останавливался на каждой станции на 2-3 минуты, а на некоторых и по 5 минут длились остановки, поэтому расстояние от города до города он шёл долго. И время в поездке тянулось для Николая Николаевича. Утром он сошёл на промежуточной станции, когда уже за окнами рассвело, там, где от пригородной автотрассы был поворот, ведущей к райцентру дороги. Тут и ждал его уже автобус (будто его и дожидался); и автобус снова подтвердил размышления Николая Николаевича об «остановившемся Времени». Автобус двигался по полям, по перелескам, с остановками в деревнях и посёлках с полузабытыми, всплывающими в памяти, названиями. Он словно возвращал Николая в старое время. Всё также, как в далёкие годы, дорога была в ямах и буераках, разбитая. Автобус ехал среди полей и лесопосадок, за окнами мелькали селения, через которые он держал путь, и та давняя, милая сердцу жизнь, сам воздух детства, окружили и заполнили его сердце, возвращая в прошлое.
Автобус трясся по кочкам и ямам, когда въехал в райцентр, и Николай Николаевич не узнавал посёлка, но по каким-то ему самому непонятным приметам догадывался: что вот именно по этой улице ехал когда-то с отцом на попутной колхозной машине, когда покидал деревню, поступил в городе в институт, - он не знал тогда, что расстается с ним насовсем. А вот по этой улице они шли из райцентра вниз, к лесу, через который надо было пешком дойти ещё до их деревни целых 5 километров, мама встречала его у крыльца, когда умер отец.
-----------------------
Автобус остановился недалеко от центра посёлка, у озерца, в которое падал фонтанчиком родник, обрамленный камнями ручеёк. Вместо вокзала построена была похожая на городские остановки с крышей, с лавкой вдоль всей задней стены. Напротив, через небольшую асфальтированную площадь, короткая улица вела в сторону его деревни. С небольшим своим чемоданчиком Николай Николаевич быстро спустился к открытому полю и оказался в природном безмолвии, на тёплой земле среди духмяного запаха нагретых восходящим солнцем трав. Он вдруг уловил сухой горьковатый дурман, памятный с детства. По обочине дороги росла полынь.
В детстве ломали её на веники. Зимой хорошо таким веником обметать валенки от снега (вспомнилось). Не удержался он и вошёл в полынь, высокую, по пояс. Она цвела мелкими желтыми пуговками и была удивительно похожа на мимозу, которую в городе к Восьмому марта продают для букетов за большие деньги. Такой же мелкий цвет, такая же ветка, такой же крохотный листок. И ведь не поверит иной городской житель, что запах у полыни приятный, великолепный запах. Уж очень её охаяли в литературе. И вдовья-то трава она, и судьбину горькую опять же с ней сравнивают, и ещё всяких нелестных эпитетов надумали. А трава эта полезна, и не только тем, что идет на веники, но и лекарства из неё изготавливают, и запах, повторяю, отменный, в комнате освежает.
Сразу за полем начиналась опушка, поросшая берёзками живописно стоящими с опустившимися ветками нагруженными зелёными с желтизной серёжками. От пыльцы вся трава под берёзками была покрыта налётом легкой желтизны. Николай Николаевич оглянулся со взгорочка, - и это поле в низине и берёзки с цветущими серёжками, - всё это Родина. Да разве заменишь эту опушку леса каким-нибудь городским сквером, порою небрежно и безвкусно возделанным, с подстриженными по ранжиру куцыми деревьями? Спросите у нашего городского жителя, что он помнит из детства, - и он ответит, что помнит, как ездил в деревню к бабушке или ездил в пионерлагерь в лесу у озера, как удил рыбу и ходил за грибами, - то есть вспомнит лучшие часы, проведённые на природе, в сопричастности с нею.
Лесная дорога, то спускалась в глубокие низины, заболоченные осинники, то поднималась к сосновым открытым лесным полянам, и знакомо вела его к родной деревеньке, где мечтал он о чём-то далёком, горел непонятной любовью, не сознавая, что именно любит. И только позднее, когда лишился всего этого, понял, - что любит он этот лес и эти полянки, это высокое небо, открывающееся в вершинах сосен, и с понятием Родина связывают его именно эти места. Тогда он не понимал, что самое яркое, самое дорогое, самое неповторимое в его жизни – это его детство здесь, в лесном краю.
-----------------
Много раз протопал Николай по этой лесной дороге. Тут прошла его беззаботная ягодная жизнь. Ходили они в школу и назад в то время не дожидаясь колхозной машины, а чтобы чернику собирать и есть её горстями, тут и брусники было много красной… Протопал он навстречу удивительному и непознанному, и жизнь тогда казалась бесконечной и безоблачной. «С детства тянет человека вдаль, в неизвестное, навстречу какому-то чуду, и часто, как очень часто, он его не находит! И оглянется человек, и увидит, что самое счастливое уже прошло, промелькнуло, а он его и не заметил. И всё же какой удивительный дар дан человеку – надеяться на лучшее будущее. Без него жизнь была бы невозможной» - рассуждал Николай Николаевич.
«Сколько раз здесь, в лесу, по дороге из школы, заставала нас гроза. Обломится небо, сверкнет, и ответный гул прокатится по земле, а за ним ливень хлынет, и, хоть беги не беги, всё равно не удерёшь. И подставляли мы, школьники, особенно девчонки, головы под тугой нахлест струй дождя – по примете: чтобы рос волос густой и кудрявый. А после дождя засверкают на солнце березовые листья на возвышенных полянках, от света режет детские глаза, и несёмся мы по мокрой дороге, поднимая брызги по лужам, навстречу радуге , вставшей над землёй и над опушкой и над деревней, и горланим песни, и орём что-то несуразное, чувствуя себя наверху блаженства. Набегаемся, уморимся и долго еще месим грязь дороги до дома, спускаясь с пригорочка от опушки леса до деревни, которая в низине вдоль маленькой речки. Придём такие усталые, что за столом засыпаем. А утром, едва перехватив чего-нибудь и прихватив горбушку хлеба в сумку-рюкзак, снова в школу…» - воспоминания навевали знакомые места.
На выходе из леса ещё более знакомая картина открылась его взору. Вся деревенька как на ладони виделась от опушки и неширокого поля, отделяющего огороды от начинающегося смешанного леса, тут дорога делала поворот на ферму, а к деревне вела поросшая травой старая колея.
Чуть в стороне он увидел старушку ведущую свою козу к краю опушки. Там она привязала длинную верёвку к дереву и оставив козу пастись на траве, заторопилась к дороге навстречу к Николаю Николаевичу.
- Здравствуй! – поздоровалась пожилая женщина в чёрном траурном платке, и Николай узнал, что она – «как знала, чувствовала»: «вышла с козой в эту сторону, к дороге, ждала его, знала, что приедет Николай на самом первом автобусе». Это была соседка напротив, мамина подруга, тётя Дуся, Евдокия Степановна. Она и похороны все организовала, командовала в осиротевшем доме. Конечно, с помощью других соседок помоложе: и тело обмыли и в гроб положили, и угощения на поминки готовили соседские женщины.
Николай Николаевич был даже «обрадован» встречей со знакомой с детства, почти родной, тётей Дусей. К ней бегал он осенью лакомиться сладкими «парёнками» - тыквенными ломтиками, пареными в русской печи. Она следила за ним маленьким и за их домом, когда болела Мама, когда увозили Маму в больницу. Тётя Дуся и «бабка» и нянька его детства. Уж так случилось, что родные бабки не дожили до него, до внука. Поэтому соседская женщина стала ему нянькой-бабушкой. Крестьянка с натруженными большими руками, рослая, жилистая – против его матери, приезжей городской, - работала от зари до зари и хвори к ней не могли пристать, некогда: она и коров доит на ферме, и на сенокосы колхозные идёт с граблями и его, Николку, берёт с собой.
«Сейчас вот стрекочет в полях сенокосилка тракторная, а тогда вручную косили, и жили в полях, строили шалаши с соломенными покрытиями: и старики, и бабы, и пацаны постарше становились в ряд с мужиками. А девчонки ворошили граблями сено в валках.
В обед, в летнюю жару, старшие отдыхали в тени. А малыши бродили по скошенным луговинам, подбирая осыпанную землянику, неожиданно открывшуюся около кустов и берёзок у реки. Вечером, когда остывшее солнце уйдет за лиловые вершины недалёкого леса, и в лощинах соберутся синие сумерки, и потянет от речки свежестью, - лежим мы на холодеющей траве у костра и слушаем страшные истории про чертей и нечистую силу и робеем даже по нужде отбежать от костра в темноту. Сидишь, слушаешь, покуда сладкая истома не разольется по телу и не слипнутся глаза, но ещё слышишь разговор взрослых «бу-бу-бу», а сам уже спишь и только чувствуешь сквозь сон, как кто-то (конечно, тётя Дуся) заботливо накроет тебя дерюжкой. А утром проснешься от звука натачиваемой косы: взрослые давно уже встали и покос уже начался…». - Ах эти детские сенокосные дни, вспоминал Николай Николаевич, сидя на крыльце поздно вечером, после похорон.
Хоронили Маму в районном посёлке. От колхоза дали машину и повезли на край посёлка к старой барской усадьбе, от которой остались развалины, сразу за ними в сторону чистого поля огороженное только со стороны посёлка расположилось обширное кладбище. Проезжая по краю посёлка минули парк, что был раньше кладбищем.
 «Как разросся посёлок, что бывший край стал чуть ли не центром» - подумал Николай Николаевич. «Со временем многое изменяется, многого уже нет. Ещё в конце 50-х не стало в посёлке Церкви, в которой успели меня крестить – рассуждал Николай Николаевич. – Как рассказывала мне моя Мама, а потом не раз говорила «крёстная» тётя Дуся: «Был Хрущёв, обещавший построить Коммунизм к 1980 году: последнего попа покажу в 80-ом, - говорил. Весной тебя крестили, а осенью купол церкви и колокольню взорвали». Посёлок разрастался с той поры именно в ту сторону, на взгорке появились новые дома и улицы, так что вместо кладбища образован был парк, а вместо Церкви был кинотеатр и клуб: Дом культуры, уже в мои школьные годы.
Молодёжь ходила в парк, и я бывал в кинотеатре».
Почему-то принято было на старых кладбищах устраивать скверы, парки, игровые площадки-стадионы с футбольными полями и волейбольными площадками. Кладбище теперь на новом месте и мало кто из стариков даже помнит о старых. А в парке танцплощадку устроили. И трясутся вечерами в джинсах молодые парни под грохот и визг джаза. Трясутся в экстазе папуасского шейка, трясутся над могилами дедов и бессловесных бабок». – Рассуждал он невесело во время похорон своей матери.
Всё это непосредственно увидел сам Николай Николаевич в городе, когда работал в строительном отряде института.
Город рос, население города увеличивалось и новый северный микрорайон разрастался. Напротив пятой школы, был городской парк, и решили там построить ДК имени Ленина. В парке на праздники для северного микрорайона проводились гуляния была круглая заасфальтированная площадка в середине его, где устраивали концерты.
Когда начали копать фундамент, то с ковшом экскаватора, вдруг, высыпались кости и человеческие черепа. Студенты стройотрядовцы оробели: раскапывались могилы людей тут похороненных. Кости стали собирать и отдельно увозили в неизвестном направлении. Фундамент ДК за то лето построили. И даже возвели стены первого этажа. Но, случилось стройку «заморозить», потому что стало затоплять все подвальные помещения грунтовыми водами, прекратить течение которых не удавалось даже завозимыми машинами бетона. Родник, заваленный в одном месте бетоном, находил выход в другом. И очень долго простоял за забором – 10 лет, недостроенный Дворец культуры. Потом Николай Николаевич видел, как объект долгостроя начали приводить в порядок. Родники подземных вод неожиданно закончились, резко, как и начались. Теперь ДК имени Ленина работает, там и фильмы показывают в кинозале, и артисты выступают, и проводятся вечера: «кому за 40, и кому за 50», и другие мероприятия города.
__________________
На сороковой день пошли помянуть на кладбище вместе с тётей Дусей. Она провела обряд церковный, знала, книжку взяла с собой, чтобы молитвы читать. А на обратном пути на повороте, решил Николай Николаевич пройти посмотреть посёлок один. Он хотел посетить свою школу, где прошло его детство. Школа была огорожена штакетником и к крыльцу вела широкая дорожка, всё изменилось. Он подошел к дверям, к крыльцу и хотя двери были открыты войти внутрь не решился, неизвестно почему, - но не вошёл. Один давнишний писатель жаловался: «Понимаешь, приехал на родину, заглянул в свой дом – и всё испортил. Пишу книгу, в ней мой дом должен быть тем, давним. А теперь всё разрушилось, все воспоминания потускнели, хоть плач, - почему вошёл(?)!».
Николай Николаевич прошел за школу, там была у него закладка-заначка, он прятал там в тайнике сигареты под крышей низкой трансформаторной будки, которая пристроена была к задней стене школы. Он воровато оглянулся, убедился, что вокруг нет никого: стадион скрывался за посадкой кустов акации в трех метрах, как и раньше и на тропинке вдоль школы никто не показывался. Просунул руку и вздрогнул. Есть пачка сигарет! Именно тут, в этом месте, где он всегда прятал, что за наваждение! Смотрит - свежие новые сигареты!
- Дяденька, это наши сигареты! –
Николай Николаевич вздрагивает повторно. За спиной стоят два пацана лет 12-ти, один выше другого, высокий вровень с Николаем Николаевичем роста. Он отдает им пачку.
- Понимаете, я в этой школе учился. И тоже сюда сигареты прятал. –
Мальчишки смотрят недоверчиво.
- Учился я тут, - повторяет Николай Николаевич. – Давно только, очень давно. А вы учитесь? –
- Ага, - мальчишки смотрят на меня уже без боязни, и старший с облегчением говорит: - Я думал, вы наш новый учитель.
У каждого свои умственные заботы.
Вот оно новое поколение, растущее точно таким же, как и он беспечным. Разговор с пацанами перешел в бытовой, после короткого знакомства. Они уже не учились и в школе начался ремонт, а ученики разных классов помогали в ремонте школы, мыли полы в классах после побелки потолков. Это называлось отработкой-практикой. Кто-то из учеников, девчонки, занимались благоустройством сада, где была даже теплица и выращивали какие-то овощи: помидоры огурцы, а рядом росла капуста. Сад-огород был в стороне от стадиона за школой, который Николай Николаевич не видел. Пацаны повели его знакомиться с этими новшествами школы, которых во времена его учёбы не было.
------------------
Странное у Николая Николаевича было состояние. Будто жил он в двух измерениях. Знал, что старое всё разрушится рано или поздно, а всё равно вот задумаешься, как будто отойдёшь в сторону, и увидишь внутренним взором старое в новом: себя в этих юных мальчишках. Видишь все изменения: и разрушенные кладбища, и построенные новые ДК, а память сопротивляется, ей помнится старое: посёлок маленький и школа чуть ли не на краю его….
Конец.