«Неподкупный голос мой был эхо русского народа»
«И долго буду тем любезен я народу
Что вслед Радищеву восславил я свободу и к милосердию взывал»
19 октября 1811 года в строю 30 мальчиков первого приёма в Царскосельский лицей стоял Александр Пушкин. Ему было 12 лет. Летом и осенью 1814 года, пятнадцатилетний лицеист, «чужих краёв неопытный любитель и своего всегдашний обвинитель», готовился к предстоящему переходному экзамену с младшего трёхгодичного на старший курс. В стихотворении «Городок» он подводил итог, у кого и чему продолжал учиться. Перед ним на книжной полке стояли 16 томов учебного пособия Фредерика Лагарпа «Лицей или курс древней и новой литературы», выходивший из печати в 1799-1805 годах. «Признаюсь, над ним я часто время трачу». «Весь день я с ним, то в думу углублён, то мыслями своими в Эмилий перенесён» (на площадь к ушедшим в мир иной поэтам).
Фредерик Лагарп (1754-1838) был воспитателем Александра – старшего сына Павла I. Для великого князя уроки Лагарпа «были художественными сеансами», «эстетическим наслаждением, а не умственной работой». «Преподавание Лагарпа формировало праздность, медленность и лень», - с горечью отмечал в дневнике русский воспитатель будущего императора. Главным воспитателем Александра была бабушка – императрица Екатерина II. Она женила внука, когда ему не было и 16 лет. Д.И. Фонвизин в комедии «Недоросль»: «Женитьба или замужество – конец учению, школьной подготовке к жизни, там пойдут другие чувства и интересы, завяжется другое миросозерцание». «Из воспитания своего великий князь вынес скрытность, наклонность казаться, а не быть самим собой, скрытое презрение к людям». Об этой «системе воспитания» Александра I и её итоге рассказал В.О. Ключевский.
На Александра Пушкина влиял не Лагарп лично, а его значительное учебное пособие. И этому влиянию предшествовала самостоятельная умственная работа будущего поэта. Она началась рано, дома – в библиотеке прадеда – А.П. Ганнибала. Серьёзную задумчивость подвижного и остроумного мальчика заметил чиновник Департамента вероисповеданий Александр Иванович Тургенев (1784-1845) и посодействовал его зачислению в Царскосельский лицей. А.И. Тургенев и его брат Николай Иванович (1789-1871) – финансист высокого класса поощряли широкий круг интересов своего юного друга и становление самостоятельного и творческого мышления его. «Тургенев – вечный покровитель. Любовник страстный животворящего и честного креста ты проповедуешь Христа, к трудам охоту сочетая». Александр Пушкин, ноябрь 1817. К этому времени А.И. Тургенев был назначен директором департамента духовных дел, возглавлял Библейское общество, комиссию для устройства евреев, обеспечивал изгнание иезуитов из России.
Знаток религиозных учений, историк, просто замечательная личность, обращаясь к творческому наследию первых христиан, - вовремя и деликатно он объяснил своему юному другу: «Бог создал человека свободным, почтив его умом и мудростью и положив перед очами его жизнь и смерть: если по свободе идти путём жизни, то будешь идти вечно; если же по злому произволению пойдёшь путём смерти, то вечно будешь мучиться. Не пожелавших идти по изволению, попустил Бог ходить по их собственному хотению». Оба брата А.И. и Н.И. Тургеневы и их юный друг Александр Пушкин предпочти ходить по жизни путём изволения. В 1825 году и их обоих имел в виду А.С. Пушкин, когда в стихотворении «19 октября» писал: «Наставникам, хранившим юность нашу, всем честью, и мёртвым и живым, за благо воздадим». Накануне трагической дуэли А.И. Тургеневу поэт отправил свою последнюю записку.
Рядом с 16 томами учебного пособия Лагарпа на книжных полках лицеиста младшего курса стояли отдельные издания российских и европейских словесников, появившиеся после 1805 года. Он не потерял себя под влиянием этих поэтов: «Здесь Озеров с Расином, Руссо и Карамзин, с Мольером-исполином Фонвизин и Княжнин, на полке за Вольтером: Овидий, Тассо с Гомером, чувствительный Гораций, Крылов и милый мой Марон» - Вергилий (70-19 г. до н.э.). Французскому баснописцу Лафонтену: «Ты побеждён Крыловым». Вольтеру: «Петь я тоже вознамерился, но сравнюсь ли я с Радищевым?»
По отражению жизни в словесности исторического периода от VI века до н.э. по 1814 год юный лицеист нашёл убедительное подтверждение объяснению А.И. Тургенева. Он выделил в историческом периоде в 24 столетия поэтов, творчеству которых отдал предпочтение, потому что, объяснил он позже: в их творениях проявился «перевес мысли над чувствами». «Мысль с цветами веры для ВСЕХ, – незаменимый друг», - подтвердил преимущество мысли над чувствами современник Александра Пушкина английский поэт - В. Вордсворт (1770-1850). Его стихи он переводил на русский язык. Другой его современник – английский поэт С.Т. Кольридж (1772-1834) – объяснил, что противоположное предпочтение – чувствам над мыслями, - начинается с обмана и превращается в служение лжи: «Кто служит плоти, тот во тьме живёт, тот вечно раб! Безумец, в диких снах он, раздобыв оковы на руках, свои колодки волею зовёт».
Третий современник Александр Пушкина, англичанин Вильям Блейк (1757-1827) указал на биологический источник обмана, провоцирующий заболевание и смерть индивида: «Тайный зверь, МЕТРТВЯЩИЙ всё живое, обмана сочный и румяный плод, - растёт в мозгу у человека». Такой мозг рождает корысть, властолюбие, зависть, опустошает сердце, вытесняя из него Бога. Этот индивид без Бога в сердце – человек с не пробудившейся или навсегда заснувшей совестью. Он «живёт» призраками, служит потаканию лжи, утрачивает способность к проявлению милосердия и, в конце концов, становится безумцем. Постепенно умирая духовно и физически, он успевает побывать тираном разных уровней: в семье, в трудовом коллективе, в обществе, в племени и народе, в составе человечества. Блейк о спасении человека от призраков, иллюзий и безумия: «Природой пахарь умудрён: сделан плуг – сделан трон». САМ сделай и не призрачный «трон», а действительный: в труде, в творчестве, в служении. А если он не один такой?
Кольридж наблюдал скопление безумцев: «слепой, пустой народ в порыв безумия бросались с головой», штурмуя Бастилию, или с любопытством наблюдая «работу» гильотины на площади революционного Парижа. И среди поэтов мусульманского, Востока, которых он читал в переводе Гёте, Александр Пушкин тоже обнаружил предпочтение выбора людьми изволением следовать уму и мудрости в жизни. «Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог», - это Фирдоуси (940-1020). Или: «Тому, кто похоть в сердце победил, покорны тучи и круги светил», - это Руми (1207 – 73). С ними: Хайям, Низами, Хафиз, Саади, - выдающиеся поэты азиатского Востока.
В эти же годы и столетия, избирая путь произволения – «служение плоти», - народы «культурной» Европы, объединяясь в воинственные «духовные» ордена, совершали грабительские походы (1096-1270), называя их «крестовыми». Чтобы «очиститься» от грехов, католики покупали индульгенции, заподозренных в «ереси» подвергали инквизиции. Разрушение, насилие и грабёж завоёванных народов безумцы «оправдывали» девизом: «Весь мир – дикая периферия Европы». Именно тогда Саади (1210-92), к творчеству которого А.С. Пушкин часто обращался, вразумлял: «Всё племя Адамово – племя одно, из праха единого сотворено. Коль тела одна только ранена часть, то телу всему в трепетание впасть».
Под влиянием творений словесников Запада, Востока и России перед юным лицеистом предстала картина общей судьбы народов мира. Уже в лицее в общечеловеческом хоре начинал звучать его голос: он начинал превращаться в эхо «обитателей всех стран света». Усиливаясь, голос великого русского поэта становился неумолкаемым, общепонятным, различимым в мировом хоре. Обитатели всех стран света XXI века! Прислушайтесь: «Крылатая мысль, раскрой народам разум!» - это в 1792 году взывал русский писатель и историк Н.М. Карамзин, в 1793 году – английский поэт В. Блейк (1757-1827). «По ком звонит колокол?». – Не звонит ли он по тебе…- в 1940 году спрашивал американский писатель Э. Хемингуэй. Набату Бухенвальда, звонившему в память обо всех невинно убиенных и на время умолкшего, - в 1958 году вернули голос русский поэт А. Соболев и грузинский композитор В. Мурадели…
Александр Пушкин входил в традицию служения просветлению разума мыслью и словом как способу противодействия раздору, грабежу, насилию и войне в грозные годы общеевропейской войны, ставшей логическим продолжением французской революции 1789-99 годов. Он помнил, как по общеевропейскому произволению «шли племена, бедой России угрожая: не вся ль Европа тут была?» - спрашивал юный Апостол России. В 1812-14 впервые – ВСЯ. Со своими однокурсниками Александр Пушкин провожал на войну полки русских богатырей, потом видел «бедственный побег» из России остатков общеевропейской армии… «С тоскою первых христиан в глазах», - провожали их набожные российские солдаты. Эти горестные картины «бедственного бегства» остатков общеевропейской армии зафиксировал в «Записках» русский журналист Ф.Ф. Вигель, в художественной литературе: Г.П. Данилевский (1829-90) и О. Бальзак (1799-1850).
В европейской словесности того же исторического периода (от VI века до н.э. по 1812-14 годы) юный лицеист указал и на других поэтов, творчество которых он тоже изучил, - «от Анакреона до Парни» - от VI века до н.э. и по 1814 год. Этих юный поэт назвал «врагами труда, забот, печали», объяснив: они «будили похоть и гасили мысль» (на протяжении 24 столетий!). «Ришелье (1585-1642), - писал А.С. Пушкин, - знал о ничтожности их литературы». Но кардинал понимал «важность литературы» для обслуживания «вкусов» (хотений) королевского двора, и по его приказу эти «писатели были призваны ко двору и завалены пенсиями, как и дворяне». То же самое проделывал кардинал и первый министр Франции Дж. Мазарини (1602-61).
«Бесчисленным множеством творений этих писателей были наводнены все страны Европы». Европейцы с упоением воспринимали это «изобилие», считая его показателем «изысканности» своей «культуры и собственной просвещённости». Александр Пушкин читал эти «произведения», но воспринял эту литературу иначе: «Нельзя не сознаться в бесплодной ничтожности сего мнимого изобилия». И не он один так считал. В отличие от Европы: «множество таких творений» при их появлении в России, особенно, когда им стали подражать российские словесники, - вызвало серьёзную озабоченность «честных и умных словесников, умевших размышлять и предвидеть». Чтобы определить степень исходившего от этой литературы вреда, Д.И. Фонвизин (1744-92) совершил специальное путешествие по странам Европы и убедился в правоте немецкого философа И. Гердера, который писал о том, что к концу XVII века в Европе произошло окончательное утверждение и распространение идеи европейской «исключительности». С X века количество прочитанных произведений «мнимого изобилия» этой литературы европейцы считали и считают подтверждением своей «исключительности» и «показателем» своей «просвещённости» и «величия» над «дикой периферией мира».
Исследования И. Гердера были известны и популярны в России - на русском языке они были опубликованы Н.И. Новиковым в 1777 и 1785 годах. Путешествуя, Д.И. Фонвизин увидел в Европе результаты усердий «врагов труда, забот, печалей» в XVI - XVIII веках: «героизацией» морских и сухопутных походов европейцев по континентам и странам мира словесность преподносила грабёж и насилие как «приобщение» «диких» племён и народов к европейской «просвещённости» и «культуре». Не подобными ли способами Запад приобщает народы мира сегодня к своей «демократии» и «свободе»? И наши либералы восторгаются тем, что, усердствуя в соблазнении и их своим «блеском» и сытостью, Запад, как и столетия назад, продолжает воспринимать «чужих» умственно отсталыми дикарями. Не верите? Гг. Андреи Окара и Никонов, Н. Рыбаков и К. Собчак?
По возвращении из путешествия, Д.И. Фонвизин написал сатирическое произведение «Всеобщие правила придворной грамматики», в котором осмеял бездумное копирование русской знатью и словесностью «правил» западноевропейской «культурной» жизни и её «вкусов». Второе его произведение состояло из перечня вопросов. С просьбой ответить на них Денис Иванович обратился «К умным и честным людям, умеющим размышлять и предвидеть необходимость объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе».
Главным в этом перечне был вопрос об отличии стереотипа характера россиянина от европейца. Екатерина II ответила на него: «Отличается всем, что дано человеку от Бога: трудолюбием, послушанием, быстрой сообразительностью». «Мы нравственно взрослеем не веками, а десятилетиями». И «зачем нам быть попугаями и обезьянами вместе?» - недоумевал Н.М. Карамзин. К его ответам А.С. Пушкин приписал: «Мы быстро нравственно взрослеем благодаря глубокой религиозности и благородству нашей словесности». С 988 года Православная Церковь учила россиян «по свободе ходить путём жизни» и приобщала их к единению. «В России влияние духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических. Там оно, признавая своею главою папу, составляло особое общество, независимое от гражданских законов, и вечно полагало суеверные преграды просвещению». Однокурсник по лицею и друг по жизни А. Пушкина - В.К. Кюхельбекер (1797-1846) - ответил так: «Блистательными качествами Бог одарил русский народ, единственный на свете по славе и могуществу, по сильному и мощному языку, которому нет подобного в Европе, по радушию и мягкосердечию».
«Что имеем – сохраним». И Денис Иванович Фонвизин развернул бескомпромиссную критику «творчества» российских «врагов труда, забот, печали». «Денис невежде бич и страх», - в 1816 году писал об этой деятельности Фонвизина Александр Пушкин. Уважаемый Никита Сергеевич Михалков! Денис Иванович Фонвизин в 1780-е годы положил начало «бесогону»! Бесценна история российского бесогона!
С подачи И.А. Крылова бездумных подражателей европеизму в России стали называть галломанами. В работу по преодолению невежества галломанов включились тогда: В.А. Озеров, А.Н. Радищев, И.А. Крылов, Я.Б. Княжнин, Н.И. Новиков, Н.М. Карамзин. Н.И.Новиков организовал книжное издательство, которое обеспечило выпуск в переводах и на языке оригинала сочинений словесников, будивших мысль: Гёте, Гердера, Грибоедова, Дельвига, Байрона, Баратынского, Веневитинова, Жуковского, Карамзина, Мильтона, Мицкевича, Мура, Тютчева, Хомякова, Шатобриана, Шекспира, Шиллера. Издательство имело книжные магазины в 16 городах России, в которых многие книги распространялись бесплатно. «Скоро не только Европейская Россия, но и Сибирь начала читать, обеспечивая рождение общего мнения», - в 1829 году писал И.В. Киреевский в «Обозрении русской словесности», посвящённой памяти Н.И.Новикова.
Во время своего путешествия по европейским странам Фонвизин наблюдал отрицательные последствия определяющего влияния на духовно-нравственную жизнь европейцев экспансионистских устремлений религиозного и светского обществ Европы. Вслед за ним путешествие по Европе совершил Н.М. Карамзин. Во Франции ему пришлось наблюдать начинавшуюся в Париже революцию. Монбланом лжи прикрывали свои стремления к утверждению «свободы для себя» выступавшие в Национальном собрании зачинщики революции. В их выступлениях Н.М. Карамзин услышал неизбежность перерастания революции в войну, опасную для «обитателей всех стран света». В 1792 году Н.М. Карамзин вернулся на родину и опубликовал обращение к ним, в котором предлагал всем народам противопоставить приближающейся войне создание «священного союза всемирного дружества». Он знал: такой союз возможен лишь при осознании каждым народом своей национальной сущности. Поэтому он приступил к сбору материала для воссоздания «Истории Государства Российского» и в 1803 году начал её написание.
От последователей Фонвизина, Радищева, Н.М. Карамзина и смолоду Александра Пушкина, тонких наблюдателей и художников слова, - не ускользнули отрицательные последствия влияния на духовно-нравственную жизнь европейца не только экспансионистских, но ещё и революционных устремлений. Корысть, жажда власти и насилие как способ удовлетворения самых сильных «хотений» предприимчивых «служителей плоти» в равной степени оказывались присущими зачинщикам и войн, и революций (от позднелат. revolutio – переворот; поворот от удовлетворения «хотений» одной группы владык к другой). В конце XVII века русские проявили интерес к изучению европейской жизни по отражению её в словесности. Постепенно распространяясь, этот интерес превратился в устойчиво сохраняющуюся традицию изучения российскими мыслителями жизни «обитателей всех стран света», в первую очередь – ближайших своих соседей. В начале XX века за глубину освещения общечеловеческих проблем М.М. Ковалевского и его единомышленников на Западе называли гражданами мира.
Приобщившись к этой традиции юным лицеистом, Александр Пушкин восхищался: «Беспристрастием и здравым смыслом суждений наших словесников касательно того, что делается не у нас. Удивительно: в них много здравого смысла и любви к науке». Поставив перед собой цель – служение своими творениями «перевесу мысли над чувствами», - А. Пушкин, взрослея, поощрял стремления молодых российских мыслителей иметь реальное представление о том, в каком состоянии находятся народы и страны, с которыми россиянам приходится вступать в те или иные отношения. Обретая теоретическую ясность понимания, сотрудничать или защищаться от их «хотений».
В первый же год (1848) своего пребывания в Европе, сопоставляя состояние научной мысли в Европе и в России, А.И. Герцен заявил: «Там, дома осталась сила мысли, сила слова,- сила правды». В 1880-81 годах «здравый смысл и глубину научной мысли» в российских исследованиях признали К. Маркс и Ф. Энгельс. По их признанию: с момента изучения ими научных исследований России началось их продвижение «к теоретической ясности понимания».
Жизнь А.С. Пушкина в творчестве – достойный пример такого продвижения словесника «к теоретической ясности понимания». Блуждают все и по-своему. Руководствуясь девизом: «Каждому своё», он писал: «Есть люди, которые не признают иной поэзии (и прозы тоже – Е.Е.), кроме страстной и выспренной». Однако «есть люди», А.С. Пушкин имел в виду и себя, которые порицают служение словесников удовлетворению запросов читателей на подобную литературу. «Стихотворения, коих цель горячить воображение любострастными описаниями, унижают поэзию, превращая её божественный нектар в воспалительный состав, а музу – в отвратительную комедию», - писал великий поэт и Апостол России – хранитель здоровья человеческой души.
Противодействие отрицательному влиянию «выспренной» литературы А.С. Пушкин считал необходимым, но не путём запрета или грубой критики, которая только возбуждает нездоровый интерес. Выход он видел в обращении к жизнеутверждающей литературе народов мира и в создании российской литературы преодоления. Творческое наследие А.С. Пушкина – образец такой литературы. К сожалению, многое из того, к чему в научном наследии А.С. Пушкина россиянам следовало приобщаться раньше, стало доступно лишь в конце XX века.
Нам в поучение (!) А.С. Пушкин показал, как мысль и слово превращались в страшную разрушительную силу, углубляя духовно-нравственное разложение европейца в результате многовекового утверждения в индивидуальном и общественном сознании приоритетов удовлетворения позывов похоти. «Новые мысли, новое направление отозвалось в умах, алкавших новизны. Дух порицания («новизна»?!) начинал проявляться во Франции. Умы, пренебрегая цветы словесности и благородные игры воображения, готовились к роковому предназначению XVIII века. Ничто не могло быть противоположнее поэзии, как та философия, которой XVIII век дал своё имя (XIX и т.д. века дадут «свои» имена). Она была направлена против господствующей религии, вечного источника поэзии у всех народов, и любимым орудием её была ирония, холодная и осторожная, и насмешка, бешеная и площадная…Греческая древность осмеяна, святыня обоих Заветов обругана…Истощённая поэзия превращается в мелочные игрушки остроумия, роман делается галереей соблазнительных картин…
Европа, оглушённая, очарованная славою французских писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание. Германские профессора с высоты кафедры провозглашают правила французской критики. Англия следует за Францией на поприще Философии, поэзия в отечестве Шекспира и Мильтона становится суха и ничтожна, как и во Франции. Смерть Вольтера (1778) не останавливает потока. Бомарше влечёт на сцену, раздевает донага и терзает всё, что ещё почитается неприкосновенным. Общество созрело для разрушения». Революция – не созидание, не обновление. Это горький финал исподволь начинавшегося разрушения духовно-нравственного мира человека
О неизбежном и опасном духовно-нравственном разложении народов Европы под таким многовековым воздействием страстных и выспренных творений словесников произволения в своё время предупреждали: Л. Камоэнс (1523-80), Б. Паскаль (1623-62), Н. Буало (1636-1711). «Беспорочный сонет один стоит длинной поэмы», - утверждал Н. Буало, противник выспренной литературы. Он считал её возбудительницей раздоров, глупости, насилия и грабёжа. Александр Пушкин, изучивший словесность от «Анакреона до Парни», в констатации факта духовно-нравственного разложения народов Европы углубился до VI века до н. э. Ноябрь 1814 года, «К Лицинию»: «О Рим! о гордый край разврата, злодеянья, где всё на откупе: законы, правота, и жёны, и мужья, и честь, и красота… Свободой Рим возрос – а рабством погублён!» В 1798 году английский поэт С.Т. Кольридж: «Кто служит плоти – тот вечно раб». Правоту этих утверждений мне лично пришлось наблюдать на протяжении 60 лет (1959-2019). Современные любители «свободы для себя» пытаются оправдывать свой выбор «служения плоти» «преимуществами», которые якобы «дарует» человеку высокий уровень ВВП на душу …
В обосновании духовно-нравственного разложения в качестве главной причины, вызвавшей явление Иисуса Христа человечеству с целью спасения его, - «Библия» уходит в ещё большую глубь человеческой истории. Иисус Христос во время своей земной жизни привлекал к себе учеников, способных принять участие в сложнейшей работе – в «очищении жизни и нравов людей», живущих на планете Земля. Таких учителей приверженцы Христианства с начала века называют Апостолами.
Л. Камоэнс, Б.Паскаль, Н. Буало спасением от духовно-нравственного разложения своих народов, и не только они, считали – обращение к христианству. Но юному лицеисту России уже в 1811-14 годах пришлось констатировать утвердившееся в европейской словесности отражение господствующего в миросозерцании европейцев отказа от религии вообще. Это наблюдал Н.М. Карамзин, потом А.С. Пушкин. После них: И.В. Киреевский (1806- 1856), Н.В. Гоголь (1809-52), И.Д. Беляев (1810-71), Ф.М. Достоевский (1821-81), В.В. Зеньковский (1881-1962). За ними последуют тоже великие мыслители, трудившиеся в России и после 1922 года по принуждению – за её пределами. В обстановке государственного запрета деятельности религий и репрессий против духовенства в 1917-43 годах нелегальных духовников - наставников, хранивших детство и юность нашу, знали: М.М. Плисецкая, Н.П. Бехтерева, В.П. Астафьев, В.Е. Максимов и миллионы, в отличие от них, безвестно прошедших тот же путь. Эти наставники продолжали служение традиции сохранения россиян, начало которой было положено Святым князем Владимиром в X веке…
Следует признать – крестовые походы, индульгенции и инквизиция – эти «деяния» католической Церкви служили возбудителями появления всех видов «новизны» по отношению к ней, к отрицанию её догматов и к религии вообще. Эти «новые мысли» выразились протестом против особого религиозного общества в Реформации; против особого светского общества - в Революциях. Как показала история, эти протестные движения, подпитываемые идеей европейской «исключительности», предвещали и действительно привели лишь к ускорению и углублению духовно-нравственного разложения европейцев. Европа именно так и «созревала». Она действительно много веков готовилась к роли разрушителя Истинной Свободы для всех во имя торжества «свободы» для Себя», «свободы» удовлетворения индивидами любых своих «хотений» - произвола. А.С. Пушкин утверждал себя Апостолом России – провозвестником Свободы для «обитателей всех стран света» смолоду – в лицее.
В своё время португальский поэт Л.Камоэнс воспевал исключительные возможности человеческого духа. Поэтому в подражание ему: «Опасался я без крыл парить», - писал лицеист Александр Пушкин. У английского поэта и государственного деятеля Дж. Мильтона (1608-74) он прочитал описание общественного порядка, в котором каждый человек, независимо от занимаемого им положения в обществе, имел возможность самостоятельно выбрать способ своей жизнедеятельности в труде, в творчестве, в служении в соответствии со своими способностями и возможностями. Истинной Свободой для ВСЕХ людей Земли ИМЕННО в жизнедеятельности каждого человека с самого верха до самого низа назвал Мильтон этот общественный порядок. Обоснованию необходимости его утверждения посвятил своё служение Апостол России.
Воспроизведём его в переводе А.С. Пушкина: «Порядок общественный, вне порядка политического, составлен из религии, умственной деятельности и промышленности материальной. Во всяком народе, во время величайших бедствий и важнейших событий, священник молится, стихотворец поёт, учёный мыслит, живописец, ваятель, зодчий творят и зиждут, ремесленник работает. Смотря только на них, вы видите мир настоящий, истинный, неподвижный, основание человечества, однако, по-видимому, чуждый обществу политическому. Но священник в своей молитве, поэт, художник, учёный в своих творениях, ремесленник в своём труде открывают от времени до времени, в какую эпоху они живут, в них отзываются удары событий, от которых сильнее и обильнее текли их жалобы, их пот и даже вдохновение».
Первый отклик российских словесников на творчество Мильтона юный лицеист обнаружил у А.Н. Радищева (1749-1802). В оде «Вольность» (1783) описанный Мильтоном общественный порядок Радищев назвал «Вольностью святой». В книге «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) он, замученный российским самовластьем, утверждал: «Власть и Вольность сочетать должно на взаимную пользу», если власть («политическое общество» в терминологии Мильтона) исполняет назначение своего служения: создаёт и обеспечивает сохранение условий для свободной жизнедеятельности подданных. Во времена Мильтона олицетворением политического общества в Англии являлся Оливер Кромвель (1599-1658). Он сформировал парламентскую армию и возглавил её. Солдаты этой армии, цинично называя свой способ расправы наготой, - «у хижин в зареве огней стреляли в голых бунтарей», загнанных в воду, - писал С.Т. Кольридж в 1796. Так жесточайшим насилием Кромвель уничтожил «чуждый ему» общественный порядок - «Святую Вольность». Идентичный создателям «нового» - единомышленникам Кромвеля - «портрет» лорда-канцлера Ирландии воспроизвёл Б.П. Шелли (1792-1822): «Твоею злобой, похотью звериной, стяжательством и жаждой слёз чужих, фальшивостью, пятнающей седины», - всё это служит «защитой верной грязных дел твоих» (1817).
Воспроизводя жесточайшие картины нового «порядка», современники - английские словесники и наши А.Н. Радищев и А.С. Пушкин, - именовали новый «порядок» ярмом. «Англичане, почему покорились вы ярму?» … «Где у вас покой, досуг, мир, любовь, семейный круг, хлеб насущный, тёплый дом, заработанный трудом?», - спрашивал Б.П. Шелли в 1819 году. А.С. Пушкин в этом же году о том же писал в стихотворении «Деревня»: «Для прихоти бесчувственной злодея здесь тягостный ярем до гроба все влекут». В. Вордсворт о «новом» общественном «порядке» в Англии: «Ни чистоты, ни правды – всё мертво! Где старый наш святой очаг семейный, где прежней веры дух благоговейный? - Мильтон, Англии ты нужен! Вернись же к нам, дабы тобой разбужен был край родной и к жизни возвращён! Пусть мощным, вольным, властным станет он и с добродетелью исконной дружен». В 1814 году, отзываясь на разгром армии Наполеона, тоже английский поэт - Дж. Китс (1793-1821) - призывал: «Мир! Стань Законом Вольности для всей Земли!» Стань тем общественным устроением, при котором «обитатели всех стран света» смогут «по свободе ходить путём жизни». Продолжая работу над «Историей Государства Российского», Н.М. Карамзин всё больше убеждался в том, что «культурной» Европе необходимо учить историю России, чтобы, в целях самосохранения, освобождаться от дикости и варварства по отношению к другим народам.
Александр Пушкин шёл к такому осознанию, самостоятельно изучая и сопоставляя словесность Европы, России и Востока. В 1814 году он уже знал о том, что народ в составе парламентской армии в Англии и Ирландии и народ Франции, осуществлявший штурм Бастилии, - своим активным участием обеспечил зачинщикам революции достижение поставленной ими перед собой цели. «Франция, пустой, слепой народ, храм Вольности опутал и предал», - в 1798 году обобщал С.Т. Кольридж. Народы, «почему» покорились вы ярму»? Над этим вопросом Александр Пушкин размышлял в 1812-17 годах. Поэтому он к однокурснику: «Не спрашивай, зачем суровой думой среди забав я часто омрачён». В 1817 он размышлял над отказом Александра I от создания условий для свободной жизнедеятельности россиян; Шелли тогда же – о безобразиях Наполеона: «Ты мог бескровно утвердить свой трон»; и лорда-канцлера Ирландии – «Ты проклят всей страной»…
В конце 1814 года Александр Пушкин написал стихотворение «Воспоминание в Царском Селе» и 8 января 1815 года он прочитал его на экзамене, с блеском переходя с младшего на старший трёхгодичный курс лицея. Поэт – юн, но глубоко знающ, последователен, искренен и честен. Среди французов, названных Кольриджем «пустым, слепым народом», который «храм Вольности опутал и предал», - в названном стихотворении Александра Пушкина присутствует «возвышенный галл» - французский поэт Андре Шенье (1762-94). Шенье был не единственным, с кем расправлялись во Франции якобинцы, потом – приверженцы Наполеона.
В последнем стихотворении, написанном в тюрьме перед казнью, Андре Шенье (1762-94) рассказал, какими французами и как были обмануты те из них, кто, искренно уверовав в лозунг зачинщиков революции, штурмовал Бастилию. Доверчивых пособников революции из народа, не выделяя и себя, он первым назвал безумцами. Свидетельства Кольриджа, Вордсворта и Шенье помогли юному поэту убедиться в том, что активные рядовые участники революции не понимали разницы между «свободой» для Себя, во имя которой Робеспьер и Марат, затевали революцию, и Свободой для всех, о которой не имели представления ни зачинщики революции, ни их доверчивые пособники из народа.
В том же стихотворении в образе Наполеона Александр Пушкин показал «революционера» по умыслу, индивида, готового на удовлетворение своих «хотений» - «свободы для себя» любыми способами. Демонстрацией лицемерной поддержки ложного лозунга «свобода, равенство и братство», - Наполеон вошёл в состав Национального Собрания. Увидев в зачинщиках революции, сочинивших сей лозунг, конкурентов своей жажде власти, - Наполеон уничтожил их. Поэтому в 1814 году у Пушкина он: «Коварством, дерзостью венчанный царь», «в гордыне презревший правды глас, и веру, и закон». П.Б. Шелли одновременно с Пушкиным о Наполеоне без «революционной» маски: «Ты предпочёл резню в пышнейшем стиле: Насильем, Сладострастием и Страхом». В представлении нашего юного поэта: Кромвель, лорд-канцлер Ирландии и Наполеон, революциями вызванные к жизни владыки, - однотипны по своей сущности и неизменяемы под воздействием на них ни времени, ни обстоятельств. После всех «подвигов» Наполеона, убедившись в этом, А.С. Пушкин писал об этом «революционере»: «Сей царь, мятежной вольности наследник, убийца и холодный кровопийца».
Те французы, безумцы-«революционеры», которые «храм вольности опутали и предали» (Кольридж), в названном стихотворении Пушкина – «галлы хищные», солдаты армии Наполеона, «которых трепетали Европы сильные племена». «Галлы хищные» и «трепещущие» народы Европы в составе общеевропейской армии, придя в Россию, «всё рушили, всё свергали в прах». Но здесь им пришлось «в каждом ратнике узреть богатыря», и они «исчезли, как утром страшный сон!» Там же, в России, «закатился и Наполеона грозный век». Но юный поэт России недоумевал перед новым для себя «почему»? Почему, несмотря на ужас его преступлений, Наполеон, избегая мщенья, тихо «исчез, как сон, как тень зари», «в тишине у моря». Возмущенный проявлением этого лицемерия в решении судьбы Наполеона и непониманием ситуации Александром I, в том же стихотворении А. Пушкин писал:
«В Париже росс!
Где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой!»
«Но что я зрю?
Герой с улыбкой примиренья грядёт с оливою златой»
навстречу вдохновителям Наполеона.
«Мой дух восторгом не горит».
Дух юного поэта «восторгом не горел», потому что он понимал: подобное «решение» итогов первой общеевропейской войны чревато повторами. И Наполеон предпринял такую попытку повтора. И недобитые, пережившие страшное потрясение в России, но не изменившиеся галлы с восторгом встретили и поддержали его. Известные в истории «сто дней» Наполеона (15 марта-22 июня 1815 года) не могли быть глубинным переосмыслением произошедшего: веками взращиваемые идеей европейской «исключительности», европейцы участием в разрушениях, насилиях и грабежах с XI века «созревали» для разбоя под началом Наполеона в XIX веке. Получив подтверждение своему предвидению, А.Пушкин написал стихотворение «Наполеон на Эльбе»: «Сто дней» Наполеон «служил» удовлетворению собственного желания: мщением бывшим своим «вдохновителям» и спонсорам он намеревался, «воссев на их гробах, - стать владыкой Европы», потом без них повторить движение на восток. В духе нашего времени это была «разборка» между приверженцами произвола, попытка «рокировки» между заказчиком и исполнителем преступления общеевропейского масштаба. О предотвращении следующего подобного разрушения Европы не могли помышлять индивиды одной «природы».
Будущие декабристы предвидели возможность более опасного повтора Наполеоновского «примера». Именно его имел в виду юный Апостол, когда спрашивал: «Где факел мщенья?» Он понимал необходимость наказания этого преступления для пресечения его повторения. Он представлял, какими могли быть последующие поступки организаторов и участников континентального нашествия, потерпевших поражение, но сохранивших свою жизнь и не понесших за свои преступления даже порицания, не говоря уже о наказании. Поэтому дух Апостола России в 1814 году «восторгом не горел». Не испытывали восторга и будущие декабристы. Они наблюдали «переживания» побеждённых и понимали последствия их: европейские вельможи проявляли лишь досаду и раздражение по поводу вновь не удавшейся попытки открытого натиска на Россию даже силами общеевропейской армии, даже во главе с «непобедимым» Наполеоном. Европа уже готовила новую попытку открытого натиска на Россию. Увидеть и понять это смогли лишь будущие декабристы, умевшие размышлять, предвидеть и сознавать необходимость объединяться под знаменем, некогда водружённым на Голгофе.
С коварством и лицемерием «исключительных» европейских вельмож будущие декабристы уже соприкасались… И с Наполеоном они уже «встречались», в том числе и на тропе войны. В 1805 при Аустерлице Наполеон провёл проверку боем состояние русской армии. Честолюбие помешало ему понять, что тогда поражение потерпел Александр I. 7 июля 1807 года состоялась встреча Александра I и Наполеона. На встрече присутствовал Ник. Ив. Тургенев и наблюдал, с каким восторгом и откровенной завистью русский император взирал на то, как самонадеянно Наполеон демонстрировал ему своё «величие». Н.И. Тургенев понял, что Александр I позавидовал тому, как Наполеон не упустил возможности унизить его. Именно этот «урок» Александр I воспринял впрок.
Н.И. Тургенев, противоположная обоим владыкам натура, вспоминал, как ему было стыдно за императора тысячелетней империи, проявившего слабость перед «императором» - лишь «продуктом» дерзости и коварства. Запомнили этот «урок» и европейские вельможи. Они поняли: проявленную тогда императором Александром I ущербность его характера, они могли использовать для ослабления России изнутри. Возможность использования для проникновения в Россию предварительное ослабление её изнутри европейцы обнаружили во время смуты в начале XVII века. Они не забыли о ней, запомнили и тип российских галломанов, которых можно было бы использовать для этой цели. Наши нынешние либералы, как и далёкие их праотцы, не желают знать того, ЧТО веками прятала Европа, теперь Запад в целом - под лозунгами «облагораживающего» воздействия их на «дикую» Россию.
После встречи двух императоров Н.И. Тургенев в 1808 году посетил главные страны Европы. Наблюдая энергичную подготовительную работу, он писал: «На Западе явственно собиралась страшная буря, усилиями всей Европы грозящая нам истреблением или порабощением». По приказу Наполеона главы завоёванных им стран организовали и проводили «политическое просвещение» солдат формировавшейся общеевропейской армии, которым внушали, что они отправляются в Россию с благородной миссией: «осчастливить» «дикарей» «высокой» культурой и познакомить их с «великими замыслами» «непобедимого полководца». С 1939 года Геббельс в оккупированной Европе действовал так же, усилив воздействие «политического воспитания» концлагерями и газовыми камерами. А.С. Пушкин об истинном восприятии Европой Наполеона: «Европа, молча, ждала момента, чтобы прославить великого кумира и пред ним знамёна чести преклонить». Она была уверена в победе Наполеона над Россией и делала на него ставку без колебаний. И в 1939 году Европа повторила себя в том же и так же, – уверовав в победу Гитлера над СССР.
Старшие друзья Пушкина – будущие декабристы 12 июня 1812 года были свидетелями ещё одного зрелища: «живой сценки» бахвальства Наполеона. Полковник Михаил Фёдорович Орлов (1788-1842) после форсирования армией Наполеона Немана сопровождал генерала А.Д. Балашова (1770-1837) с письмом российского императора Наполеону. В письме Александра I содержалось предложение о заключении перемирия ценой отказа Наполеона от похода вглубь России. «Когда я что занял, это – моё», - свой отказ от перемирия Наполеон сопроводил хвастливо: «Мои храбрые безбожники без труда «одолеют набожную русскую армию. И русский император, как принцы и короли Европы, вместе с ними будет лишь исполнителем моих приказов».
Ф.И. Корбелецкий рассказал в своих воспоминаниях о том, как в объятой пожаром Москве «полыхала» спесь Наполеона и его адъютанта из поляков в начале сентября 1812 года, и как она начала угасать с конца того же месяца, перерастая в октябре во всеохватывающую панику. Но у «больших» и «малых» индивидов типа Наполеона она не могла «угаснуть» совсем. Генерал М.Ф. Орлов понял это 6 апреля 1814 года, принимая капитуляцию Наполеона и отречение его от престола. «Простым честолюбцем» назвал он Наполеона 22 июня 1815 года в день подписания им окончательной капитуляции и окончательного отречения от присвоенного себе императорского звания.
В 1814 году генералу М.Ф. Орлову и его друзьям пришлось наблюдать, как подготовленные для прославления «великого кумира» оды, «исключительные» европейские вельможи без признаков покаяния о совершённом ими преступлении, превращали в льстивые псалмы «победителю» Наполеона – императору России Александру I. Льстивым песнопением они старались скрыть своё непризнание его победителем Наполеона, а русскую армию – своей освободительницей. Европа не о свободе мечтала, а о победе над Россией любой ценой. «Бедственный побег» из России остатков своей армии она воспринимала лишь как очередную «неприятность», достойную скорейшего забвения. И только. На огромном расстоянии от Парижа и Вены юный поэт почувствовал фальшь и лицемерие сторон: «улыбку примирения» на лице Александра I и коварную ухмылку шедших ему навстречу «исключительных» вельмож Европы. Они почувствовали в русском императоре родственную им душу: способность казаться и не быть самим собой. И европейские вельможи воспылали надеждой подогреть его тщеславие и использовать его для достижения своих давних целей относительно России. Очень постарались они…
Прусский король и австрийский император присвоили Александру I звание фельдмаршала. Император России был объявлен «основателем» и «главой» Священного союза Европы. Европейская печать захлёбывалась от хвалебных статей о нём. Ложь и лицемерие европейских «исключительных» вельмож ослепила Александра I: он не смог увидеть за ней спрятанную ими досаду по поводу неудавшегося похода на восток – в Россию. Далеко в России понял это Александр Пушкин. Поэтому в возникшей в его воображении сцене «примирения» сторон в общеевропейской войне «дух его восторгом не горел». Он «видел», что «свой бедственный побег, кичась, европейцы уже забыли…
Будущим декабристам, как до войны, так и после вновь пришлось наблюдать ложь и лицемерие европейских «исключительных» вельмож. Во время пребывания русской армии в Вене и в Париже они видели, как Александру I, «восторженному» их приёмом, европейские вельможи лицемерно демонстрировали свою «готовность перед ним на колени пасть». В отличие от «забывчивых» европейцев, офицеры русской армии помнили, как в 1805-12 годах Европа становилась на колени перед Наполеоном, как демонстрировала ему «готовность перед ним свои знамёна преклонить» и спонсировала его поход в Россию. Её целью было покорение и порабощение России. Цель осталась той же, что была определена на сейме в Вероне в 983 году. Способ ее достижения обновился.
Европе было известно о том, что при восшествии на трон Александр I обещал упразднить в стране крепостное право. Учитывая результаты проявленного в 1812-14 годах россиянами единения в условиях крепостнического режима, европейцам нетрудно было представить, какими могут быть результаты единения россиян в мирное время в условиях их свободной жизнедеятельности. Европа вознамерилась переориентировать интересы и усилия Александра I на сохранение трона и его пребывание при нём. После 22 июня 1815 года, отправив Наполеона в ссылку на остров Святой Елены, «исключительные» европейские вельможи направили свой опыт «европеизации» русской элиты теперь и на императора России. Он дал им повод надеяться найти в нём более деятельную силу в реализации европейского плана ослабления России изнутри. Тогда на льстивое «восхищение» исключительным умом полковника генерального штаба русской армии П.И. Пестеля, заявленное Меттернихом, - Александр I хвастливо ответил: «Вот такие в моей армии полковники». Вот таких полковников и генералов опасались встречать в русской армии европейские «благодетели» братьев Романовых.
Александр и Николай оказались исключительно внимательными учениками европейских вельмож. Определившегося в угоду учителям Александра I А.С. Пушкин назвал «венчанным солдафоном», Николай – так и остался капралом. Братья-владыки поняли намёк «исключительных учителей»: чтобы европейские владыки признали их равными себе, им предстояло «спасти» Россию от Пестелей, Орловых, Муравьёвых и им подобных умных полковников и генералов русской армии. Так была предрешена судьба будущих декабристов. Оставалось преданным юристам придумать и юридически «обосновать» состав «преступления», в «туче гладоносных насекомых» выявить кромешников - исполнителей за десять лет до того задуманной над ними расправы, - и в угоду европейским учителям осуществить эту расправу. «Правительство обрекло на гибель на эшафоте П.И. Пестеля не потому, что он совершил какое-либо политическое преступление, но потому что его считали самым влиятельным…», - писал свидетель этих событий Н.И. Тургенев. «Правительство обрекло на гибель» 126 человек, и Николай I очень сожалел о том, что было повешено не 10, а «только» - пятеро…
Безумцы в лице большевиков, превращая декабристов в «революционеров» - в своих «предшественников», утверждали, будто во время заграничных походов будущие декабристы якобы обнаружили в Европе «истинную свободу» и более «совершенный» общественный строй и попытались будто бы воспользоваться «опытом» Европы для преобразования России. Декабристы и А.С. Пушкин увидели и поняли направленность изощрённой мистификации европейских вельмож. Александр I, - писал Пушкин, - возвращался в Россию «европеизированным» монархом «с грозным деспотизма взором, окружённый всегда толпой европеизированных рабов». Независимо от них, Россия продолжала жить своей жизнью.
В 1803-1815 годы Н.М. Карамзин восстанавливал Историю Государства Российского. На общественных чтениях он читал отрывки из уже написанных им глав. Слушая эти выступления Карамзина, Н.И. Тургенев понял: Россия – единственная страна, которая располагала историческим опытом единения разноплеменных народов, исповедовавших разные религиозные верования, и не один раз продемонстрировала «пример лучшего» в своём государственном устроении. Учитывая этот опыт и проявленную российскими крестьянами в 1812-14 годах готовность так же самоотверженно трудиться, как они защищали отечество, - финансист Н.И. Тургенев сделал тогда вывод: Россия может осуществить «ненасильственные преобразования в стране» созданием условий для свободного выбора способа жизнедеятельности россиян в труде, творчестве в служении.
Создания этих условий россияне ожидали от Александра I. Создание именно этих условий, а не новое Бородинское сражение, А.С. Пушкин считал «факелом мщенья» Европе за учинённый ею в 1812-13 годах разор России. Финансист Н.И. Тургенев был среди тех, кто собирался создать организацию «Рыцари свободной России», чтобы они приняли деятельное участие в таком преобразовании страны. По возвращении из Европы будущие декабристы начали с того, что организовали изучение экономических проблем хозяйственной организации России. «Интересно, с чего бы это они вздумали учиться?» - вопрошал будущий царь Николай I. Действующий царь по возвращении из заграничных походов в кругу своих близких любил повторять: «Каждый русский – плут и дурак», - рассказывал, смеясь, его адъютант – А.Ф. Орлов, брат М.Ф. Орлова.
Пока ещё не знавший об историческом опыте единения народов Руси и России, но наблюдавший его проявление и результаты в годы войны, Александр Пушкин продолжал верить тому, что Александр I выполнит своё обещание. Но возрастания могущества России как результата единения россиян Европа страшилась больше всего. Западные соседи Руси преимущества такого устроения наблюдали издревле и пытались приспособить результаты хозяйственных усилий восточных соседей к своей пользе. Когда не удалось достичь этого ни религиозным воздействием, ни вооружёнными набегами, - в 983 году государства Западной Европы приняли на сейме в Вероне решение о непрерывной войне против славянских племён и мусульманских народов.
Подтверждение своим наблюдениям и своему предвидению финансист Н.И. Тургенев встретил в 1817 году там, откуда он не ожидал: предоставляя вольную своим крестьянам, от одного из них он услышал: «До сих пор я честно работал на вас, теперь буду работать во стократ лучше». Это был понимающий голос России снизу – от её корней. Единомышленники Н.И. Тургенева – офицеры русской армии, будущие декабристы, видели и понимали, что сохраняющуюся угрозу существованию России можно было предотвратить лишь радикальным изменением положения в первую очередь российского крестьянства. Создавая условия для свободной жизнедеятельности россиян в труде, творчестве и в служении, - Россия могла достичь такого могущества страны, при котором Европе предстоял один путь: к «разбитому корыту» её тысячелетнего плана порабощения Руси и России. В 1813-15 годах возможность этого пути развития России зависела от решения власти: от её выбора – служить Отечеству, опираясь на способных и знающих организаторов преобразования России, или обслуживать собственные «хотения».
Будущие декабристы с тревогой наблюдали за отчётливо проявлявшейся сущностью характера Александра I, основание которого было заложено воспитанием его в детстве и юности. Исключительную поспешность в солидарности с императором проявляло ближайшее его окружение. Либеральной элите импонировала идея исключительности, воплощённая и откровенно проявляемая в Европе сверху донизу в индивидуальной и общественной жизни. Против такой «европеизации» в своё время воевали И.А. Крылов, Д.И. Фонвизин и их единомышленники. В 1807 году демонстрацией Александру I своего «величия» Наполеон разбудил в русском императоре желание быть «европейцем», таким, каким явил себя перед ним «великий» полководец». Такого Александра 1 Пушкин изобразил в стихах индивидом, «воспитанным под барабаном».
Судя по воспоминаниям декабристов, П.И. Пестель, М.Ф. Орлов, С.П. Трубецкой, И.Д. Якушкин и их единомышленники во время заграничных походов русской армии поняли, что во исполнение разбуженного в нём тщеславия и в угоду льстивым европейским вельможам на их глазах Александр I отказывался от служения своему народу. Они поняли, что создание условий для свободной жизнедеятельности россиян во имя сохранения России им предстояло взять на себя. А.С. Пушкин вскоре отразил это настроение в романе «Евгений Онегин» следующим образом:
«Одну Россию в мире видя, преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал, и цепи рабства ненавидя,
Он видел в той толпе дворян освободителей крестьян».
Примеру Н.И. Тургенева пытались следовать другие дворяне – власть чинила им препятствия, запрещала. Озабоченные сохранением «свободы для себя», удовлетворением своих хотений – позывов плоти, - власть и элита устранялись от служения интересам России, превращаясь в рабов своих европейских учителей. Так европеизированные «либералы» - галломаны пошли дорогой произволения. В отличие от них, народы России продолжили веками опробованный ими путь самосохранения. В этом – заслуга Православной Церкви и других религиозных конфессий. По периметру: Мургаб, Каспий, Енисей, Урал, Волга, ЦЧО, Крым, Украина, Минск, Ленинград, Карелия, Пермь, - на всей территории больших городов и сельской глубинки, оказавшихся внутри этого многоугольника, - в 1940-2019 годах я видела результативную жизнедеятельность россиян по принципу самосохранения в труде, в творчестве, в служении.
Несмотря на то, что с середины XVII века власть сначала ограничивала самостоятельность Церкви, потом подчинила её государству, - перечеркнуть результаты её работы на протяжении 8 столетий по формированию особого национального характера россиян, - оказалось невозможно. Невозможно было осуществить и всеобъемлющий государственный контроль над содержанием работы православных церковных приходов и монастырей на огромной территории России. Православное духовенство и монахи продолжали свою важнейшую в жизни народа работу. Их терпимое отношение к другим религиозным верованиям способствовало тому, что и священники других религий тоже включались в духовно-нравственную работу с людьми своей веры.
С 1830-х годов XIX века, когда предприниматели начали создавать промышленную базу России, - они этой работе священников уделяли самое серьёзное внимание. Интересующиеся этой историей за документальным свидетельством могут обратиться в Музей предпринимательства и благотворительности в Москве (Донская, 9). Для начала можно изучить литературное наследие И.С. Шмелёва, А.Д. Шмемана, В.В. Зеньковского, П.А. Флоренского и других российских богословов.
С выходом в январе 1864 года указа о восстановлении системы местного самоуправления в эту работу включились земства. До 1870 года они вырабатывали реальную практическую политику своей деятельности, затем до 1917 года осуществили общее обследование 34 губерний России и обеспечили организацию жизнедеятельности проживавших там россиян. В начале XX века работой по укреплению корней России результативно руководил П.А. Столыпин. Он не церемонился в пресечении либерального словоблудия депутатов первой и второй государственных Дум. Приверженцы «европеизма» в сговоре со своими единомышленниками за пределами России, крайне не заинтересованными в успешном продвижении России к её могуществу, - в сентябре 1911 года П.А. Столыпина убили. Дело его продолжил и успешно руководил им А.В. Кривошеин, пока на беду России большевики не отстранили его от этого дела изгнанием за пределы родины.
В памяти нашего народа глубоко сидело понимание неразрывности его судьбы с судьбой России. В год проведения большевиками сплошной коллективизации крестьянин Чернозёмной области К.Ф. Сноховский был схвачен чекистами за следующее заявление: «Если бы дали мужику свободу, тогда бы наша страна опять забогатела. Где же в вашей партии правда? Говорили: земля, вода, воздух – бесплатно, а теперь шкуру дерёте? Восстали бы, если бы не винтовки и пулемёты». Эти Корни победили европейскую интервенцию в начале XVII века. Закрепощённые, они, однако, разгромили общеевропейскую армию в 1812-14 годах, сорвали планы Англии и Франции в 1853-56 годы. Пережившие большевистский ГУЛАГ, они победили общеевропейскую армию - поборницу фашизма в 1941-1945 годах.
Понимание важности единения в сознании россиян закреплялось со времён крещения Руси. Исследование Н.М. Карамзина документально подтверждало справедливость направленности работы российского духовенства на протяжении веков. Он имел основание 7 декабря 1815 года в авторском предисловии к завершённой им работе написать: «Или ВСЯ новая история (от Голгофы – Е.Е.) должна безмолвствовать, или Российская имеет право на внимание»: на внимательное изучение истории сохранения народов России постоянной заботой государственного устроения её о духовно-нравственном состоянии россиян. К такому пониманию исторической роли устроения России в деле сохранения её народов Александр Пушкин шёл самостоятельно.
23 марта 1816 года Н.М. Карамзин прибыл в Царское село с сообщением Александру I о завершении им работы над «Историей Государства Российского». В лицее состоялась его встреча с Александром Пушкиным – они знали друг друга раньше. В этой встрече принимал участие воспитанник Н.М. Карамзина – П.А Вяземский (1792-1878). Во время их беседы юный поэт узнал о том, что у основания устроения России на единении усилий Власти и Религий, которое Карамзин называл «примером лучшего», стоял князь Владимир Великий, что это устроение России действовало до середины XVII века. В подражание Европе начатый тогда слом этой системы к концу XVIII столетия был завершён утверждением в России системы самовластья-единодержавия с полным лишением Церкви самостоятельности.
Первой реакцией юного поэта на это сообщение Н.М. Карамзина было: «Рассудок на Руси, кажется, исчез». Поэт понял: российская власть и элита, жаждущие приобщения к европейскому «блеску», посягнули на самое главное для России – на условие, обеспечивавшее независимость и сохранение её вместе с её народами. В письме дяде 6-11 апреля 1816 года – В.Л. Пушкину - поэт написал: «Дай Бог, чтобы в наши грешные времена воскресла предков добродетель» - устроение России по «примеру лучшего»; «дай Бог», чтобы в российской словесности «Шихматовым назло воскреснул новый Буало (Фонвизин и Крылов) – раздоров, глупости свидетель».
В тот же день Карамзин узнал об отказе Александра I принять его, пока историк предварительно не посетит преданного царю чиновника: А.А. Аракчеева. В этой демонстрации Александром I своего императорского «величия» (в подражание Наполеону?) Н.М. Карамзин увидел и понял: царь отказался от выполнения ранее данных народу России обещаний. Понял это и Александр Пушкин по критическому гвалту, поднятому в печати «врагами труда, забот, печали» против него и Н.М. Карамзина. В октябре 1816 года он писал В.А. Жуковскому: «Ученью руку дав, поддержанный тобою, их злобы не страшусь; мне твёрдый Карамзин, мне ты пример. Что крик безумных сих дружин? Смело вдаль дорогою прямою» - к служению делу восстановления завещанной прошлым программы устроения России во имя её сохранения и спасения её народов.
В 1816 году Апостолу России было 17 лет. Тогда он окончательно определил назначение своего таланта. Тогда сошлись пути великого поэта, историка Н.М. Карамзина и будущих декабристов. Научно обоснованные их представления подкреплялись участием и внимательными наблюдениями и изучением ими исторических событий в Европе начала XIX века. Поэтому в эти годы Н.М. Карамзин старался завершить изложение и познакомить россиян с «Историей Государства Российского» - документально подтверждённого примера лучшего: осуществлённого «Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употреблённых другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке». «Н.М. Карамзин был каким-то животворным, лучезарным средоточием круга нашего, всего отечества», - записал П.А. Вяземский в своём дневнике, который вёл с 1813 года. Судя по его записям, никто из этого окружения не возлагал надежд на достижение могущества России через кровавые революции типа английской или французской с цареубийством в качестве одного из способов общественного переустройства страны.
По вызову Александра I беседа между ними все-таки состоялась. Она подтвердила догадку Карамзина о том, что из заграничных походов Александр I вернулся тираном: над которым довлел призрак: иллюзия величия, порождённая присвоением ему звания «фельдмаршала».– Он отказался от своего обещания народу России. Через несколько лет, наблюдая всеохватывающие последствия этого шага русского царя, Апостол России объяснил: «Ты нежно чуждые народы возлюбил, и «мудро» свой возненавидел». «Мудро» - это слепотой рожденное недальновидное желание «послужить» дарителям ему высокого звания «фельдмаршала».
После состоявшейся беседы с Александром I, Н.М. Карамзин заметил в письме жене: «К счастью, в России я не один такой с непротивной Богу гордостью». Он действительно был не один такой. Становилось понятно: этим россиянам, с «непротивной Богу гордостью», предстояло решать проблему спасения народа и сохранения России усилиями самих россиян при неизбежном и активном противодействии их служению со стороны власти и её ближайшего окружения. Это был способ доверия народу тех, кого в России принято было величать – соль земли русской. Вопреки поныне продолжающемуся гвалту любителей европеизма, честные россияне, умевшие размышлять и предвидеть, содействовали укреплению традиции – сохранению и укреплению корней России способом прямого взаимодействия (единения и сосредоточения) с народом. Делай вместе с ним дело, которое можешь, а там видно, что будет…
Декабристы отдавали себе отчёт в том, что предпочтение, отданное монархией и её элитой удовлетворению своих «хотений», вместо служения народу, - является надёжной брешью для проникновения западных соседей вглубь России. Их, генералов и офицеров русской армии 1812 года, убедили в этом солдаты. Они доказали: надёжным заслоном в этой бреши мог быть лишь народ России – его, веками формировавшийся национальный характер. Будущим декабристам предстояло продолжать приобщение к работе по дальнейшему формированию и укреплению национального характера россиян священников всех религиозных конфессий и тех словесников, творчество которых отвечало призыву: «Крылатая мысль, расширь народу разум!» В 1922 году в очевидных результатах этой работы французский писатель Франсуа Мориак увидел «единение мысли, слова, веры – с одной стороны, с государственными делами – с другой». Он подчеркнул тогда, что эта важнейшая работа была осуществлена в XIX веке только в России и превратила россиян в единственную силу, способную противостоять фашизму. Усвоить бы эту историю всем жаждущим быть «верховными правителями» этого народа…- ему служить трудно. «Служить» словоохотливостью – бесполезно.
В апреле 1817 заседание литературного клуба «Арзамас» посетил М.Ф. Орлов. Среди присутствующих был Александр Пушкин. М.Ф. Орлов был одним из организаторов «Союза благоденствия». Он объяснил словесникам клуба, что в деле восстановления завещанной прошлым программы устроения России словесники могут сформировать устойчивое общественное мнение о назревшей необходимости восстановления «добродетели предков» - свободы жизнедеятельности россиян единением и сосредоточением на этом их усилий. «Дабы дать занятие уму каждого, он предложил завести журнал, коего статьи новостью и смелостью идей побудили бы внимание читающей России к распространению наук в разных уголках России». Эта запись выступления М.Ф. Орлова была сделана П.А. Вяземским, присутствовавшим в тот день на заседании клуба.
9 июня 1817 года состоялся выпускной акт лицеистов набора 1811 года. С 11 июня А.С. Пушкин находился в Петербурге и работал в библиотеке Академии Наук. У него были прекрасные консультанты: Н.М. Карамзин и А.И. Тургенев. Александр Иванович уже был директором Департамента по делам вероисповеданий, секретарём Библейского общества, членом комиссии по обустройству евреев, изгнанию из России представителей ордена иезуитов. С 1818 года – он почётный член Академии Наук. А.И. Тургенев вывез из европейских архивов документы по истории древней России и сам работал над историей взаимодействия русского православия и государства.
После этой встречи с М.Ф. Орловым с июля по декабрь 1817 года А.С. Пушкин работал над одой «Вольность». В ней Свободу выбора каждым живущим на планете Земля человеком способа своей жизнедеятельности он назвал Вечным Законом. Поэту была известна многовековая история отказа владык мира от служения этому Вечному закону и властвование их себе в угоду законом собственного сочинения. От Н.М. Карамзина он знал о том, когда такая подмена была осуществлена и в России. Поэтому он счёл необходимым помочь владыкам мира: напомнить им, в первую очередь - Александру I, об опасных последствиях их отказа от основного назначения их служения:
«Владыки! Вам венец и трон даёт Закон, а не природа».
По происхождению
«стоите выше вы народа, но Вечный выше вас Закон.
И горе, горе племенам, где дремлет он неосторожно,
Где иль народу иль царям Законом властвовать возможно!»
«В свидетели» трагических последствий «властвования царей законом собственного сочинения» поэт призвал судьбу Людовика XVI. Всеми отступлениями от служения народу всех его предшественников из династии Бурбонов в 1793 году воспользовались прорвавшиеся к власти «предприимчивые невежды» с «дикими страстями». Мера за меру, произволом на произвол ответила группа новых предприимчивых «владык» Франции, назвавших захват власти революцией. «Мы свергнули царя, убийцу с палачами избрали мы в цари», - писал Андре Шенье накануне казни. Из сочинений английских и французских поэтов Александр Пушкин знал и о «горе племён», над которыми властвовал закон, утверждённый «народом» в парламенте Англии и в Национальном собрании Франции. Поэтому в заключении к оде «Вольность» Апостол России призвал всех владык отказаться от произволения – от свободы для себя и перейти к изволению: предоставить всем своим подданным свободу выбора ими способа жизнедеятельности в труде, творчестве, в служении. В заключении к оде он объяснил:
«О, цари: склонитесь первые главой под сень надёжную Священного Закона,
И станут вечной стражей трона народов вольность и покой».
Так вслед за Радищевым (1783) Александр Пушкин повторил в 1817 году: «Власть и Свободу сочетать ДОЛЖНО на взаимную пользу»: во славу Отечества, могущества его и благоденствия его народа. Неважно, как именуется владыка государства: царём, императором, ханом или верховным правителем. Александр 1 не захотел «склонить главу под сень надёжную Священного закона». В 1819 году в стихотворении «Деревня» А.С. Пушкин констатировал: «Для дерзкой прихоти злодея здесь горестный ярем до гроба все влекут». «Для дерзкой прихоти…» - от возможных и необходимых «ненасильственных преобразований» в России император Александр Романов отказался… Намереваясь сохранить масштабы удовлетворения своих «хотений», близорукий владыка не задумался о том, что дерзкая прихоть его обернётся сокращением темпов экономического развития России, в чём в первую очередь и были заинтересованы его европейские «благодетели».
В феврале 1818 года вышла из печати «История Государства Российского» Н.М. Карамзина. Это была первая история России. После изучения её А.С. Пушкин «принёс автору живой души благодаренье за миг восторга золотой». С восторгом встречено было это издание и в русском обществе. А.С. Пушкин воспроизвёл этот восторг в воспоминаниях. В послании «К Чаадаеву» поэт обратился тогда с призывом ко всем «россиянам, способным размышлять, предвидеть и объединяться под знаменем, некогда водружённом на Голгофе:
«Пока свободою горим, пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы».
Против истории Н.М. Карамзина всполошились тогда поощряемые недальновидным новым русским «фельдмаршалом» близорукие словесники: русские «враги труда, забот, печали». В стихотворении «Сказки» (март 1818) «кочующим деспотом» назвал поэт назначенного Европой «фельдмаршала», а «толпу рабов», сопровождавшую и воспевавшую его, – «молодыми тиранами». Заинтересованные в сохранении занятого ими около «кочующего деспота» положения, они поддержали отказ Александра I от выполнения данного народу обещания. Считая решение царя шагом сближения с Европой, они воспевали его, а на выход истории Н.М. Карамзина ответили пасквилями и грубой критикой. Пасквилянты повзрослели. «Я помню их детьми», - писал о них А. Пушкин. В 1814: «Предатели-друзья мои невинные творенья украдкой в город шлют». В 1816: «В ужасной темноте пещерной глубины сидят бессмыслицы дружины боевые, вражды и зависти угрюмые сыны. В безграмотном соборе спесивых риторов – все враги наук, все глухи, лишь не немы».
В марте 1818 года, «разглядев тиранов модных зал», он увидел тех же: «святых невежд, почётных подлецов и мистики придворного кривлянья». По-прежнему: «Честолюбивые, злые без ума, без гордости спесивые, … глупостью единою равны». Но угодники императора по отношению к нему, к поэту, - по неспособности «в молчанье, закусив язык», - всё-таки надеялись на то, что владеющий словом Пушкин, следуя их «примеру» послушания властвующему тирану, отзовётся на их похвалы и вместе с ними «восславит» «фельдмаршала». «Я петь пустого не умею высоко, тонко и хитро», - писал юный лицеист А.М. Горчакову ещё в 1814 году. И в 1818 он заявил, что он отстраняется от «укоров и похвал святых невежд»: «Я не рождён царей забавить стыдливой музою моей»: «неподкупный голос мой был и остаётся эхо русского народа».
«Тонко чувствовавших» свое время российских либералов вместе с П.А. Вяземским, И.И. Дмитриевым и А.С. Пушкиным Карамзин назвал тогда однодневками, бессмысленными крикунами-подражателями, «попугаями и обезьянками вместе». Ниспровергателями труда Карамзина выступили тогда ещё и индивиды, объявившие себя революционерами. Либералов и «революционеров» Александр Пушкин назвал «свиньями, подкапывающими корни дуба», служителями экспансионистским интересам Европы относительно России. П. А. Вяземский записал в дневнике: «Одни безумцы могут затевать революции на своё иждивение и для своих барышей. Рассудок, опыт должны им сказать, что первые затейщики революций бывают первыми жертвами, но они – безумцы, в них нет слуха для внимания голосу рассудка и опыта». В 1821 году в стихотворении «Кинжал» А.С. Пушкин выразил своё отношение к одному из главных зачинщиков французской революции: Жан Поль Марат (1743-93) – «палач, уродливый апостол гибели».
Ответом Н.М. Карамзина на неприятие его труда властью и пасквили прислуживающих ей «молодых тиранов» было продолжение работы: он готовил к изданию IX том «Истории Государства Российского», который увидел свет в 1819 году. Россияне, умевшие размышлять и предвидеть» приветствовали честное освещение Карамзиным в этом томе истории царствования Ивана Грозного. Объясняя читателям, в чём и как Иван Грозный «преступил Святыню» - Вечный закон, Н.М. Карамзин утверждал в этом томе: «Не годится, чтобы порядочный человек заслуживал быть повешенным». Он догадывался о планах властвующих братьев Романовых Александра и Николая относительно судеб Пестелей, Орловых, Тургеневых… Он уже знал о планах будущих декабристов, поддерживал их и пытался воспрепятствовать российским владыкам в очередной раз «преступить Святыню». Он надеялся на то, что владыки-братья найдут возможность побеседовать ними, чтобы использовать их способности к благоденствию отечества. Если бы они заботились о благоденствии отечества, а не о своём произволении…
Очень скоро Н.М. Карамзин понял безнадёжность своего ожидания: властвующие братья пригласили историка во дворец для беседы. Во время беседы оба высказали историку монаршее неодобрение содержанием IX тома его истории. Особенно возмутило российских владык утверждение историка о том, что Священный Закон отвергает их «право» на поощрение слежки, доносительства, озверелости кромешников, расправу кромешников над «порядочными людьми», доказавшими способность служить Отечеству.
Отстаивая свое право освещать историю России такой, какой она представлена в документах, а не такой, какой её хотят «видеть» кто угодно и западные соседи, в первую очередь, - Н.М. Карамзин обратил внимание монархов на опасность подражательства. Он имел в виду территориальные «дарения» Александра I Польше. Прецедент «дарения» имел место в истории. За то, что в 1812 году Польша предоставила свою территорию в качестве плацдарма для общеевропейской армии, Наполеон заплатил ей за «дружбу» созданием герцогства Варшавского из клочков территорий, отобранных им у соседей Польши. Н.М. Карамзин указал правящему императору на то, что на территориальные «дарения» российской власти Польша никогда не откажется от своего давнего плана сократить Россию до размеров Московского княжества. Поэтому, объяснил историк Александру I: он не имеет морального права распоряжаться территориями, которые в трудные времена были захвачены Польшей и не его усилиями были возвращены России.
Эти территориальные дарения Польше были «проявлением личного тщеславия, пристрастием театральным эффектам», - объяснял Апостол России, когда обнаружились отрицательные последствия этого поступка Александра I. Не то же ли самое представляет собой «дарение» Крыма Украине Н.С. Хрущёвым? Или иллюзия наших либералов: сдайся Ленинград Гитлеру, - он не пошёл бы до Сталинграда…Продадите на Курилах мыс …
Забота Александра Пушкина о сохранении России и её народов, высказанная поэтом в его произведениях 1815-1817 годов, была квалифицирована властью как «преступление». Европеизированное «зрение» «фельдмаршала» и главы Священного союза «обнаруживало» в сочинениях поэта лишь «угрозу» его пребыванию на троне. Поэтому, возвратившись в Россию, усилиями А.А. Аракчеева и А.Х. Бенкендорфа «фельдмаршал» учредил постоянную слежку за всеми выдающимися офицерами, прошедшими с ним путь от Москвы до Парижа и Вены и обеспечившими победу России над общеевропейской армией. Вспоминая свои «суровые думы» этих лет, А.С. Пушкин говорил друзьям, что с 1817 года он ожидал своего ареста по произволению близорукой власти и при поддержке послушной ей элиты. «Грозящий голос моей лиры тирана в ужас приводил», - писал всё понимавший Апостол России об Александре I. Угодную Европе расправу над выдающимися россиянами Александр I начал с того, что сослал А.С. Пушкина подальше от столиц - на юг.
«Арест» поэта был «оформлен» «служебной командировкой», и 6 мая 1820 года близорукая власть отправила поэта в ссылку. Он уезжал из столицы с глубоко осознанным пониманием необходимости сохранения истории России, написанной Н.М. Карамзиным, и содействия её продолжению. Он располагал запасом документального материала. Ставя перед собой задачу – продолжить исследования Н.М. Карамзина, с 11 июля 1817 до весны 1820 года он работал в библиотеке АН Петербурга. Права русская пословица: «Нет худа без добра». До А.С. Пушкина по воле владык «за пределами столиц» оказывались протопоп Аввакум, А.Н. Радищев, М.М. Сперанский, да мало ли, кто приобретал таким способом исключительную возможность для непосредственного изучения России и мира её народов, проживавших на её огромной территории. Апостол России «за пределами столиц» в 1820-26 годах осваивал Россию и мир её народов принудительно, но с пользой для своего творчества. 121 декабрист «за пределы столиц» - в Сибирь были отправлены в 1826. После амнистии 1856 года многие из них и их близкие продолжали хозяйственное освоение Сибири и приобщение её народов к грамотному хозяйствованию, просвещению и культуре. А.И. Герцен таким способом изучал Россию в 1832-35 годах. Н.В. Гоголь за пределы столиц выехал добровольно и с благословения Пушкина написал роман «Мёртвые души». Опубликованный в 1842 году этот его роман А.И. Герцен назвал учебником по изучению России.
«Выход за пределы столиц» стал ещё одной устойчивой традицией в истории российской словесности всех её направлений, обеспечившей доскональное изучение России. Из этого богатейшего наследия большевики использовали только то, что можно было приспособить к придуманной ими схеме истории России, объявленной «общепризнанной историографической традицией». Поэтому наш научный руководитель на историческом факультете МГУ - Михаил Герасимович Седов (1912-91) - требовал от нас, своих учеников, не ограничиваться изучением лишь исторических документов: мы обязаны были изучать сочинения всех направлений российской словесности…
С мая 1820 года А.С. Пушкин находился в окружении личностей «с душою благородной, возвышенной и пламенно свободной». Он находился среди героев 1812 года, знавших Наполеона и подержавших победу над ним. Представителей российской власти и её ближайшего окружения они тоже знали не по рассказам. В общении с ними А.С. Пушкин получил возможность глубже узнать и понять особенности и «кочующего деспота», и его окружения. А.С. Пушкин о П.И. Пестеле: «Умный человек во всём смысле этого слова. Мы имели с ним разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Поэтому его опасались «исключительные» европейские вельможи, поэтому в угоду им и себе капрал Николай в «звании» императора его повесил…
В общении с будущими декабристами А.С. Пушкин получил возможность для сопоставления стереотипов характера европейского и российского. Из предсмертного стихотворения Андре Шенье он помнил о том, что этот поэт, приговорённый якобинцами к казни, зачинщиков французской революции назвал «презренными бойцами», «невеждами» с «дикими страстями», со «злобой и корыстью». «Ложным призраком свободы», обещанием «равенства и братства» они привлекли народ к участию в революции. В результате «в порывах буйной слепоты, в презренном бешенстве народа свобода скрылась».
Во время отбывания южной ссылки от будущих декабристов А.С. Пушкин узнал характеристики тем военачальникам, с кем они «имели дело на полях дипломатических и военных сражений». Зачинщики войн – «победоносные генералы», как и зачинщики революций, оказались одного типа «предприимчивыми» индивидами: тоже людьми тщеславными с «дикими страстями» и в большинстве - «невеждами». В жажде войти в историю и политику они претендовали на признание их «великих воинских талантов» и «величие их замыслов». Обсуждая «Проект вечного мира» французского аббата Сен-Пьера (1658-1743), они обосновали необходимость принятия закона, предусматривающего наказание таких индивидов уже на стадии планирования ими таких трагедий, и ещё более сурового наказания за совершённые военные преступления. Рассказы будущих декабристов, узнававших индивидуальную сущность Александра I в экстремальных условиях, - закрепили в памяти поэта образ российского императора: «под барабаном воспитанного индивида».
В годы отбывания поэтом южной ссылки полыхала революция в Испании (январь 1820-октябрь 1823); в Италии зарождалось национальное движение против её подчинения Австрийской империи; в 1821-29 годах Греция и народы Балканского полуострова боролись за независимость от Османской империи. Некоторые представители этих народов посещали Кишинёв и Одессу. У А. Пушкина появилась ещё одна возможность сопоставить и закрепить свои представления о честных защитниках интересов народа и о «предприимчивых индивидах», дерзостных в своём первоочередном стремлении к пребыванию во власти или около неё. Эти встречи и участие поэта в дискуссиях с будущими декабристами были для него наивысшей школой постижения природы человека с его явными и скрытыми стремлениями.
«Фельдмаршал» не забывал о возлюбленных «дарителях» ему этого звания. Помнил он и о своих молчаливо принятых ответных обязательствах: об устранении «опасных» для него и для его европейских «благодетелей» интеллектуально возвышенных индивидов типа П.И. Пестеля, М.Ф. Орлова и Н.И. Тургенева. В ноябре 1820 года, во время пребывания Александра I в Троппау глава австрийского правительства Меттерних «освежил» его память. Возвратившись из поездки, «фельдмаршал» пополнил число ссыльных в Кишинёве офицерами элитного Семёновского полка. Власти не «ленились» напоминать талантливым офицерам о том, что они находятся под бдительным надзором. В феврале 1822 года был арестован и без суда посажен в крепость адъютант М.Ф. Орлова – В.Ф. Раевский. М.Ф. Орлов понял: это предупреждение ему. А.С. Пушкин поспешил с завершением работы над «Записками по русской истории XVIII века». Главное назначение творчества российских словесников он видел в предупреждении превращения россиян в подверженный иллюзиям, слепой, «презренный в бешенстве народ».
Ещё в «суровых думах» лицеист Александр Пушкин понял, что для предупреждения такого превращения россиян - необходимо приобщение их к знаниям, явившимся результатом изучения и сопоставления выбора способов жизнедеятельности другими народами, допущенных ими при прохождении исторического пути ошибок и способов преодоления их этими народами. Специально изучая английский язык, у поэтов Англии А.С. Пушкин прочитал о том, как зачинщикам революции удалось не только захватить власть, но сформировать такой парламент, состав которого можно было представить как «законом властвующий народ», успешно игнорировавший его интересы. К примеру, П.Б. Шелли (1792-1822) писал о том, что в парламенте Лондона он увидел «продажных депутатов пируэты» и услышал «звон законом принятых цепей». От этого «закона»: «воет правосудье, рыдает правда, стонет естество, и золото – растления орудье, - изобличает злобы торжество под пеленою лжи фарисейства». Шелли спрашивал: «Англичане, почему покорились вы этому ярму? Где истина и ваша жизнь погребены?» И Андре Шенье (1762-94) -о деяниях Национального Конвента во Франции: «Где вольность и закон? Над нами единый властвует топор».
Из Кишинёва - Н.И. Гнедичу: «Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии, робкой и жеманной. Произведения английских поэтов исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина». И П.А. Вяземскому: «Стань за немцев и англичан – уничтожь этих маркизов классической французской поэзии, мелких, салонных поэтов. Пока французский язык будет господствовать в России больше других языков, в русском стихосложении будет господствовать условность и краесловие (в смысле – косноязычие?) и не появятся у нас Мильтоны, Шекспиры или Вольтеры».
П.А. Вяземскому из Кишинёва: «Люди, которые умеют читать и писать, скоро будут нужны России, тогда, надеюсь, более сблизиться с тобою». Вскоре ему же о своей главной заботе: «Кому, как не тебе взять на себя скучную, но полезную должность надзирателя наших писателей. Наша словесность есть и должна быть благородно-независимой. Мы должны взяться за дело и соединиться», не утрачивая внимания к нашим главным ориентирам». П.А. Вяземский и И.В. Киреевский по благословению А.С. были создателями русской литературной критики. Они выступали с рекомендациями произведений, полезных для читателя.
Эта деятельность А.С. Пушкина вызывала у власти озабоченность – его почту перлюстрировали. В марте 1823 года он был переведён из Кишинёва в Одессу – под казённую опеку генерал-губернатора М.С. Воронцова. В моральном плане общение с этим чиновником было тяжким, но в творческом отношении – полезным. Поэт продолжал изучать характеры персонажей своих будущих произведений. Изучая их, он обрёл очень важное для себя и для нас, его наследников, понимание: до тех пор, пока «предприимчивые индивиды» с «дикими страстями» и жаждой власти: Кромвели, Робеспьеры, Мараты, «наследники мятежной вольности» вроде Наполеона, - смогут обманами вызывать «презренное бешенство народа» и использовать его в достижении своих корыстных целей, - революции и войны будут неизбежны. Для их предупреждения следует учить людей всматриваться: «Крылатая мысль, расширь народу разум! Власть! «Склоняясь первая главой», – исполни назначение своего служения: создай условия для свободной жизнедеятельности ВСЕХ твоих подданных в труде, творчестве, в служении! В этом источник и твоей прочности и сохранения. Так думал Апостол России. Так думали будущие декабристы. Этот способ утверждения общественного порядка исключал использование гильотины и виселиц.
13 июня 1823 года из Одессы А.С. Пушкин - А.А. Бестужеву по случаю выхода из печати первого номера журнала «Полярная звезда»: «Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева. Кого же мы будем помнить? Это умолчание непростительно». Но власть именно этой памяти опасалась. Называя память «вольнодумством», она стремилась заместить её страхом перед самым суровым наказанием – лишением вольнодумца жизни. В конце октября 1823 года, получив сообщение о пленении и о казне лидера испанской революции Риэго-и-Нуньес (1785-1823), Александр I присутствующим в его резиденции «молодым тиранам» объявил: «Господа, я вас поздравляю!» - «Какая счастливая новость, государь! Одним мерзавцем стало меньше», - откликнулся на сообщение, но лишь один – М.С. Воронцов. Узнав об этом, поэт возмутился: «Пристало ли, скажите, сгоряча ругаться нам над жертвой палача? Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить и в подлости осанку благородства».
В ответ Александр I, потворствуя льстецам, сделал следующий шаг в подлости по отношению к великому поэту: весной 1824 года он перенёс ссылку А.С. Пушкина из Одессы в село Михайловское. Отныне в «кочующем деспоте» и в окружавших его чиновниках поэт видел образы уже состоявшихся разного ранга тиранов. В 1820-23 годах, встречаясь с зачинщиками революций, в некоторых из них он уже научился обнаруживать проявление черт характера потенциальных тиранов: демонстрацией «осанки благородства» они умело скрывали свою готовность к подлости; «возвышенными» призывами провоцировали проявление «презренного бешенства народа».
Летом 1824 года Апостол России к подверженным слепоте народам:
«Рекли (вещали) безумцы: нет свободы, и им поверили народы,
Порочные сердца застыли. Отечество рабы в отчаянье забыли.
Добро и зло – всё стало тенью, всё было предано презренью.
«За злато продал брата брат. Как ветру, предан дольний прах».
«При звучных именах Равенства и Свободы
Как будто опьянев, беснуются народы…
Я не ценю задорные права,
От коих не одна кружится голова», возбуждаемая «обмана сочным и румяным плодом, растущим в мозгу у человека» любого звания и без него.
В. Блейк. 1793. А.С. Пушкин. 1824.
Апостол России имел возможность убедиться в том, что
достигшие власти безумцы - «апостолы гибели» останавливали головокружение народа виселицами и расстрелами.
Отказываясь от «правила» - «мера за меру»,
летом 1824 года он взывал: «О, муза пламенной сатиры!
Не нужно мне гремящей лиры, вручи мне Ювеналов бич,
Чтобы САТИРОЙ - «КАЗНИЮ СТЫДА!» безумцев мучить,
чтобы народ на мир смотреть учился разумом и глазом.
Российская словесность могла включиться в эту работу. А.С. Пушкин – А.А. Бестужеву в мае 1825 года: «Мы можем праведно гордиться: наша словесность, уступая другим в роскоши талантов, тем перед ними отличается, что не носит на себе печать рабского унижения. Наши таланты благородны, независимы. С Державиным умолкнул голос лести – а как он льстил? … Иностранцы нам изумляются – они отдают нам справедливость, не понимая, как это сделалось. Причина ясна: мы не хотим быть покровительствуемыми равными: «Перед Богом все равны!» (Н.М. Карамзин) - Вот что, подлец, Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его прихожей с посвящением или с одою, а тот является с требованием на уважение – дьявольская разница».
Апостол России подчеркнул главное в «изумлении иностранцев, в их непонимании, как это сделалось»: многовековое единение словесности с различными религиозными верованиями обеспечивало формирование осознанной общности судьбы народов и племён, живших на огромной территории России. После Н.М. Карамзина такое единение Апостол России считал одним из важнейших условий успешной жизни «обитателей всех стран света». Отражение в российской словесности результатов многовекового определяющего влияния на неё веры разных религиозных конфессий объяснил великий поэт доступность её для переводов и восприятия её разными народами мира.
Российская словесность, считал Апостол России, доказала свою самостоятельность, способность учиться и действовать во имя спасения и сохранения любого народа. «В нашей словесности, - писал он, - слилось чувство глубокой религиозности, коим мы обязаны христианству: Бог приходит ярким светом в души к людям, тьмой одетым; романтическая любовь – подарок арабов и варваров; уныние – душа севера и зависимости; всякого рода фанатизм, необходимый плод борьбы вековых устройств Европы с порывами к улучшению; наконец, перевес мысли над чувствами и оттуда стремление к ЕДИНСТВУ и СОСРЕДОТОЧЕНИЮ». Это, главное, имел в виду П.А. Вяземский, когда писал, что А.С. Пушкин и его единомышленники в словесности «остановили Россию на краю пропасти» - пропасти духовно-нравственного разложения.
Вот этим стремлением к ЕДИНСТВУ и СОСРЕДОТОЧЕНИЮ всех народов Евразии Россия наводила и наводит на Запад страх лишиться возможности извлекать «свою» пользу отовсюду. Подчеркнём: Россия стремилась сблизиться с Европой на равных во имя утверждения общественного порядка со Свободой выбора способа жизнедеятельности для «обитателей всех стран света». Властвующая же Европа не признавала равенства ни с кем. «Весь мир – лишь дикая периферия Европы», - веками утверждая этот девиз преимущественно силой, она погружалась в яму заблуждений. В то же самое время Россия училась, никогда не извлекала своей пользы отовсюду – трудилась сама, отважно защищала себя и своими победами сверлила «дырки» в «корыте» европейского самомнения. После 1945 года сетку от кафтана европейской «исключительности» перетянули на себя США, воссели в европейское дырявое «корыто» и с высоты холма (в воду – опасно) пытаются повелевать всем миром сегодня. «Король-то голый»!
Двести лет назад великий поэт России, делясь опытом своих постоянных наблюдений, выраженных им в его творчестве, пытался предупредить современников и нас – его потомков от заблуждений в понимании сущности трагических событий, которые мы по нашему общему невежеству и даже лености до сих пор с придыханием называем «великими». Он думал о сохранении России для Всех народов мира в качестве «примера лучшей» организации общественного порядка для жизнедеятельности людей. В случае реализации его россиянами, «пример лучшего» мог стать возможным повторением утверждения Свободы для всех народами всех стран света. 25 июня 1825 года он сделал жизненно важное признание: «Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что Я МОГУ ТВОРИТЬ»: творить литературу, становящуюся надёжным средством преодоления, просветления и ясновидения.
Пожалуй до того момента, когда А.И. Тургенев обратил внимание на задумчивого мальчика и посодействовал его зачислению в лицей, - Александр Пушкин уже размышлял: «День каждый, каждую годину привык думой провождать… Меж них стараясь угадать сердечную глубь в могуществах и в немощах её». «Стараясь угадать глубину сердца с присутствием в нём Бога. Или с отсутствием в нём и глубины, и Бога, и не только у россиян. К примеру: по признанию поэта, его внимание привлекли «соблазн, вражда, измена, лукавство, малодушие, свирепость – глубокая трагическая тень характера украинца Мазепы». И он написал поэму «Полтава», чтобы обратить внимание любого народа на опасные влияния на него метаний его владык. Глаз – всмотрись! Разум – подумай! - и узнаешь, как надо и куда идти. Непосредственно украинцев Апостол России во время таких метаний их владык просил задумываться: «За кем останется Волынь? За кем наследие Богдана? Кому венец: мечу иль крику?» На горе украинцев и на «радость их соседей-врагов» «владыки» Украины продолжают свои метания…
Апостол России был уверен, что честная словесность преодоления сможет предотвратить распространение «болезни владык» на народ. Ценнейшим образцом такой словесности А.С. Пушкин считал «Историю Государства Российского» Н.М. Карамзина. Это понимали смолоду и этому после 1825 года следовали те, кто возрастал в атмосфере творческой результативной деятельности поэта и растущей его популярности: В.И. Даль (1801-72), И.В. Киреевский (1806-56), Н.В. Гоголь (1809-52), И.Д. Беляев (1810-73), А.И. Герцен (1812-70). И.Д. Беляев (1810-73) был следующим после А.С. Пушкина продолжателем дела Н.М. Карамзина. Воспитанник исторического факультета Московского университета, профессор, специалист по истории российского крестьянства, Церкви и государства, - он выявил, исследовал и документально описал историю третьего составного элемента «примера лучшего». Два первых были выявлены Н.М. Карамзиным. Им мы обязаны знанием о том, что великий князь Владимир устроение государства Руси осуществил единением власти, Церкви и выборной земщины – местного самоуправления.
Открытие И.Д. Беляева на обширном и разнообразном документальном материале в XX веке подтвердил Л.Н. Гумилёв. Школу И.Д. Беляева прошёл выдающийся историк России - В.О. Ключевский (1841-1911). По просьбе И.Д. Беляева Василий Осипович подготовил поступление на исторический факультет сына декабриста Сергея Волконского – Николая Сергеевича. Л.И. Петражицкий, М.А. Стахович и С.Д. Урусов, тоже прошедшие школу истфака Московского университета, вместе с Н.С. Волконским, являясь депутатами двух первых дореволюционных Государственных Дум, поддерживали в ней П.А. Столыпина в его борьбе против оппозиции, активно противодействовавшей реализации его реформ. Память о таких традициях – это не призыв к возвращению в прошлое. Это память о том, как, не утрачивая достоинства, выстаивали в жизни наши предки и вынуждали считаться с собой и со своим выбором веры и способа жизнедеятельности и противников, и даже врагов.
А тогда, в июле 1825 года, ровно за год до жестокой расправы над пятью декабристами (13 июля 1826 года), Апостол России вновь вспомнил французского поэта, казнённого якобинцами в январе 1794 года. Он счёл необходимым напомнить власти о возможности в совершаемой ею «подлости осанку благородства сохранить»: тучи сгущались над будущими декабристами. Своим читателям всех званий и без них он вновь напомнил о доверчивых участниках французской революции. Вместо проявления заботы и милосердия, власть якобинцев и жирондистов подло расправлялась со своими, недавно активными пособниками. Благородные цели П.И. Пестеля и его друзей Апостолу России были хорошо известны. Эпиграфом к своему стихотворению А.С. Пушкин использовал строку из предсмертного стихотворения французского поэта «Юная пленница»: «Хоть и был я печальным пленником, всё же моя лира пробуждалась: на вольность опершись, она славила свободу». Лира Андре Шенье славила свободу в стенах тюрьмы и в окружении таких же обречённых, как он. «Где вольность и закон», обещанные Робеспьером и Маратом? - спрашивал Андре Шенье. И отвечал: «Мы свергнули царей. Убийцу с палачами избрали мы в цари. О позор!» Голос из толпы, взиравшей на казнь юного поэта: «Ты, слово звук пустой…». В ответ: А.С. Пушкин: «О, нет!
Умолкни ропот малодушный! Гордись и радуйся, поэт:
Ты, «на вольность опершись», славил Священный закон!
Идя под нож гильотины:
«Ты не поник главой послушной перед позором наших лет.
Твой светоч, пламенея, жестоким блеском озарил ареопаг остервенелый, совет правителей бесславных и палачей самодержавных.
Ты пел Маратовым жрецам кинжал…».
Предчувствуя приближение беды, в этом варианте посвящения Андре Шенье, Апостол России напоминал из оды «Вольность» 1817 года: «О, цари! Склонитесь первые главой!» Напоминал поэт и утверждение А.Н. Радищева 1783 года: «Власть и Вольность сочетать должно во взаимную пользу». И от себя: «Лишь там над царскою главой (президентов или верховных правителей. – Е.Е.) народов не легло страданье, где рядом с Вольностью Святой соседствует законов мощных сочетанье». «О, цари! Склонитесь первые главой!» Склонитесь, владыки, в заботе о подданных, чтобы они не превращались «в презренный в бешенстве народ» и «в порыве буйной слепоты не бросались в пропасть с головой». Во имя этой цели в 1825 году Апостол России одновременно работал над трагедией «Борис Годунов», поэмой «Цыганы», романом «Евгений Онегин».
Поэт знал, что не только над ним продолжается «отеческий надзор». 8 августа 1825 года в письме П.А.Осиповой он интересовался, что ей известно о его нынешних «опекунах». Апостол России понимал намерения Александра I. Десять лет слежки его чиновников за лучшим составом офицеров русской армии при постоянном потоке доносов и усиливающихся преследований их, - свидетельствовали о заинтересованности императора в подведении недавних героев к тому шагу, за которым его повелением могло последовать их физическое уничтожение. Своё осознанное предчувствие в сентябре 1825 года поэт зафиксировал несколькими строчками о том, как «брови царь нахмуря, говорил с фрейлинами дворца и вдруг примолвил: «вешают за морем за шею… Жесток закон».
«Обмана сочный и румяный плод (по Блейку) вырос в мозгу» «фельдмаршала» и «главы» «СВЯЩЕННОГО» союза Александра I, породив и утвердив иллюзию величия. Обманутый «высоким» «благоволением» европейских вельмож, император великой России «чуждые народы нежно возлюбил и мрачно свой народ возненавидел». Как «старался» быть с ними наравне и оправдать их «высокое доверие»: в качестве главы Священного союза в 1818 и 1822 годах он участвовал в подтверждении решения европейского сейма 983 года в Вероне «о непрерывной войне против славянских племён и мусульманских народов». В процессе «европеизации» Александр I, окончательно утратив склонность к милосердию, подготавливал себя к применению жестокого закона к тем, кого хорошо знал, с кем прошёл победным путём от Москвы до Парижа и Вены, кого «обвинял» в посягательстве на свои «хотения» со свободой для себя.
В начале декабря 1825 года – за две недели до восстания декабристов – Апостол России в предчувствии: «Я, как А. Шенье, могу ударить себя в голову и сказать: «Тут было нечто». Там было: «Я могу творить честно». И он продолжал творить в напоминание и в поучение современникам и потомкам о Свободе для всех. Он призывал Александра I присмотреться глазами русского человека к тем, в ком глазами корыстных европейских вельмож российский император «высматривал» лишь опасность для своего положения на троне. Возможно, Александр I тогда понял роковой характер своего шага – территориального и прочих дарений Польше, который в 1819 году во время беседы с ним Н.М. Карамзин назвал «порывом личного тщеславия и подверженностью театральным эффектам».
Однако на предупреждение-напоминание поэта воля императора и на этот раз «не склонилась первою главой под сень надёжную Священного закона». Поэтому за несколько дней до восстания Апостол России писал поэту, критику, издателю П.А. Плетнёву: «Душа! я пророк, ей Богу пророк! Я Андре Шенье велю напечатать церковными буквами «во имя ОТЦА и СЫНА!» Печатайте это стихотворение моё, «красавцы мои, а не то НЕ Я прочту вам трагедию свою» (трагедию «Борис Годунов»). Вот так. Уже обозначившийся в сознании Александра I силуэт виселиц Апостол России пытался перечеркнуть воздействием на него СЛОВАМИ великой поэзии. Напоминанием-предупреждением о трагедии Бориса Годунова он пытался остановить «отца» - царя и сохранить сыновей, самоотверженных борцов за сохранение суверенитета России…
Но Александр 1 и в этот раз не услышал Апостола России: он находился далеко от Петербурга. В эти дни и П.И. Пестель тоже пытался пробиться к сознанию Александра I СЛОВОМ: со своим сослуживцем Н.И. Лорером, которому доверял, он поделился намерением добиться встречи с царём и уговорить его начать проводить обещанные народу преобразования, чтобы предотвратить выступление своих друзей. Лорер отговорил Павла Ивановича, а через несколько дней из Таганрога пришло сообщение о смерти императора. Как и многие, А.С. Пушкин отдавал предпочтение воцарению брата Александра 1 – Константину (1779-1831): «Он умён, а с умными людьми как-то лучше», - писал поэт. Но Константин отказался от наследования трона. Императором России стал третий сын Павла 1 – Николай (1796-1855).
В угоду своим европейским кураторам, Николай I привёл к исполнению свою со старшим братом задумку относительно победителей Наполеона: поэтому в стихотворении «Пророк» А.С. Пушкин назвал его «убийцей гнусным». Друг поэта - А. Дельвиг хотел объяснить шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу (1783-1844), во имя какого Закона и какой Свободы выступали поэт и его друзья-декабристы, и услышал в ответ: «Законы пишутся для подчинённых, а не для начальства». Таким «начальством», какому служил Бенкендорф, пишутся такие «законы», которые предусматривают произволение: сохранение и безграничное удовлетворение «хотений» власти и её ближайшего окружения.
Став императором России 14 декабря 1825 года, Николай I в первую очередь тоже озаботился выполнением «хотения» европейских «исключительных» вельмож – устранением умников типа П.И. Пестеля. Весной 1826 года он читал заключение Следственной комиссии по делу декабристов и выразил монаршее неудовлетворение тем, что среди пяти осуждённых на повешение отсутствуют М.М. Сперанский, М.Ф. Орлов и Н.И. Тургенев. Последнего Николай I собственным «хотением» заочно (Н.И. Тургенев находился за границей) приговорил к казни отсечением головы.
«Злодей утверждался в его неправедном величии», - писал Апостол России. В начале сентября 1826 года, чтобы убедиться в том, что ужас расправы над декабристами сломал и автора этой строки, император послал в Михайловское карету, приказав фельдъегерю привезти Пушкина во дворец. Прибывшему поэту он заявил: «Мой брат тебя сослал, я освобождаю тебя от наказания и разрешаю жить в Москве или в Петербурге». Объявив Пушкину о том, что отныне он будет его личным цензором, царь повёл поэта в соседнее помещение и сидевшим там сановникам объявил: «Вот Пушкин, господа. Говоря его стихами, был он «прекрасен некстати и умён невпопад». Теперь он другой». Среди тех, кому царь представлял «нового» Пушкина, поэт увидел тех же: «злых без ума, без гордости спесивых» рабов и льстецов «венчанного солдафона».
По возвращении в Михайловское, А.С. Пушкин обратился к музе, которая помогла ему в стихотворениях: «Пророк», «Стансы», «Послание И.И. Пущину» и «Послание в Сибирь» дать всем ответ на вопрос: «Как жить после 14 декабря 1825, после 27 мая 1826 (умер Н.М. Карамзин) и после 13 июля 1826 – (казнь пяти декабристов»).
В черновом варианте стихотворения «Пророк» поэт обратился к самому себе:
«Восстань, восстань, пророк России, в позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием на выи к у.г. явись» - «к убийце гнусному явись».
Каким он «видел» себя перед «у.г.», поэт выразил 22 декабря 1826 года
в стихотворении «Стансы»:
«В надежде славы и добра гляжу вперёд я без боязни».
Примером преображения «убийцы гнусного» Апостол России указал на Петра I.
Условием прощения «убийцы гнусного» - амнистию декабристам:
«Начало славных дел Петра тоже мрачили мятежи и казни».
Но :«То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник,
Он Всеобъемлющей Душой на троне вечный был работник».
И продолжая традицию Н.М. Карамзина – прямого обращения к царю, - советовал:
«Семейным сходством будь же горд; во ВСЁМ будь пращуру подобен:
Как он, неутомимым будь и твёрд, и памятью, как он, незлобен» -
он сумел простить князя Долгорукого, - прости и ты декабристов.
В чистовом варианте стихотворения «Пророк» поэт напоминал друзьям и единомышленникам, владеющим устным и письменным словом:
«Восстань, пророк, и виждь и внемли (смотри и слушай), исполнись волею моей
И, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей», чтобы прозрели!
Оба варианта этого стихотворения широко распространялись в рукописном виде.
Тогда же поэт ободрил друга своего – И.И. Пущина:
«Мой первый друг, мой друг бесценный! Молю святое провиденье, да голос мой душе твоей дарует то же утешенье и озарит он заточенье лучами света!»
«Посланием в Сибирь» ободрил поэт и всех своих друзей. В январе 1827тода с отправлявшейся в Читу Александрой Григорьевной Муравьёвой – женой Никиты Муравьёва – оба послания А.С. Пушкина были отправлены друзьям на каторгу: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье! Не пропадёт ваш скорбный труд и дум высокое стремленье». Друзья ответили: «Будь спокоен, бард: цепями, своей судьбой гордимся мы, и за затворами тюрьмы в душе смеёмся над царями». – А.И. Одоевский. Николай I, завидуя их высокому интеллекту, как всякий завистник, препятствующий любой деятельности человека, - отправил их на каторгу и в ссылку в Сибирь, надеясь лишить их главного смысла жизни – действия. Они нашли способ результативной деятельности - в организации хозяйственной и культурной жизни поселенцев Сибири. Потому что: «Блажен, в ком мысль над плотью властелин». Кондратий Фёдорович Рылеев.
Чуткие рабы «бессмыслицы дружины боевой», присутствовавшие на приёме, догадались: их усилия царь направил на то, чтобы «умный невпопад» поэт либо «заговорил кстати», либо умолк. На появившиеся в печати «Стансы» А.С. Пушкина «безграмотный собор спесивых риторов» ответил шквалом, как им казалось, своих «смертельных» «творений». Пока они сочиняли смертный приговор таланту, Апостол России изучал современную европейскую печать и обнаружил: на российскую ложь, «узаконившую» жестокую расправу над победителями Наполеона, - Европа «отреагировала» «исключительной» ложью «высокой культуры», названной ею «правдой о Наполеоне». «К соблазну жадные её поэты» «освещали» поход общеевропейской армии в Россию как «успешную» демонстрацию превосходства «цивилизованной» Европы над «дикой» Россией. Они воспевали «гениальность» Наполеона и «героизм» солдат его «победоносной» армии. Такая же «к соблазну жадная российская посредственность» усердствовала внутри страны, помогая словесникам Европы формировать политику клеветы против России – формировать Европу «возвышающий обман»…
В октябре 1827 года на французскую фальсификацию войны 1812 года А.С. Пушкин ответил стихотворением «Рефутация Беранже» - опровержение Беранже. «Нельзя дозволять всякому клеветать», - замалчивание клеветы на страну поэт считал способом поощрения давних корыстных интересов Европы относительно России. «Песнопения» отечественных льстецов, помогавших «злодею утверждаться в его неправедном величии», - Апостол России считал конкретным служением их «делу» Европы по ослаблению России изнутри. В подтверждение своего обвинения в адрес льстецов в январе 1828 года поэт воспроизвёл их стандартный речитатив: «Презирай народ, гнети природы голос нежный!»; помни: «просвещенья плод это – страстей и воли дух мятежный!». Такой лестью, - писал поэт, - «из державных прав злодея льстец одну лишь милость исключает», оставляя ему на потребу и закрепляя в натуре владыки всё, что окончательно формирует из него безумца - тирана. Поэтому:
«Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу,
А небом избранный певец молчит, потупя очи долу».
Продолжатель дела Фонвизина, Радищева, Карамзина понимал: клевета направлена на уничтожение жизнеутверждающего стержня России - устроения её государства на единении власти, религии и местного самоуправления. Из «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина и собственной работы над «Записками по русской истории XVIII века» он имел документальное подтверждение тому, что на протяжении веков Европа приспосабливала факты истории и текущих событий к своим интересам и превратила это приспособление в стойкую традицию. В том числе и извращённое понятие единения. Оно имело место, но во имя – чего? Происходило «единение» индивидов, сходных по «хотениям», по обретению «свободы для себя»: «объединялись» индивиды в армиях крестоносцев, в воинственных религиозных орденах, в походах по континентам и странам с целью извлекать «свою пользу» отовсюду и любыми способами, в том числе и из России.
Начавшееся в Европе переосмысление хода и исхода общеевропейской войны 1812-15 годов против России тоже сопровождалось «единением» индивидов - единением во лжи. Растущие масштабы такого «единения» свидетельствовали об энергичных поисках Европой более действенных способов предварительного ослабления России изнутри прежде, чем будет направлена против неё новая, более совершенная общеевропейская армия. Разнообразя приёмы и типаж индивидов, способных к такой «деятельности», «исключительные» вельможи Европы начали пробовать воздействие на Россию политики всеохватывающей клеветы, подаваемой ею как «правды свет». Возрос спрос на «специалистов» такой «правды» в Европе, у нас взбодрились их российские подголоски.
В последовательном и документально подтверждённом разоблачении клеветы А.С. Пушкин видел один из способов привлечения широких слоёв россиян к осознанному участию их в предотвращении всех бед отечеству: в первую очередь – в обеспечении срыва усилиями россиян попыток сдерживания продвижения России к её могуществу. Апостол России обращался к народу, но сознавал, насколько ограничены его собственные возможности для такой работы. Заявление царя о том, что отныне он будет личным цензором поэта, шеф жандармов А.Х. Бенкендорф понял «правильно»: отныне всё написанное поэтом сначала «проверял» он и, если считал «достойным», отправлял царю. Д.И. Фонвизин и Н.М. Карамзин для вящей достоверности своих наблюдений, сопоставлений и обобщений могли совершать путешествия по Европе. Великому поэту такие поездки были запрещены. И по России он мог совершать поездки лишь с разрешения шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа.
После жестокой расправы власти над победителями Наполеона А.С. Пушкину был существенно ограничен доступ и к научно-политической литературе. Его выручали те, кто имел разрешение на получение европейской периодической печати, научной литературы (особенно зарубежной и запрещённой) без предварительной цензуры. Среди тех, кто обеспечивал Пушкина научной литературой, был граф Н.Н. Новосильцев (1768-1838). Он управлял герцогством Варшавским, с 1815 – Царством Польским.
Запрещённые в России труды: Огюстена Тьерри (1795-1856), Франсуа Гизо (1787-1874), Огюста Минье (1796-1884) А.С. Пушкин получил при его содействии. Описание О. Тьерри истории третьего сословия во Франции побудило А.С. Пушкина обратиться к «Истории моей родословной» и попытаться освободить историю не только собственную, но и историю российского боярства-дворянства от измышлений. Беспристрастием, здравым смыслом отличалось научное постижение и сопоставление поэтом уже пройденного и продолжающегося исторического пути Запада и России. Труды Ф. Гизо (1787-1874), посвященные «Истории цивилизации в Европе» и «Истории цивилизации во Франции», - в исторической «науке» являлись разработкой идеи европейской «исключительности» и принципа: «весь мир – дикая периферия Европы». А.С. Пушкин не оспаривал его построение: «Мысли и формулы выведены Гизотом из истории католического Запада», - писал он и считал их соответствующими выбору Европы.
Свои произведения, посвящённые анализу научных исследований, состоянию европейской словесности и театра, - А.С. Пушкин называл политической прозой. В разделе «неопубликованное, черновое» политическая проза поэта впервые увидела свет в 1999 году в пятитомном полном собрании сочинений Апостола России, изданном в Красноярске. Почти на протяжении дух столетий эти произведения А.С. Пушкина были не доступны читателю. Веками формировавшийся особый национальный характер россиян обеспечивал сохранение в народе памяти об этих усилиях поэта-историка. Выдающиеся российские мыслители нескольких поколений, лишённые доступа к этому наследию А.С. Пушкина, самостоятельно выходили на эту проблему и предлагали решения, созвучные тем, которые предлагал Апостол России.
А.И. Герцен подтвердил его концепцию о различии исторических путей России и Европы, о соответствии пройденного ими пути выбору веры и способа жизнедеятельности. «Исторической попутностью» назвал А.И. Герцен одновременное прохождение, но разных путей: Россией и Западом.*** Герцен о кнуте и насилии.
Россия «никогда ничего не имела общего с остальною Европой», справедливо утверждал поэт-историк. Поэтому её история «требует другой мысли и другой формулы». Они продиктованы документами и в результате изучения их десятилетиями - выражены в «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзиным. Апостол России знал, о чём говорил. Он тоже изучил документы и продолжил исследование Карамзина. А.С. Пушкин имел основание возмутиться тем, что «наши историки с высшими взглядами» (иронически писал о них А.С. Пушкин) поспешили присоединиться к построению Гизо, назвав его исследования «достижением» передовой научной мысли». В этом факте лести и подражания «наших историков с высшими взглядами» европейским коллегам А.С. Пушкин увидел их соучастие в европейской политике клеветы на Россию, на её историю, на культуру и веру её народов.
О вы, которые, восчувствовав отвагу,
Хватаете перо, мараете бумагу,
Тисненью предавать труды свои спеша,
Постойте, наперёд, узнайте, чем душа
У вас исполнена - прямым ли вдохновеньем
Иль необдуманным одним поползновеньем.
Не лучше ль стало б вам с надеждою смиренной
Заняться службою гражданской иль военной».
«Становясь попугаями и обезьянами вместе», льстецы-историки открыто «приноравливали систему новейших историков Европы к России», - возмущался Апостол. Обнаружив в «Истории русского народа» Н.А. Полевого откровенное подражание им, - он писал: «Не умея отыскать истину, Полевой вьётся около неё». Его «История русского народа» «шарлатанская, писанная без смысла, без изысканий и без всякой совести». В угоду сиюминутному «хотению» близорукой власти и её ближайшего окружения – быть похожими на Европу, - «историки с высшими взглядами» скрывали истинную причину замедления темпов экономического развития России. Замедление было следствием отказа Александра I от «ненасильственных преобразований» страны после отечественной войны 1812 года. Замедление, ставшее очевидным к 1825-28 годам, - «историки с высшими взглядами» «объяснили» по-европейски: «светила» европейской исторической науки снижение темпов экономического развития России «объяснили» её «отсталостью», исторически якобы обусловленной принятием ею православия. Так древен этот тезис об «отсталости» России – им и сегодня руководствуются наши либералы. А как уверенно себе на потребу эксплуатировали его большевики.
«Успех» своей цивилизации Европа объявила результатом своего приобщения к католической вере, ставшей якобы стержнем единения её народов. «Объяснение» об «объединяющей» и «ускоряющей» роли католицизма в истории европейской цивилизации О. Минье (1796-1884) «дополнил» оценкой французской революции 1789-99 годов в качестве «исторически необходимой и плодотворной» и не только для Франции. О. Минье - основоположник теории классовой борьбы и теории буржуазного прогресса в качестве главного двигателя исторического процесса.
Работу О. Минье А.С. Пушкин считал противоречащей действительному историческому пути, пройденному Россией и Европой за 1800 лет в соответствии с их выбором и веры, и способа жизнедеятельности. Изучив работу Минье, он заметил: «Меня французская революция больше не интересует. Историки Европы и Минье в их числе, не объясняют, «откуда Наполеон и Полиньяк, кто их послал и зачем». «Личность – это та случайность, которую никто не может предсказать и предупредить её появление, но которая может оказать существенное влияние на ход исторических событий. Историк – не звездочёт. Не календарь – его цель и задача». На «правды свет» из Европы поэт ответил:
«Да будет проклят правды свет,
когда посредственности хладной, завистливой, к соблазну жадной, он угождает праздно! – Нет! Тьмы истин мне дороже нас возвышающий обман…».
16 марта 1830 года в выявлении «тьмы истин» А.С. Пушкин П.А. Вяземскому: «Я думаю пуститься в политическую прозу». Поэт и историк был готов воспрепятствовать превращению исторических исследований в целенаправленную клевету, в разрушительное оружие лживой политики. Как и накануне нашествия Наполеона на Россию, в 1829-30 годы Европа опять бурлила. В июле 1830 года группа «предприимчивых безумцев» сместила во Франции с трона Карла X Бурбона и заменила его младшим Бурбоном - Луи-Филиппом. Это «мероприятие» Франция назвала «революцией» - «исторически необходимой и плодотворной»? А.И. Герцен справедливо назвал его реставрацией разных ветвей королевской династии Бурбонов. «Западная цивилизация, какой она выразилась во время реставраций (1814-15 и 1830), оправдана», - так А.И. Герцен подтвердил наблюдение А.С. Пушкина: история каждой страны Европы продолжала соответствовать «свету правды»: «мыслям и формулам истории католического Запада».
Летом 1830 года из эмиграции на родину вернулся Франсуа Рене Шатобриан (1768-48), поэт и государственный деятель. Порывая с ложью якобинцев и жирондистов, в 1793 году он покинул страну, и долгие годы эмиграции провёл в общинах североамериканских индейцев. У них он увидел и наблюдал преимущества того общественного порядка, о котором некогда прочитал у Мильтона. Индейцы вернули ему интерес к жизни, перечёркнутый гильотиной «революционной» «республики». Он перестал верить и в монархию, и в республику, чьими бы именами ни олицетворялась одна и другая.
Шатобриан отказался приносить присягу Луи-Филиппу. Выступая перед правительством этого короля, он отказался от предложения служить в нём. Текст его выступления, опубликованного во французской печати, А.С. Пушкин просил у Елизаветы Михайловны Хитрово, дочери М.И. Кутузова. Прибыльной и «почётной» государственной службе Шатобриан предпочёл воспроизведение построчного перевода поэмы Мильтона «Потерянный рай». А.С. Пушкин был в восторге от решения Ф.Р. Шатобриана: выдающийся учитель современных французских писателей предпочёл служить сохранению памяти о справедливом общественном порядке со Свободой для всех – служить памяти о «примере лучшего» (по терминологии Карамзина). Два писателя: русский и француз предпочти служить одной цели: восстановлению Священного закона – Свободы для всех.
В том горячем 1830 году А.С. Пушкину улыбнулась возможность существенно послужить сохранению памяти о «примере лучшего»: он получил, наконец, разрешение на целостное издание трагедии «Борис Годунов». П.А. Плетнёва, который готовил трагедию к публикации, А.С. Пушкин просил: «Напечатай на заглавном листе» в таком виде:
«Драгоценной для России
Памяти
Николая Михайловича
Карамзина
Сей труд, Гением его вдохновенный,
С благоговением и благодарностью посвящает
А. Пушкин».
Одновременно с ним, а после его гибели – без него, утверждению «примера лучшего», вопреки воле власти, на каторге и в сибирской ссылке служили его друзья-декабристы.
В этой ситуации исключительное внимание Апостола России приковал к себе польский поэт Адам Мицкевич. Деятельность Мицкевича и его друзей - польских эмигрантов вызывала не только у А.С. Пушкина подозрение о поощрении ими новой войны в Европе, началом которой должно было стать восстание в Варшаве.
О неизбежном для «возмущения» использовании Польшей недальновидной политики Александра I в 1819 году братьев-монархов Романовых предупреждал Н.М. Карамзин. Территориальные и прочие уступки Александра I Польше, как и предупреждал Карамзин, - были восприняты ею как признаки слабости России, которыми польские безумцы решили воспользоваться. А.С. Пушкину пришлось наблюдать и анализировать, как и почему «кичливый лях» вдруг заявил, что его «историческая миссия – спасать и повелевать народами», в первую очередь – народами России. За поддержкой этой «назревшей» якобы для реализации миссии польские «повелители» обратились к Европе. Она и взбудоражилась для войны против России. Своим друзьям среди поляков Апостол России через Е.М. Хитрово передал напоминание: «В 1813 году М.И. Кутузов, выпроваживая из России остатки армии Наполеона, которому поляки служили, вошёл в Вильно. Встречавшая его польская делегация бросилась перед ним на колени. «Встаньте и помните, что вы – русские», - приказал великий полководец. Он действительно уважал и хранил достоинство польского, маленького по сравнению с россиянами, народа, и не советовал русским «задирать чувствительных поляков».
Признаком приближающегося польского восстания была эмиграция в 1829 году одного из вдохновителей этого выступления - польского поэта Адама Мицкевича (1798-1855). «Он между нами жил, и мы его любили. Нередко он говорил о временах грядущих, когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся. Мы слушали его», - писал Пушкин. Он переводил его сочинения на русский язык и содействовал их публикации. Оказавшись в Дрездене, находясь под впечатлением дружеского взаимодействия с окружением великого русского поэта, А. Мицкевич тосковал, и пока ещё писал: «Что толку в немощном рыданье? Лучше с бурей силы мерить, последний миг борьбе отдать,
Чем выбраться на тихий берег и раны горестно лизать».
Но он сорвался с этой планки. Побывав в Дрездене, Риме и перебравшись в Париж, - Мицкевич всюду наблюдал утвердившуюся и откровенно проявляемую высокомерную уверенность европейца в своей «исключительности». Это импонировало его натуре. И он проникся «прелестями» жизни по произволению со «свободой» для себя. По-видимому, внутренне он был готов к такой переориентации – он был католиком и тяготел к единению с единоверцами. Такое же «тяготение» вдруг проявил тогда и православный христианин – П.Я. Чаадаев. Подобную метаморфозу, произошедшую в его мироощущении и в духовно-нравственном настрое после нескольких лет пребывания в Европе он продемонстрировал в 1831 году А.С. Пушкину, своему другу по лицею. Эту «демонстрацию» он повторил в 1836, а в 1854 в печати благословил англо-французскую интервенцию в Россию. «Вы верите в католическое единение?» - в 1831 году поинтересовался Пушкин у старого друга.
В XVI веке такое же превращение пережил А.М. Курбский. Он и П.Я. Чаадаев были православными, и оба обрушились на православие и на Россию с озлобленной клеветой самого высокого накала. Клевету католика Мицкевича А.С. Пушкин даже назвал ядовитой. «Наш мирный гость нам стал врагом – ядом свои стихи он напояет. Издали до нас доходит голос злобного поэта», - писал Пушкин о том, как Мицкевич старался «оправдывать» попытку организации польскими эмигрантами вторжение коллективной Европы в Россию. Иллюзия? «Обмана сочный и румяный плод вырос в мозгу у человека»? (В. Блейк, 1793). А.С. Пушкин указал на поверхностность претензий П.Я. Чаадаева к православию: «Вам не нравится, что православные священники ходят в рясах, носят длинные бороды и не приняты в светских салонах. Вы пытаетесь объяснить свою симпатию к католической вере единением католиков. Это выдумка. Реформация вам ни о чём не говорит?» И со снисхождением к подобным заблуждениям других: «Не то беда, что ты поляк», литовец или француз… Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории её, ни славы». В черновом варианте этой фразы поэт выделил одно, но решительное несогласие: «Непростительно было бы нам дозволять всякому (выходцу) клеветать», но не только «выходцу» - и россиянину на русских в особенности...
Обратимся к истории: она объясняет, почему клевета, к примеру, у поляков превратилась в главное её «оружие» против России. Она, вероятно, «помогает» Польше переживать досаду из-за многовековых её неудач: в X веке её королю Мешко I (?-992) не удалось отвоевать у князя Владимира земли Галиции; в XIII веке «не ходить к нам с мечом» князь Александр Невский учил сурово и «предприимчивых» поляков. В XIV веке – иноки Киево-Печерской лавры не позволили кощунство поляков над погребением Ярослава Мудрого; в XVI – с мужеством российских воинов поляки решили соперничать в составе Ливонского ордена; в начале XVII века, как ни напрягалась, Польше не удалось сократить территорию России до размеров Московского княжества XIV века. В 1812-13 годах даже в составе общеевропейской армии и под водительством «великого» полководца Польша не добилась желаемого – русские опять «не дали» полякам то, что они считали «своим». Вот и досадует «кичливый лях» на презираемого им русского лапотника…
Александр I с «театральным эффектом» «поделился» с Польшей. – Но она сама доказала, что ей не впрок какие бы то ни было уступки от России. Её миссия, утверждали И. Лелевель, А. Товянский и А. Мицкевич, - управлять миром, хотя бы на территории Евразии…- управлять Россией. В 1830-31 годах полякам не удалось осуществить вторжение коллективной Европы в Россию – не нашлось в Европе Наполеона. Без него она не решилась «помогать» Польше: 26 августа 1831 года – в годовщину Бородинского сражения восставшую Варшаву «успокоили» русские солдаты. В тот день А.С. Пушкин писал «Клеветникам России»: «И ненавидите вы нас…
За что же?...за то ли, что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли, под кем дрожали вы?»
Кто устоит в неравном споре?
Кичливый лях иль верный росс?», в 1799-1815 годах кровью заплативший за достоинство всей Европы и Польши в том числе.
И всех явных и потенциальных приверженцев «хотения» свободы для себя за счёт ущемления свободы россиян поэт приглашал:
«Ступайте ж к нам: вас Русь зовёт! Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведёт: через её шагнёте кости!...»
«Так высылайте ж к нам своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России среди нечуждых им гробов».
С X века длится «досада» завистливой Польши на Россию. В отместку за то, что Россия не желает быть управляемой ни Польшей, никем другим, - сегодня поляки разрушают памятники и захоронения воинов, погибших на территории Польши, освобождая её от фашизма. Может быть, всем западным соседям Руси и России за X веков можно было подумать о том, как скорректировать свои «хотения» - умерить их в соответствии со своими возможностями и успокоиться? Апостол России и на этот вопрос дал образный ответ в своих сказках.
Обращу внимание читателя на своеобразный памятник «хотению»: произведение А.С. Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке». Он написал её осенью 1833 года в Болдино. Летом 1833 года он ездил по местам, связанным с восстанием Емельяна Пугачёва, и приступил к сбору документов, опираясь на которые потом написал политическую прозу. На первый взгляд кажется удивительным выбор поэтом-историком тем, но: о Петре I – он умел проявить понимание и милосердие, о Пугачёве – он умел увидеть различие между Гринёвыми и Швабриными; об А.Н. Радищеве – он утверждал: «власть и вольность сочетать должно» на пользу отечества и его народа. Как была выполнена эта работа поэтом-историком-Апостолом, - представляет интерес и сегодня.
При подготовке к публикации «Сказки о рыбаке и рыбке» поэт исключил из её чернового варианта предпоследнее «хотение» вздорной старухи: перед тем, как потребовать от рыбки превращения её во «владычицу морскую, чтобы рыбка служила у неё на посылках», - «Золотая Рыбка» удовлетворила её «хотение»: «быть римскою папою». Русскому читателю это «хотение» было бы не понятно – под ним не было ни основания, ни реального исторического примера, поэтому А.С. Пушкин исключил его.
Для европейского читателя исключённый отрывок сказки был и остаётся весьма поучительным. Несколько веков наследники Понтия Пилата наблюдали мужество терзаемых жестокими гонениями первых христиан, пока не додумались приспособить Учение Христианства к удовлетворению своих «хотений». В отличие от вздорной русской старухи, её предпоследнее «хотение» они сделали первым: свою претензию на исключительность они начали с того, что решили превратить Рим в Центр мировой религии во главе с Папой. «Бог дал нам Папство, так насладимся же им», - объявил Лев X Медичи (1475-1521). Приписывая свой выбор обслуживать свои «хотения» воле Божией, -Лев X «демонстрировал», какого размера «обмана сочный и румяный плод вырос» у него в мозгу и что в сердце его давно уже не было Бога. Он себя мнил им.
Он был не первым Папой, который «наслаждался всеми прелестями мира», но не на доходы от спекуляции индульгенциями. Как «наслаждались всеми прелестями мира» не только Папы, - рассказал современник папы Льва X Ф. Рабле (1494-1533). Папы благословляли уничтожение человеческих индивидов и целых народов: в крестовых походах, инквизицией и войнами на протяжении долгих столетий… Освящённые ими предприимчивые европейцы, вытесняя аборигенов, поселялись на их землях почти на всех континентах, кроме Антарктиды. Даже протестанты, самое продвинутое направление в католицизме, умудрились истребить индейцев в Америке, расселяясь на отобранных у них землях.
Об их «подвигах» в Северной Америке рассказал вернувшийся в Европу Шатобриан. Для созданного им журнала «Современник» Апостол России написал статью «О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая». В качестве убедительной иллюстрации и в подтверждение своих и Шатобриана размышлений о преимуществах одного из двух путей, пройденных человечеством за 1800 лет, - А.С. Пушкин опубликовал в журнале «Записки Джона Теннера» со своим предисловием. Оно весьма актуально сегодня, поэтому позволю себе значительное извлечение из него:
«С некоторого времени США обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих: Америка спокойно совершает своё поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим её положением, гордая своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских. Их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели люди демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую – подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант из уважения к равенству, принуждён к добровольному остракизму…
Отношение штатов к индейским племенам, древним владельцам земли, ныне заселённым европейскими выходцами, подверглись также строгому разбору новых наблюдателей. Явная несправедливость, ябеда и бесчеловечие Американского Конгресса осуждены с негодованием: дикость исчезла при приближении «цивилизации»…
«Записки Джона Теннера» драгоценны во всех отношениях. Они самый полный, и, вероятно, последний документ бытия народа, коего скоро не останется и следов… Записки Теннера свидетельствуют перед всем светом о средствах, которые США употребляли в XIX столетии к распространению своего владычества и христианской цивилизации». В XVIII столетии США стали попутчиками исторического пути, пройденного католической Европой. В 1830-36 годами перед великим поэтом, историком и Апостолом России предстала чёткая, различными источниками подтверждённая картина исторически пройденного за 1800 лет пути католическим Западом и за 800 лет – православной Русью и Россией. Как поэта и Апостола в первую очередь его интересовала духовно-нравственная составляющая Человека.
И в этом случае вслед за А.С. Пушкиным мы подошли к утверждению: «Беда не в том, что ты православный или католик, мусульманин или буддист…» Апостола России интересовал один вопрос: «Остался ли индивид, исповедующий любую религиозную веру, Человеком, способным на милосердие к себе подобному? В 1826 году А.С. Пушкин надеялся на то, что Николай I объявит амнистию победителям Наполеона - декабристам. В следующий раз эта надежда мелькнула перед поэтом в 1828 году. Утратив эту надежду, Апостол России обратился к Николаю I:
«Ты же просвещением свой разум осветил»… По убеждению Европы - сподобился приобщиться к эталону «наивысшей просвещённости»… «Ты правды лик увидел» - по мнению Апостола России, - мерило не последней значимости: Николай I увидел правду, участвуя в работе следственной комиссии по делу декабристов. Но не внял этой правде. Второй раз «ты правды лик увидел», наблюдая ход Варшавского восстания, в котором на стороне варшавян принимали участие польские гвардейцы, служившие в армии Наполеона во время его похода в Россию. После окончательного поражения Наполеона Николай, находясь в Европе, собирал их и формировал из них гвардейские отряды для себя. То-то было страшно ему с 9 октября 1830 по 26 августа 1831 года. Страх императора России усугублялся тогда реальной опасностью войны Европы против России. На какой стороне были его «гвардейцы»? Апостол России желал услышать ответ: «Почему же всё-таки ты не понял необходимости заботы о сохранении своего народа и предупреждения гибели его лучших сынов?» «Обмана сочный и румяный плод вырос в мозгу» у обоих братьев-императоров до невероятных размеров. «Возможные» герои, по мнению Апостола России, оба брата – Александр и Николай Романовы - так и остались без сердец; были и остались тиранами, владыками, служившими главному своему «хотению»: сохранению трона. Оба православные, но олицетворением, какого исторического пути они являлись?
Работая над политической прозой, Апостол России сопоставил пройденные Европой и Россией их исторические пути и то, что принесли европейские гости народам, к которым они являлись непрошеными. В итоге о предпочтительном пути последующей жизни и развития «обитателей всех стран света», в том числе и россиян, он писал: «Конечно, должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества». В XX веке экспериментально и многолетней хирургической практикой нейрофизиолог Н.П. Бехтерева подтвердила наблюдения Блейка, Пушкина, Конта, Фромма и очень многих других внимательных наблюдателей мираЧеловека…
А.И. Герцен об этом решении А.С. Пушкина и его единомышленников: «В их решении лежало верное сознание живой души народа. Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно оно ни было, - не смертельная болезнь. В то время, как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа, - у славян ясно проглядывает мысль о гибели лиц, захваченных современной эпохой, и вера в спасение народа». Вот почему до него Апостол России утверждал: «Не следует торопить время» и скакать во весь опор к техническому прогрессу через кровавые революции и войны. Через духовно-нравственное оздоровление нравов можно дождаться момента пробуждения разума и совести индивидов; когда они выделят из своей среды Менделеевых, Поповых, Королёвых и т.д. и т.п. Ни от кого Россия не отстала: она шла к своему часу. Что она не успела сделать? Что «просвещённый» Запад сохранил от неё в «тайнике»?
Европа полагала, что, отказавшись от создания условий для свободной жизнедеятельности россиян, - её «высокие ученики» - Александр и Николай, расправившись с победителями Наполеона, - выполнили её поручение, «основательно» ослабив Россию изнутри. И в 1853 году английские и французские корабли бросили якоря у берегов Соловецких островов, Крыма и Камчатки. П.Я.Чаадаев остался верен себе переродившемуся. В 1854 году он приветствовал появление французских и английских судов в российских водах и выражал надежду на то, что англичанам и французам в этот раз удастся силой повернуть Россию на европейский путь развития. Не удалось. Но Европа не отказалась от своего намерения. В 1880 премьер-министр Великобритании Гладстон инструктировал своих европейских коллег: «Кто хочет иметь дело со слабой Россией, должен стремиться к тому, чтобы она оставалась деспотической». Не захотел самоуверенный английский вельможа понять, в чём сила России.
Ну, никак «высоко просвещённый» Запад не хочет признавать бесспорного факта: были в истории России всякие владыки. Но даже при самых слабых, близоруких владыках, - «лихому» Западу не удавалось развернуть её по-своему: побеждала живая душа народа, побеждала даже тогда, когда эту душу надолго лишили возможности знать историю «примера лучшего». «Пример лучшего» «работал» даже тогда, когда о нём забыли, казалось, навечно. В 1870-80 годах Н.Н. Миклухо-Маклай (1846-88), русский этнограф и антрополог, живя среди папуасов на островах Океании, помогал своими знаниями сохранению того общественного порядка, который он застал у живших там народов. С 1875 года жил в эмиграции на Гавайских островах русский народник Н.К. Судзиловский. За такое же уважение к их традициям и сохранение их жители Гавайев в 1900 году избрали его сенатором. В 1950-60-е годы американский антрополог Маргарет Мид изучала «Культуру и мир детства» на островах Полинезии. Изучала положительные результаты традиции воспитания здорового поколения в условиях того общественного порядка, который когда-то впервые описал Дж. Мильтон и память о котором старались сохранить Блейк, Вордсворт, Шелли, Радищев, Карамзин, Пушкин, Шатобриан, декабристы, Герцен, Достоевский, Миклухо-Маклай, Судзиловский, Вейдле, Левитанский, Лотман…
«В надежде славы и добра гляжу вперёд я без боязни». А.С. Пушкин. 1826.
«Кто служит плоти, тот во тьме живёт. Безумец в диких снах он, раздобыв оковы на руках, свои колодки волею зовёт»», - прочитал лицеист Александр Пушкин в поэзии Кольриджа. А.С. Пушкин в1824: «Рекли безумцы: нет свободы, и им поверили народы… При звучных именах Равенства и Свободы, как будто опьянев, беснуются народы». «Блажен, в ком мысль над плотью властелин», - это стихотворение накануне вечером перед казнью выколол на кленовом листе Кондратий Фёдорович Рылеев (1795-1826). И попросил охранника передать его друзьям.
Лучше меня, обстоятельнее и убедительно о том, к чему стремился и чему посвятил своё творчество и всю свою жизнь Апостол России, - написала в XX веке академик, нейрофизиолог и хирург Н.П. Бехтерева. Завершаю свою работу очень полезным для любого читателя отрывком из её наблюдений и выводов:
«В любом обществе существовали и существуют группы людей, агрессивные потенции которых превышают необходимые любому индивидууму положительные возможности для реализации его честолюбивых замыслов, нередко полезных обществу. Эти люди, как бы в связи со своей генетической предопределённостью, ломают стереотипы в бытовом, групповом, общественном или даже глобальном масштабе. Их действия должно ограничивать и корригировать общество – если общество здорово само, если большая его часть прочно базируется на фундаменте нравственных норм. Формирование основных нравственных стереотипов является первым и основным базисом создания здорового общества.
Однако – и это важно подчеркнуть, - создавая базисные нравственные стереотипы, исключительно важно не просто сохранить, но и развить способность творчества, основной драгоценности мозга человека. Если стереотипы служат прежде всего стабилизации и сохранению индивидуумов и общества, творческие способности человека, выполняя те же задачи, одновременно являются естественным и единственным залогом развития и процветания нашей планеты. Именно творческие способности вместе со стереотипными базисными формируют противостояние человека разрушающей среде.
В годы, когда в России перестали работать и божеские, и человеческие законы, державшие российское общество, те, которые прививались людям столетиями,- в адаптации детей к совершенно другому миру помогли директора и воспитатели детских домов. Н.П. Бехтерева – в Ленинграде, я со своими сверстниками – в городе Мары в Туркмении. В наш детский дом эвакуированных детей из Ленинграда в августе 1941 года привезли: В.А. Аврицевич, Г.В. Кобзева; из Киева – Бронислава Семёновна; из Новочеркасска – Акоп Никитович и Сусанна Ивановна. Они сберегли детство и юность детей рождения 1930-х…
Нерукотворному памятнику – Разуму и Сердцу России - 220 лет.