Я полагал, что в субботу не будет проблем. Непроницаемый и строгий председатель Александр Никифорович Аксенов догуливал отпуск. Его первый зам Леонид Петрович Кравченко занимался телевидением и в наши дела не вникал. Мой формальный начальник, руководитель Центрального вещания на зарубежные страны, Инвар Янович Кезберс был милейшим и добрейшим чиновником, а может быть, мастерски исполнял роль некоего идеального демократа-человеколюбца.
В 1987 году, о котором идет речь, я работал завотделом в Главной редакции иностранной информации Гостелерадио СССР (до этого она называлась – перехватов, позднее – мониторинга, а на завершающем этапе – «Эфир-дайджестом», хотя суть почти не менялась). Суббота 22 августа выдалась солнечной и теплой. Мне предстояло дежурить с девяти до трех на Пятницкой, 25, где располагалась штаб-квартира советской пропаганды. Лишь четыре года спустя после путча главный офис перенесли в Останкино. Было около двенадцати, я мысленно готовился отправиться на дачу, когда по «вертушке» позвонил Кравченко.
– Михаил Олегович, у вас подобраны материалы по Прибалтике?
– Да.
– Показывали Кезберсу?
– Да.
Годы, проведенные на Пятницкой, меня приучили к лаконичности в служебных разговорах.
– Поезжайте на Старую площадь и доложите, что происходит. Я сейчас машину пришлю.
Ехать в ЦК КПСС на метро (одна остановка) или на «Жигулях» считалось неприличным и неуместным. Требовалась служебная «Волга».
– Леонид Петрович, есть одна незадача.
– Какая еще?
– Я в джинсах и в рубашке не по теме.
Повисла пауза.
– И пиджака нет?
– Не сообразил.
– Я полагаю, – сказал он вдруг, – вас примут даже в одних трусах…
Кравченко, по моим наблюдениям, оклеветали в августе 1991 года, сделали козлом отпущения. В тот роковой день я явился к нему в девять утра в костюме и при галстуке, которые отныне постоянно хранились у меня на работе в платяном шкафу.
Он тогда уже возглавлял Гостелерадио и сидел в председательском кабинете на Пятницкой, 25 за огромным столом, уставленным многочисленными телефонами. На одном было написано «Горбачев». Кравченко просмотрел подготовленные моими сотрудниками бумаги и сообщил мне, что перемещается в Останкино, но будет все время на связи.
Я вернулся к себе, снял галстук и расслабился. Не прошло и пяти минут, как раздался телефонный звонок. Роза – референт председателя – просила снова зайти.
Я, не мешкая, возвратился в приемную, благо мы сидели на том же четвертом этаже. Роза рыдала.
– Что случилось?
Молчание.
Двойные двери кабинета нараспашку. Вхожу. На месте Кравченко – незнакомый субъект в черном, будто из похоронного бюро, с неприметным бледным лицом.
– А где Леонид Петрович?
– Я теперь Леонид Петрович. Будешь докладывать мне о ситуации каждые полчаса...
Возвращаюсь к себе. Все телефоны не работают, кроме внутреннего «Изумруда». Звоню Лиде в Первый отдел.
– Что случилось?
– Спроси чего-нибудь попроще. Малыгин взобрался на танк у входа и руководит очисткой здания от предателей.
Малыгин был начальником Первого отдела Гостелерадио СССР, представлял собой изрядно пропитого и прокуренного кагэбэшника. Потом он куда-то исчез, как и многие из этой братии. Они до сих пор сильно упрощают события 1991 года.
– На каком танке?
– Спустись и посмотри.
В холле четыре лифта. Каждый под охраной двух безликих товарищей в штатском. Спускаюсь по мраморной лестнице. Мне 39 лет, на начальника не похож. Действительно, Малыгин стоит на танке и размахивает руками перед незнакомцами без особых примет, которые группами заполняют наш дом. Через три-четыре часа они все как сквозь землю провалились...
Сын Кравченко Антон Орехъ давно работает на «Эхо Москвы». Он – мастер по изготовлению крылатых выражений. Не всё из мною слышанного мне по душе, но одна фраза очень запомнилась: «С нами Бог, а с ними – Кох». В ней столько правды, что, возможно, сам автор об этом не подозревает.
Изображенные лица – персонажи рассказа. С определенной долей достоверности я могу говорить лишь о себе.
13.07.2014 – 02.07.2018